На легкой нарте, управляемой опытным каюром, без особого труда можно преодолеть таежные крепи, кочкарные участки тундр, подниматься на сопки, легко спускаться с них на ровную гладь рек и озер, снова взбираться на их крутые берега, чтобы потом удалиться в глухую тайгу на ночлег.
При ровном беге оленей успеваешь разглядеть все подробности ландшафта, разобрать и прочитать многие «записи», оставленные на снегу дикими обитателями тайги. Надолго запоминаешь сюжеты из «белой книги», огромной книги природы, в которой языком следов зверей и птиц рассказана простая и сложная их жизнь в жестокой борьбе за существование.
По плотному насту, припорошенному слоем пушистого инея, нарты скользят почти бесшумно. Их след отливает под косыми лучами солнца перламутровым блеском, теряется далеко позади. Олени, непрерывно поводя ушами, внимательно прислушиваясь к монотонному звону колокольчика на передовике, спокойно бегут вперед.
Отдельные из них на ходу успевают схватить с обочины пушистый ком снега, чтобы утолить жажду.
Зимой таежная тишина изредка нарушается писком птиц — поползней и чечеток, кочующих дружными стайками по безбрежным просторам лесного океана. Кое-где слышишь отрывистое карканье отшельника-ворона или протяжно заунывный крик черного дятла — желны.
В марте солнце светит ярко целые дни, но греет мало и только в середине дня. На ровных участках пути каюр дремлет, опершись левой рукой на колено, а правую с длинным кнутом-постолом, держа на груди. Олени ровной рысью бегут без передышки. Зимой они чувствуют себя лучше, чем в летнюю жару.
Чистый снег при ярком солнце до боли слепит глаза. Кружевные ветви лиственниц, убранные длинными космами лишайников, четко вырисовываются на бледно-голубом фоне северного неба.
На речном берегу, оголенном сильными ветрами, сбившись в плотные кучки, нахохлившись, дремлют белые куропатки. Потревоженные звоном колокольчика и скрипом нарт, они не взлетают стремительно, как это бывает летом, а спокойно отбегают в сторону, оставляя на снегу голубоватые звездочки следов. Чистая снежная скатерть широкой реки прошита во всех направлениях крутыми стежками. У прибрежной кромки ивняка видны проторенные тропы с рассыпанными по ним золотистыми орешками. Эти знаки прошлой морозной ночью оставил заяц-беляк.
По крутому склону речного берега кто-то стремительно прокатился на одной лыже и свой след оборвал у края зияющей полыньи. Широкие, округлые отпечатки лап на лыжне разоблачили «спортсмена»: это следы выдры. Пришла сюда она из соседнего горного ручья, в котором за долгую зиму успела основательно расправиться с рыбой.
В елово-пихтовой тайге из-под кучи валежника протянулся новый след пушистых лап и исчез у комля могучей ели. Через несколько метров, возле обломка бурелома, тот же след появился снова, потом перешел на строенные прыжки и вдруг круто свернул в долину распадка. Этот след проложил красавец тайги, самый желанный трофей каждого охотника, темно-бурый, с золотистым оранжевым пятном на груди пушистый соболь.
Под вечер олени заметно утомляются, сбавляют бег, но, услышав знакомые звуки ботал и отдаленный лай собак на пастушеском таборе, резко ускоряют ход. Безудержно несутся они в сторону огонька, блеснувшего возле палеток.
После такой поездки путника ожидает приятный отдых у жарко горящей печки в палатке радушного хозяина, крепкий таежный чай. До глубокой ночи при мерцающем пламени «таежной свечи», заправленной оленьим жиром, слушаешь рассказы стариков об удачных охотах.