В новом храме
Убранство храма сдержанно‑строгое: лишь три старинные иконы, чьи лики, кажется, хранят память о веках. Церковь ещё не успела пропитаться многолетней молитвенной тишиной — слишком мало времени прошло с её освящения. Но уже сейчас в этих стенах живёт особая энергетика: светлая, словно утренний луч, яркая, как незамутнённый родник, просторная, будто распахнутое небо. В храме легко дышать, здесь, в самом воздухе, ощутима благодать — незримая, но явственная, как дуновение ветра в знойный день.
Прихожан немного — в основном люди среднего возраста, с лицами, на которых ещё не легла печать безысходной усталости. Для меня это особенно отрадно: не люблю долгих бесед со старушками. Не нравится — и всё тут. В их глазах застыла такая глубокая печаль, что кажется, будто они уже простились с миром, не дожидаясь последнего часа. Понимаю, конечно, что финал жизни неизбежен, но всё же хочется смотреть на мир с оптимизмом, видеть в каждом дне не тень уходящего, а свет грядущего.
Радует, что храм всегда открыт — его двери не затворяются ни днём, ни ночью. Здесь не прекращаются молитвы, и это, быть может, самое главное: значит, церковь — от Бога. Видно, что люди идут сюда не по обязанности, а по зову сердца. Их вера, как невидимая нить, сплетает особую атмосферу силы. Каждый пришедший может обрести здесь помощь — через энергию очищения, через тихую беседу с самим собой, через прикосновение к вечному.
Я поставила свечи у иконы Пресвятой Богородицы, прочла молитву, всмотрелась в лик Матери Божией. И вдруг — впервые за многие годы — не ощутила привычной грусти. Вместо неё в душе разлились тишина и спокойствие, такие чистые и ясные, будто кто‑то стёр невидимой рукой все тревожные мысли. «Значит, всё хорошо», — подумала я. И стало ясно: о добрых переменах в жизни можно и нужно говорить с Богом, благодарить святых за каждый миг, за каждый луч света. Так я и поступила — тихо, без пафоса, но с искренностью, которая рождается лишь в моменты подлинного умиротворения.
Долго стояла у икон, впитывая тишину, потом присела на лавку — уходить не хотелось. Храм окутывал меня теплом, словно заботливо укрывал от суеты внешнего мира. И тут случилось нечто странное…
Впереди, почти у самого выхода, сидел мужчина. Сначала я его не заметила — он был словно часть этого пространства, незаметный, слившийся с полумраком. Я уж точно не собиралась обращать внимание на его затылок, на линию плеч, на то, как он сидел, чуть ссутулившись. Но вдруг он резко обернулся — и его взгляд, пронзительный, будто лезвие, вонзился в мои глаза.
— Истина нужна? — спросил он, и голос его прозвучал как удар колокола в тишине.
Я молчала, не находя слов.
— В чём истина? — повторил он, и в его голосе зазвучала нотка отчаяния.
Мужчина вскочил, но продолжал упорно смотреть на меня, словно искал в моём лице ответ на вопрос, мучивший его годами.
— Нужна истина? — уже нервно выпалил он, и в этом вопросе было столько напряжения, что воздух, казалось, затрещал.
Я растерялась, сердце забилось чаще. Чтобы взять себя в руки, повторила его вопрос, словно пробуя его на вкус:
— Истина?..
Потом тихо, почти шёпотом, произнесла то, что пришло на ум:
— Истина во мне!
— А вера? — резко спросил он, и в его глазах вспыхнул огонь, будто он ждал именно этого ответа.
— Так я же верую! — решительно ответила я, но внутри уже зарождался страх перед его воинственным настроем, перед этой странной одержимостью, что читалась в каждом движении.
Он сжал кулаки, сделал какой‑то неловкий жест руками, будто пытался ухватить невидимое, и, прихрамывая на правую ногу, торопливо вышел из храма. Его силуэт растаял в полумраке, оставив после себя лишь эхо его вопросов.
Я была в смятении. Конечно, я встречала разных людей, но чтобы такое — да ещё в храме! Почему он обратился именно ко мне? Случайно ли это? Или в этом есть какой‑то скрытый смысл, который я пока не могу разгадать?
— Господи, спаси и помоги! — прошептала я, перекрестившись.
«Шальной какой‑то, одержимый!» — подумала я, но его вопрос не шёл из головы. Тема серьёзная, глубокая, как бездонный колодец. И в образе этого человека почему‑то ощущалась такая глубокая боль, что она отозвалась эхом в моей душе.
Ещё немного побыв в храме, я успокоилась. Тишина, запах ладана, мягкий свет свечей — всё это постепенно вернуло мне равновесие. Я зашла в церковную лавку, купила рождественские подарки и икону Архангела Михаила.
«Бережённого Бог бережёт», — мысленно повторила я, перебирая пальцами чётки.
Перед выходом из храма я невольно огляделась. Кто знает, вдруг тот мужчина ещё где‑то поблизости? Он выбежал из храма очень огорчённым — а вдруг его смятение ещё не прошло? Вдруг ему нужна помощь, которую я, возможно, могла бы оказать?
Огляделась — и увидела совсем иную картину.
В парке царило рождественское веселье. Снег искрился в свете фонарей, словно рассыпанные бриллианты. С ледяной горки доносился задорный детский смех, звонкий, как колокольчики. На пруду красовалась новогодняя ёлка, усыпанная разноцветными огоньками, которые переливались, будто звёзды, упавшие с неба.
А в глубине аллеи, на лавочке, теперь уже спокойно сидел тот самый странный прихожанин. Он снял шапку и уткнулся в неё лицом, словно прячась от всего мира. Возможно, скрывал слёзы… В его сгорбленной фигуре читалась такая безмолвная тоска, что сердце невольно сжалось.
И зачем ему была нужна истина?
Чтобы верить — несмотря на боль, вопреки сомнениям, сквозь тьму отчаяния?
Чтобы успокоиться — найти точку опоры, когда земля уходит из‑под ног?
Чтобы спастись — вырваться из плена собственных мыслей, обрести надежду там, где её, кажется, уже нет?
Возможно, так оно и было…
Москва, 2017
Ваша Татьяна Тес
Серия "Одна в большом городе"