21 человек был убит вчера вечером в ресторане в Кабуле.
Это то, что осталось от того, что я писал и переписывал весь день. На этот раз у меня нет ракурса, клипа на YouTube или набора картинок в формате GIF, которые могут помочь мне разобраться в этом. На этот раз у меня нет запутанного множества ссылок на поп-культуру, чтобы объяснить, что я чувствую по поводу того, что произошло прошлой ночью.
Когда я пишу об Афганистане, я в основном держу его на расстоянии вытянутой руки. Мне удается выкрикивать пару тысяч слов одновременно, потому что я нашел нишу, которая позволяет мне говорить об этом месте, не становясь слишком личным. Частично это связано с работой, которую я выполняю, и я решил не писать об этом или о людях, которых знаю, по разным причинам, как профессиональным, так и личным.
Таким образом, я нахожу способ отступить за объективный анализ мирных переговоров талибов или взять на себя власть латте ИСАФ и разнообразных завоеваний и их безосновательные утверждения о том, что мы выигрываем войну, мы понятия не имели, как победить в первую очередь. Или я собрал плейлисты и списки, которые могли бы помочь в этом деле, хотя бы ненадолго. Потому что поступить иначе означает, что я должен думать о таких местах, как Таверна дю Либан, Камаль Хамаде и другое убийство в Кабуле.
На этот раз я не хочу пытаться проанализировать это. На этот раз я не делаю «объяснения» того, что это значит / не значит для будущего иностранного вмешательства в этой стране. На этот раз мне было наплевать на последствия перехода, выборов или на то, сколько войск останется в Афганистане в конце года.
Потому что на этот раз это не на расстоянии вытянутой руки. Потому что на этот раз этого не произошло в какой-то далекой провинции, где я никогда не был. Потому что в этот раз, и не в первый раз, война стала личной.
Это личное, потому что Ла Таверна была местом, которое все мы хорошо знали. Это личное, потому что в какой-то момент почти каждый экспатриант, который был через этот город, встретил Камала. Это личное из-за смешного количества бесплатной еды и шоколадного торта.
Это личное, потому что экспатрианты, которые умерли вчера, пытались сделать что-то хорошее. Потому что они верили, что их целью здесь было помочь афганцам сделать Афганистан лучше. Потому что, как и я, они надеялись что-то изменить здесь, и, по многим отзывам, именно это они и делали.
Я знаю, что мы, иностранцы, допустили больше, чем нашу справедливую долю ошибок. Слишком часто подлинное добро теряется в бессмысленных действиях Благородного Ордена Белой Помощи. Я осознаю, что это во многих отношениях кладбище добрых намерений.
Но как только вы преодолеете взрывные стены, маковые дворцы и кафе «Цветочная улица», вы обнаружите, что некоторые из них являются истинными верующими. Циничные, измученные, а иногда пугающе прагматичные в отношении будущего этой страны, они умные люди, которые здесь, чтобы помочь, и делают это компетентно. Люди, которые искренне верят, что с афганцами и Афганистаном все будет в порядке.
Вопреки распространенному представлению о полчищах наемников, массово обрушивающихся на эту страну, некоторые из нас приезжают сюда и сумели не усугубить ситуацию. Мы делаем что-то похожее на жизнь в Kabubble. Мы раздражаемся из-за наших ограничений безопасности и наших комендантских часов, и при этом находим способ быть частью этого места.
Так что нас раздражает, когда насилие обрушивается так близко к дому. Я выслушал мою справедливую долю историй о жизнях, навсегда измененных этой войной. Мои афганские коллеги неоднократно ломали меня, вспоминая насилие, которому подвергались как повстанцы, так и коалиция. Я пила кофе со старым другом здесь в последний день его жизни.
Те дни, как и вчера, - это дни, когда война становится слишком близко. Когда это более чем бесплодные факты и бестелесные фигуры. Когда у него есть лицо, имя и все, что остается, когда дым рассеивается, это извилистые обломки и воспоминания, которые исчезают слишком рано.
Сегодня война стала личной.