Отрывок из повести.
* * *
Есть что-то трогательно доверчивое в осенней обнаженности деревьев. Как пустую суету словословия сбрасывают они листья и тянут к небу тонкие руки ветвей, вымаливая счастья новой весны.
Рита прижималась щекой к Димкиному плечу и смотрела - смотрела на прорисованные четко на светлом ночном небе верхушки тополей. Зимний парк был тих и загадочен, как новая книжка. Они бродили по его аллеям часами. Целовались. Тихо стыли на ледяной скамье под огромными тополями. Говорили бесконечно долго и не могли наговориться. Сладко молчали, слыша только дыхание друг друга да хрупкое постукивание веточек.
Не могли расстаться. И не могли быть вместе.
Каждого ждали дома испуганные и встревоженные родители, которые уже забыли, что такое бывает в юности, когда они умирали от горя, прощаясь с любимыми на одну только ночь, до утра. Когда слова так просты и понятны, когда в каждый миг открываешь еще один мостик единения с любимым, а молчание так сближает.
Когда горящие от поцелуев губы и обветренные щеки льнут к единственным на свете губам и щекам. Когда ничего больше не надо, только стоять, обнявшись крепко-крепко, потеряв грань между своим и не своим телом. Слившись в одно, неразделимое. И это одно надо разорвать силой и развести по разным домам. До завтра. Вернее, уже до сегодня. Но все равно немыслимо это сделать.
Почему жизнь так жестока, отнимая это ощущение блаженства духа? Развести, разорвать, отнять! И ведь не со зла, а из любви. Какая же это любовь?
Они еще не знают, эти милые несмышленыши, что придет время, когда им не о чем будет говорить и в тягость - молчать вдвоем. Но пока они никак не могут расстаться, хотя ноги примерзают к тротуару и уже далеко за полночь.
Они медленно идут к ее дому. И вдруг останавливаются. Светится не только окошко ее квартиры, но почти всех квартир подъезда, стоит у дверей «скорая» и две машины милиции.
-С мамой что-то случилось? - кричит Рита. - Это я виновата.
И она бежит к дому, а Дима за ней. Он не может оставить ее одну, он догоняет и пытается схватить ее за руку. Но она поворачивает к нему залитое слезами лицо и умоляет:
- Не ходи, не надо, папа тебя убьет! Это я виновата...
Но Дима упрямо бежит с ней рядом и только на лестнице пропускает ее вперед.
Но открытая дверь на площадке второго этажа и шум голосов останавливают их. Рита переводит дыхание и прислоняется к стене:
- Это у тети Тани что-то случилось. Иди, Дима, или. Мне и так достанется.
Молодой лейтенант милиции выглядывает на лестничную площадку, приглашает:
- Зайдите, ребята. За вами гнались?
Дима с Ритой непонимающе переглядываются. Мальчик первым приходит в себя:
- Да нет, Рита думала, что с мамой беда. Машины увидели и побежали.
- А что случилось? - перебила его Рита.
- Пройдемте в комнату.
Но повел их на кухню, где сидели два милиционера и что-то быстро писали.
- Дядю Сережу убили? - спросила Рита, не сводя глаз с пишущих милиционеров.
- Почему ты так решила? - поднял голову седой майор. - Что тебе известно?
- Но он же в прокуратуре работает, - сказала девочка. - Папа говорил...
И осеклась под строгим взглядом.
- Что же он говорил, дочка? - майор встал. - Да не бойся ты, с дядей Сережей все нормально, живой он и здоровый.
- Правда? А почему тогда?..
- Здесь вопросы мы задаем. Так что говорил тебе папа?
-Да нет, ничего не говорил. Просто сказал, что дядя Сережа хороший следователь, его боятся. Ну, не купить его... Вот, мол, таких не любят. Боятся. И они должны бояться...
- Почему же такие бояться должны?
- Убить ведь могут. Всех теперь убивают.
- А что же ты не боишься, по ночам разгуливаешь? - спросил лейтенант.
- Я у подруги была, засиделась. Меня Дима проводил. С ним я не боюсь.
- Да уж твой Дима защитит! - беззлобно усмехнулся лейтенант, взглянув на подростка, прижавшегося к стене.
- Одна морока от вас, салаги. Шастаете по ночам, а родители уж небось в милицию и в морг названивают. Вы это бросьте. Как фамилии-то ваши, где живете?
- Мы пойдем. - робко сказала Рита. - Меня мама ждет, не спит. Свет в окне я видела. Думала, с ней плохо, «скорая» приехала...
- А что случилось-то? - впервые подал голос Дима.
- Да он разговаривать умеет, - удивился майор - Я уж думал, что ты глухонемой. Человека убили, жену Сергея Петровича.
- Тетю Таню? - ойкнула Рита. - Да она же такая добрая, сроду никогда не обидит.
- Вот тебе и добрая! Ткнули ножом в темном подъезде. И не спросили, добрая или злая. Ну ладно, поговори с ними, Витя, - обратился майор к лейтенанту. - Да побыстрее, а то родители теперь с ума сходят.
- Сойдешь с такими детками, - проворчал лейтенант.
* * *
Убийство молодой жены недавно приехавшего в город следователя прокуратуры Сергея Петровича Иноземцева потрясло всех. О нем говорили уже второй месяц. Событие обрастало новыми слухами и подробностями. Вот и Нина Семеновна Крутова целый час «висела» на телефоне, обсуждая это с подругой из Воронежа. Та удивлялась, что убийцу не нашли:
- Ну ладно бы у нас, где больше двух миллионов человек. А у вас-то городишко маленький, давно бы уже всех по одному перебрали.
- Да что они могут? Слышала, как президент их превозносит? Говорит, теперь можно спокойно по улицам ходить, не то, что два-три года назад. Да три года назад я с работы домой пешком чесала. А теперь вечером к соседке боюсь подняться на третий этаж. Каждый день лампочки вкручиваем на площадке, а к утру их нет. Мусор высыпают прямо на лестнице. И это жены военных, подполковничихи! Да их детки зарежут в подъезде, и не охнешь! А какая Танечка тихая да ласковая была. Она же мою Вику учила. Другой такой не сыскать. Дети по ней плакали, как по маме родной, хоть и год не прожила она в нашем городе. Вся как свечечка трепетная. Голос тихий, на наших дуроломов никогда не прикрикнет. А с ними ведь какие нервы нужны. И всегда на собрании о каждом доброе слово скажет. Веришь, некоторых родителей мы за семь лет учебы впервые на собрании увидели. Она смогла так пригласить, что все пришли. И вроде неприметная на фоне наших расфуфыренных матрон, как бедная приживалочка – два платья за год на ней и видела всего. А вся светится. Светилась то есть, Царствие ей Небесное. Дочку жалко, да муж в тень превратился. Говорят, сдвинулся он умом после ее убийства. По ночам ходит по городу. Убийцу ищет...
- Мы ужинать будем, или ты до утра трепаться решила, - сказал муж, входя в комнату. - Телевизора не слышно, только твои ля-ля! Дочь-то твоя где? Шатается допоздна.
- А твоя где? – парировала Нина Семеновна, оторвавшись от трубки.- Ты отец, ты и должен знать, где твоя Вика гуляет. Меня она и слушать не хочет, а ты только на меня орать умеешь. Позвони Ленке, она к ней поднялась, да иди встречать - в подъезде темно опять. Боится одна идти.
- А уходить не боится? Да ты трубку-то положи, у меня сотового нет, чтобы блудной дочери названивать.
Нина Семеновна попрощалась с подругой и пошла на кухню. Через минуту Вика уже шустро помогала ей собирать на стол, бормоча:
- И чего это папка такой злой сегодня? Вообще запретил из дома выходить! Я и так только в школу хожу. Все - на танцы, а я только на вечер в школу под вашим присмотром. Никакой личной жизни! Так и молодость пройдет, лучшие годы - вспомнить нечего будет...
- Было бы чем вспоминать, а что вспомнить - найдется. Только вот никого до добра гулянки не довели.
- А все гуляют, гуляют! Только я одна дома сижу. Все девчонки смеются, Толик на танцы пригласил, а ты не пустила. Я тебе этого не прощу никогда. Он уже с Ленкой гуляет, она показывала, какие джинсы ей подарил. А мне надеть нечего! Родители называются, только командовать! А вы должны содержать ребенка, наряжать, кормить. А если не можете, то нечего детей заводить!
- Ты еще поговори! Услышит отец, он и заведет, и нарядит!
- Да боялась я вас! Только и знаете, что ругать. Ни от кого слова доброго не услышишь. Одна ругань кругом. Дома ругают, в школе ругают, телевизор включишь - и там все ругаются. Как жить?
Нина Семеновна и сама думала так же. Она помнила, как тринадцатилетней девчонкой бегала на танцы в Дом офицеров. И даже слухи о маньяке, насилующем девочек, даже найденный труп девушки не останавливали ее и подружек.
Тогда она тоже злилась на родителей, что они запрещают гулять, но находила уловку удрать с подружками на танцы. Там и мужа будущего встретила: худенького курсанта, младше которого была на пять лет, что не помешало ей дождаться, пока он закончит училище, выскочить за него, едва сравнялось восемнадцать, и потом все 15 лет совместной жизни верховодить в семье.
Они мотались по дальним «точкам». И у нее был талант за один день собрать чемоданы, за два дня свить уютное гнездышко на новом месте, никогда не сетуя на свою судьбу.
И детей воспитывала, и работать успевала, и на вечеринках дружеских так пела и танцевала, что не раз ловила на себе завистливые взгляды сослуживцев мужа. Но интрижек не заводила. Как прикипела с детства, можно сказать, к своему неразговорчивому курсантику, так и оставался он для нее одним-единственным.
И для своей дочки молила она у Господа такого же верного супруга.
Но в последние годы что-то сломалось и в мире, и в их семье. Сын уехал учиться в Воронеж, и виделись они редко. А дочь все больше отдалялась, так что порой Нина Семеновна недоумевала: ее ли это ласковая послушная Вика ходит по квартире, огрызаясь на каждое слово.
И муж стал совсем другим. Училище, которое он закончил и куда вернулся преподавателем, расформировали. Сорокалетний пенсионер, он ничего не умел и не хотел, кроме своего любимого дела. Лишенный его, он превратился в сварливого старика с потерянными затравленными глазами. Молчаливость сменилась мелочным брюзжанием на жену, дочь, судьбу и жизнь.
Нина Семеновна понимала, что накопленные знания и опыт сделали его профессионалом высшего класса. Он был потомственным военным: то же училище закончил его отец, передавший сыну трепетную любовь к небу, полету, воспитавший в нем необходимые для военного человека пунктуальность, честность, чувство долга.
И вдруг все это, совершенствованию чего он посвятил жизнь, оказалось никому не нужно именно в тот момент, когда он достиг расцвета своих способностей. Его сослуживцы топили боль от невостребованности в вине или в новой работе. Но он был однолюбом. И за считанные месяцы после увольнения резко сдал, постарел, опустился.
У нее была работа, подруги. Он потерял и работу, и друзей. И потерял себя. Она это видела, но ничем не могла помочь. Мир из привычного и предсказуемого превратился в... Только одно слово приходило на ум - рынок. Большой базар, где все продается и покупается. И где бесценные понятия: совесть, честь, долг - превратились в дешевые, ненужные, стыдные, смешные даже.
Как жить? Кто мог ответить ей на этот вопрос, который мучил и будоражил лучшие умы? Огромная, могучая страна, которую уважали, и которая заставила с собой считаться, в мгновение ока распалась, стала кровоточащей раной планеты. Сердце ее замирало, когда она узнавала о гибели еще одного паренька, учившегося в школе вместе с ее сыном. Сколько лет длится эта война? Кто в ней победитель и кто побежденный? Как назовут эту войну потомки? Во имя чего убивают друг друга люди, говорящие на одном языке, имеющие общую Родину, множа забытую уже вражду? Откуда берется эта злость, которая так и распирает людей?
И самое страшное, что направлена она на самых добрых, самых лучших. И не только в масштабах страны, но и в крохотном их городке гибнут или страдают лучшие люди.
Давно ли целая семья ни за что ни про что уничтожена? Сколько длится следствие, а виновных так и не нашли...
Неподкупного чиновника изувечили среди бела дня около подъезда дома. И тоже пока про суд не слышно, а значит, не нашли преступника. Теперь вот Танечку зарезали...
Чем помешала тихая учительница, которая своим голоском могла унять гомон сорванцов?
Вопросы, вопросы... Только ответов нет.
* * *
Если Бог хочет наказать человека, он отнимает у него разум.
Сергей не знал, так ли это, просто слышал когда-то мимоходом брошенную фразу, и теперь она постоянно всплывала в его мозгу. Он не помнил, кто это сказал, но четко слышал голос, интонацию, повисшую неловкую паузу.
Напрасно считали в городе, что он темными холодными ночами ходит по улицам в поисках убийцы. Он никого не искал. Он даже не мог понять, кого искать. Версию убийства Тани из чувства мести ему проверяли неоднократно за эти полтора месяца. Подозреваемые оказывались невиновными один за другим.
На работе Сергею предлагали взять отпуск, перевестись в другое место. Он отказывался. С этим городом, куда его забросила судьба, Сергея связывало что-то такое, чему нет названия. Он не мог отсюда уехать. Только по этим улицам рядом с ним шла Таня, держась за его руку.
На выходные он уезжал к дочке, которая тосковала по дому, по маме, и по которой сам он тосковал. Он брал Сонечку на руки и отправлялся с ней на прогулку. Пытался развеселить дочку, покупал ей игрушки и сладости, катал на санках, играл с ней в снежки.
Но Тани с ними не было, хотя они иногда о ней говорили, причем Сергей старался не испугать дочку своим горем, но в то же время и не обнадеживал, что мама ожила. Они просто говорили о Тане так, как будто она ненадолго уехала, а они скучают и вспоминают милые, только им известные подробности общей жизни.
Сергею было тяжело говорить так с дочкой, но он видел, как Сонечка оживает от этих воспоминаний, как сияют ее глаза. И ради этого он согласен был вытерпеть любую душевную боль.
Постепенно такие разговоры стали необходимы и ему. Он погружался в прошлое и черпал там силы для дальнейшей жизни во имя дочери.
Теща тяжело перенесла смерть Тани. Она постарела, навалились болезни, превратившие еще молодящуюся женщину в старуху. Сергею постоянно чудился упрек, не высказанный ни разу, в каждом ее взгляде. Она трепетала над внучкой, но не могла дать ей единственное - радость, потому что сама утратила это чувство, увидев мертвую дочь. Не дай Бог никому пережить смерть собственного ребенка...
Сергей возвращался от тещи последним автобусом и до утра бродил по улицам и улочкам города, потому что тут, рядом с ним, была его тихая Танечка. А когда под утро входил в свою заброшенную квартиру, валился, обессиленный, на кровать и забывался тяжелым сном, нежная рука ложилась на его разгоряченный лоб...
Ольга Еремина.
Повесть опубликована в газете "Сударыня" в 1998-1999 году, издана в 2010 году в серии "Библиотека газеты "Сударыня" тиражом 100 экземпляров.
