Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5 романа "День да ночь" в нашем журнале.
Автор: Михаил Исхизов
Начальник штаба проводил Ракитина строгим взглядом, но особого удовольствия от того, что поставил сержанта на место, не получил. Было в Ракитине что-то независимое и непокорное. С этим и ушел. «Следовало с ним покруче, – решил капитан. – Хотя пехота, конечно, нужна. И послать ему солдата впереди орудия будет нелегко. Сжились они там».
Ему опять захотелось чихнуть. В отсутствии подчиненного он с удовольствием сделал это – аппетитно чихнул два раза. Намечался и третий, но ничего не получилось. И он пожалел об этом. Вспомнил, что ему вообще никогда не удавалось чихнуть три раза подряд. А другим удается. Почему так – непонятно. Но капитан Крылов не стал разбираться в этой проблеме, потому что взгляд его опять остановился на карте. А там ясно-ясненько можно было увидеть, что еще две огневые точки полка, как и ракитинская, вынесены далеко вперед.
Эти два орудия мы перебросим к мосту, – решил капитан. – Вот и встретят фрицев горяченьким… – Он нарисовал возле крестика, обозначавшего ракитинское орудие еще два, точно таких же. – Совсем другое дело.
Крылов полюбовался незамысловатым рисунком. Для него это были вовсе не крестики, а три орудия. Им и останавливать фрицевские танки.
Но любовался капитан недолго, потому что вспомнил: фрицы наверняка посадят на танки десант. И кранты тогда, всем трем расчетам. Прикрыть артиллеристов от десанта некому. А спросят с кого? С командира полка спросят, и с начальника штаба. И пойдет он опять в комбаты. А могут сорвать пару звездочек и бросить еще ниже. Там, наверху, все могут.
Если бы хоть взвод пехоты, – прикинул Крылов. – Они бы и прикрыли. Тогда устояли бы, это точно. Вообще, надо бы в артиллерийском полку роту пехоты иметь, – решил он. – Совсем другая тогда настала бы жизнь: ни на кого не надейся, ни у кого просить не надо. Все у тебя в руках. Соображай, рассчитывай и маневрируй. Это даже ежу понятно. И о чем там наверху, в штабах, думают? Стратеги, мать иху! Ни шага назад! Может получиться так, что некому будет назад шагать… Попросить, что ли, у командования корпуса? – подумал он. – Должен же там быть резерв. Вдруг дадут что-нибудь.
– Дадут, догонят и еще дадут! – сказал он вслух. – Только на неприятности нарвешься. А кому они нужны, лишние неприятности. Их и так хватает.
Звонить командованию корпуса не имело никакого смысла. Оттуда с самого начала предупредили, чтобы на их резервы не рассчитывали.
Капитан посмотрел на тлеющий окурок и безжалостно утопил его в консервной банке. Затем снял трубку и приказал телефонисту связать его со штабом корпуса.
* * *
Лихачев приставил ладони ко рту рупором и голосом вокзального диктора провозгласил:
– Граждане отдыхающие, вы можете получить совершенно новые снаряды, для их перетаскивания в штабель, у правого борта машины марки «Студебеккер». Просим вас подойти к машине. Для несознательных повторяю: граждане отдыхающие, вас ждут возле машины марки «Студебеккер». Просьба не толпиться, проявлять сознательность и дисциплину. Ящики со снарядами будут выдаваться только в порядке живой очереди. Но достанется каждому. В этом можете не сомневаться.
– Трепло, – сказал Ракитин. – Хоть бы минуту помолчал, – и пошел к «студебеккеру». Ракитину хотелось спать. Покемарить бы сейчас минут шестьсот… Но о таком можно было только мечтать. Не время было сейчас для этого. И лучшего способа прогнать сонливость, чем потаскать ящики со снарядами не придумаешь.
Граждане отдыхающие потянулись за командиром. И без сержанта разгрузили бы. Но раз ему хочется – пусть носит.
Ракитин взялся за корявые, шероховатые ручки, приподнял ящик и снова положил.
– Давай второй!
– Так ведь пятьдесят килограммов, – напомнил Лихачев. – Как раз норма для рядового и сержантского состава.
– Клади.
– Это я не просто так, с потолка, а по науке, – стал разъяснять Лихачев. – Если бы ученые рассчитали, что солдат может таскать на своем горбу по сто килограммов, так неужели ящики делали бы по пятьдесят?
– А что, – ухмыльнулся Опарин, – Лихачев дело говорит.
– Я всегда дело говорю. Только к моему мнению почему-то не всегда прислушиваются.
– Клади, трепло несчастное, – оборвал его Ракитин. У Ракитина еще и голова болела.
– Как прикажете, товарищ сержант, – не стал больше возражать Лихачев и принес еще один ящик. – Но я с себя ответственность снимаю.
– Клади на плечи, – повернулся Ракитин.
Лихачев положил ящик ему на плечи, поверху осторожно уложил второй. Сержант повел плечами, пристраивая груз поудобней и понес. Кажется, без особого труда.
– Давай и мне парочку, – сказал Опарин.
– При твоих возможностях, Опарин, можно взять три, – посоветовал Лихачев. – Я однажды видел штангиста, как раз твоей комплекции, так он таскал штангу в двести килограммов и его наградили золотой медалью. Если ты здесь, у нас, хорошо потренируешься, то после войны вполне можешь стать чемпионом.
Спорить с Лихачевым – дело дохлое. Опарин и не стал спорить. Просто сказал: «Клади два!» Достаточно твердо сказал. Лихачев понял, трепаться перестал и положил два.
Подошел Афонин.
– Бери, что ли, три ящика, – предложил Лихачев. – Есть возможность переплюнуть наших чудо-богатырей.
– Зачем их переплевывать? – поинтересовался Афонин.
– Чтобы по-ударному! Как Стаханов. Как Кривонос и Паша Ангелина.
– Если не торопиться, тут работы минут на десять, – прикинул Афонин. – Зачем постромки рвать?
– Действительно, особого смысла постромки рвать нет, – пришлось согласиться Лихачев. – Бери два. Тоже ударный темп.
– Зачем? – продолжал добиваться смысла в ударном перетаскивании ящиков Афонин.
– Как, зачем? А романтика трудовых будней?
– На кой она мне, – отказался от романтики трудовых будней Афонин. – Я и без нее обойдусь.
– Ну, Афонин! – развел руками Лихачев. – На тебя не угодишь. Скучный ты человек, Афонин. Ударником быть не хочешь, романтика трудовых будней тебя не интересует… Бери свой ящик и неси!
К Бакурскому Лихачев не приставал. Просто спросил:
– Вам, молодой человек сколько?
– К-клади… парочку, – не захотел отставать от товарищей Бакурский.
Куда было деваться Дрозду. Здесь никому не нужен был его хороший почерк. А ему сто лет не нужны были эти ящики со снарядами. Но пришлось таскать. По два.
* * *
– Порядочек, – отметил сержант, когда последний ящик лег на невысокий штабелек.
– Маловато привезли, – сказал Афонин. Только сон начал проходить, а они уже кончились. Теперь опять спать хочется.
– Не переживай, – подбодрил его Ракитин. – Спать не придется.
Ракитину и самому хотелось спать. Прибыли они сюда вечером и копали всю ночь. Уже рассветало, когда закончили земляные работы, и он разрешил солдатам поспать немного. А сам дежурил, наблюдал за степью. Потом оставил Опарина за старшего и отправился с Лихачевым в штаб полка, доложить капитану Крылову, что приказ выполнен, а как быть дальше, непонятно. За сутки Ракитин, может быть, минут двадцать всего и подремал в машине, пока ехали в штаб.
– Почему не придется? Что за кино такое? – насторожился Опарин.
– Встречаем фрицев.
– Фрицам очухаться и раны зализать не меньше двух дней надо, – рассудил Афонин. – Не должны они сунуться пока. А завтра мы им ручкой помашем, поедем отсыпаться.
– Ты откуда знаешь, что завтра? – Ракитин всегда удивлялся оперативности солдатского телеграфа, но сейчас уже отдавало чем-то сверхъестественным.
– Представитель штаба доложил, – объяснил Опарин, и Ракитин подумал, что нет ничего естественней болтающего писаря. – Сам говорит, слышал, как командир полка по телефону указание получил – продержаться сутки. Завтра вечером подменят. Я думаю – не врет. Ему от этого никакой выгоды.
– Сам слышал, – подтвердил Дрозд.
– Слышал… Ну-ну… – Ракитин поморщился. – А раз слышал, что командир полка говорит, помалкивать надо. Понял?
– Понял, – а Дрозд рассчитывал, что его похвалят. – Я – только своим. Нам-то знать надо, – Дрозд улыбнулся, дал понять, что для своих он – всегда. И всегда можно на него рассчитывать.
К удовольствию Опарина и неожиданно для Дрозда, Ракитин рассердился.
– Ничего ты не понял! За то, что трепло – наряд. За то, что не понял – тоже наряд. Еще раз услышу, что треплешься, выгоню из расчета, к чертовой матери. Может, теперь понял?
– Так точно! – Дрозд сообразил, что опять промахнулся и надо что-то делать, чтобы командир изменил свое мнение о нем.
Ракитин оглядел расчет: усталые осунувшиеся лица, заношенное грязное обмундирование. Лихачев ходит, костями гремит, одни глаза остались. Опарин злится все время. Даже у этой глыбы нервы расшатались. Афонин дремлет. Есть нечего, он и бережет силы. Бакурский? Бакурского не поймешь. За день не больше десяти слов от него услышишь, и по лицу ничего не угадаешь. Но тоже парню не сладко. Самый раз бы сейчас отойти для отдыха. Подкормить солдат и в баню. Ракитин не помнил, когда в последний раз был в бане. Месяца два тому назад или больше. Вроде бы незадолго перед наступлением.
– Фрицы что-то затевают, – сказал он. В штабе стало известно, что надо ожидать ночную танковую атаку.
– Фрицы – ночью!? Бредятина ерундлвая, – не поверил Опарин. – У них курортный режим. Они ночью спят. Когда я в пехоте служил, мы их по ночам тепленькими брали, в одних подштаниках.
– Стало известно, что собираются.
– Ты чего молчишь, представитель штаба?! Давай, выкладывай новейшие данные, – глянул на Дрозда Опарин.
– Не уполномочен говорить на эту тему, – вроде бы нашелся Дрозд, который представления не имел о ночной танковой атаке. Но марку всезнающего писаря терять не хотел. Да и в глазах командира такой ответ должен был прозвучать достаточно солидно.
– Не уполномочен! – рыкнул Опарин. – А если бы сержант в штаб не поехал? Жить ты хочешь? Если они неожиданно на нас навалятся и утюжить начнут, что от тебя останется?
Дрозд молчал. Получалось, будто он утаил самое главное. А сказать правду: «не знал я, что немцы ночью попрут», не мог. Да после того, что он раньше наговорил, ему бы теперь и не поверили.
– Точно попрут? – спросил Опарин у сержанта, не обращая больше внимания на штабную крысу.
– Кто их знает? Приказали подготовиться к отражению ночной танковой атаки. Для этого и снаряды подбросили.
– Одним орудием? – не сумел скрыть удивления Афонин.
– Обещали прислать батарею. Скоро должны подойти, чтобы до темна окопаться. Тогда и разберемся. Давайте думать, как воевать станем.
– Устроим военный совет в Филях, – не удержался Лихачев.
– Погоди ты со своими шуточками, – оборвал его Опарин. – Как ночью стрелять будем? Ведь ни хрена не видно.
– А если подсветить? – спросил Ракитин.
– Это как?
– Выйдет кто-нибудь прогуляться в степь с осветительными ракетами – у нас их полмешка на машине, дождется, пока пойдут танки, и повесит ракету. Вот тебе и свет. Стреляй.
– А что с этим героем станет? – спросил Опарин.
– Героя дадут.
– Посмертно, – уточнил Афонин.
– Посмертно не хочу, – отказался от «героя» Опарин. – Такое кино мне не подходит.
– Если в землю зарыться, может обойтись. – Афонин задумался…
– Ага, зарыться и не вылезать, – подсказал Опарин.
– Щель хорошую вырыть и замаскировать, – продолжил Афонин. – И присмотреть пути отхода. Но одной ракетой не обойтись. Значит и щелей надо несколько… Оно, конечно, – как повезет. Но может обойтись.
– Не заметят, так найдут, – напомнил Опарин. – Танки, наверняка, с десантом пойдут.
– Надо два человека, – предложил Трибунский. – Второй с ручным пулеметом. Он десант придержит.
– Это еще кто кого придержит, – не нравилось все это Опарину. – Они после первой очереди с брони скатятся, и на стрелка пойдут. Играй с ними в прятки. Тут такое кино начнется… Ну что вы крутите? Не получиться у нас конфетка. Пехота нужна.
– Пехота в любом случае нужна, – согласился Ракитин. – Но танки нам встречать, а не пехоте. Значит, и светить нам.
– Если двое в степь уйдут, у орудия три человека останется, – Афонину все это тоже не нравилось.
– И втроем бывали, – напомнил Ракитин.
Правильно говорили. Все правильно. Не знали они, как теперь быть и что делать? Ракитин тоже не знал. «Комбат Лебедевский знал все, – подумал он. – Тот сразу бы сказал, что надо и как надо. Плохо без комбата. А нового когда еще пришлют, и каким он будет? Самим думать надо».
– Все правильно, – сказал он. – Только немцы все равно пойдут. И встречать их надо.
– Ну хорошо, ракету пульнули, светло стало, – согласился Опарин. – Стрелять все равно не можем. Прицел не установишь. Его зажигалкой что ли освещать?!
Об этом как-то никто не подумал… Хоть десять ракет повесь над танками, если прицел не установишь, какая может быть стрельба?!
Неожиданно встрял Лихачев.
– На каком расстоянии лучше всего открывать огонь? – спросил он.
– Я тебе потом все расскажу, – Ракитину сейчас было не до любознательности шофера.
– Я серьезно, товарищ сержант. Хочу выдать идею.
– Если серьезно, то четыреста метров.
– Значит щель, в которой человек с ракетницей укроется, надо вырыть за четыреста метров от орудия.
Ракитин пожал плечами. До такого додуматься нетрудно…
– Когда танки дойдут до этого места, надо сразу выпускать ракету, – продолжил «выдавать идею» Лихачев. – У орудия будут знать, что до танков четыреста метров. Прицел заранее установить.
– А ведь верно, – Ракитин с интересом посмотрел на шофера. – Соображаешь.
– Точно, установить на четыреста, – поддержал «идею» Афонин. – Потом сбрасываем по делению.
В главном определились, дальше все было просто.
– Роем три щели, – Ракитин уже не советовался, а приказывал. – Четыреста, триста и двести метров. Ракета на парашютике, секунд двадцать светить будет.
– Надо пристреляться. Репер поставить и по паре снарядов не пожалеть, – предложил Афонин.
– Дело, – согласился Ракитин.
– Пулемет где взять? – вспомнил Опарин. – Без пулемета это кино не пойдет.
– Пулемет дали. Правда, только один диск.
– Они что, офонарели: пулемет с одним диском?! Когда его перезаряжать?
– Говорят – больше нет.
– Ну, чмо! Ну, жлобы! Все чего-то выгадывают! На нашем горбу в рай ездить хотят!
– Снабженцы всегда химичили, – напомнил Лихачев. – Еще Суворов говорил, что работников снабжения, прослуживших год, можно расстреливать без суда и следствия.
Дрозд внимательно прислушивался к разговору. Частностей не улавливал, потому что не разбирался в них, но общий смысл понял. И еще понял, что кому-то надо пускать ракеты. Это его заинтересовало. «Уж лучше, чем снаряды таскать, – решил он. – Почему бы и не пойти? Пушечки им мои мешают. Пойду и докажу им, что не на такого нарвались».
Не мог Дрозд потом понять, почему его потянуло на подвиг. Опарину хотелось нос утереть? Да провались он, Опарин! Но это было потом. А сейчас он неожиданно для всех заявил:
– Дайте мне ракетницу и штук десять ракет. И никакие щели рыть не надо.
– Чего предлагаешь? – спросил Ракитин.
– Буду перебегать с места на место. Они не поймут, откуда я ракеты пускаю. Я быстро бегаю.
– Дура! – Опарин ничего дельного от Дрозда не ожидал, но и такой потрясающей глупости – тоже. – Дура ты Дрозд! Они тебя первой очередью срежут. Ты перед ними будешь, как дурацкая голая муха на столе.
– Если бы его кто-нибудь другой обозвал Дрозд, может быть, и промолчал. Но от Опарина он натерпелся и больше терпеть не хотел. Тем более, чересчур обидной показалась «дура». Опарин даже не дураком его обозвал, а унизительной для мужского достоинства «дурой».
– А ты клякса! – огрызнулся он и продолжил рваться к подвигу. – Молчи, если не понимаешь. Я ракету выпущу и сразу же перебегу на другое место. Когда темно станет, я опять ракету выпущу. А ты, Опарин, можешь сидеть в окопе и спокойно стрелять из пулемета.
Вот так он уел Опарина. Но Опарин ехидства в словах Дрозда не почувствовал и обдирать его не стал. Просто отмахнулся.
– Пустое дело, – не оценил предложение Дрозда и Ракитин.
– У меня такое впечатление, – вмешался Лихачев, – что обо мне совсем забыли. А ведь Афонин говорит, что три человека у орудия не управятся.
– Управимся, – Ракитин представил себе, как будут управляться у орудия три человека. – А что делать? Управимся.
– Поставьте меня четвертым.
Не имел Ракитин права ставить Лихачева к орудию. Водитель должен оставаться возле машины. Это один из нерушимых пунктов закона, по которому живут танкоистребители. Но с тремя номерами орудие потеряет одно из главных своих достоинств – скорострельность. Разобьют орудие – кому тогда нужен будет Лихачев со своей машиной.
«Придется взять парня, – решил Ракитин. – Отобьемся – сядет за баранку. И никому никакого дела. А если не устоим, какой тогда с нас спрос».
– Хорошо, – сказал он. – Будешь четвертым. Но за машину отвечаешь головой.
Четвертый номер танки не подбивает, он снаряды подает. Но если снаряд вовремя не подать, то и танк подбить невозможно. От четвертого тоже многое зависит.
– Есть четвертым номером! – Как мало, оказывается, нужно человеку для счастья. При определенных, конечно, обстоятельствах.
– С ракетами я пойду, – предложил Афонин.
– С пулеметом… я… – вызвался Бакурский.
Бакурский боялся идти в степь. И еще больше боялся, что кто-нибудь заметит это. Он понимал: там смерть. Но что он мог сделать. Другие вызвались идти, даже Дрозд.
– Ну, народ! – Опарин сердито посмотрел на товарищей. – На все пойдут, лишь бы снаряды не таскать. Конечно, с пулеметом посидеть – одно удовольствие. Или с ракетницей. А у орудия надо клячить до седьмого пота. И кто всегда клячит? Опарин. Я что, у бога теленка съел?! Нет, командир, я не согласный. Могу с пулеметом, могу с ракетницей, как хочешь. Пусть на этот раз снаряды таскают другие.
Как будто Опарин хотел туда идти. Понимал, что если у орудия будет несладко, то в степи, с этим задрипанным пулеметом или ракетницей, не будет никакой надежды выбраться. Разве только чудо. Но кому-то надо идти. За чужие спины Опарин прятаться не собирался. А там, глядишь, может, и повезет. Не повезет – значит, судьба такая. И нечего хлюпать.
– Все согласны, – подвел итог Афонин. – Лихачев не в счет. И ты, сержант, не в счет. Тебе стрелять. Остальные все согласны. Принимай решение, командир.
До Дрозда только сейчас дошло, куда он напросился. И, затаив дыхание, он ждал, что скажет Ракитин. Он, конечно, может пойти. Он сам вызвался. Первым, между прочим. Они все молчали, а он вызвался. Все слышали. Но надо сначала научиться всему этому. Он из ракетницы стрелять не умеет. В руках ее ни разу не держал. Будет там, как дурацкая муха на столе. Он готов пойти, если это надо. Но в интересах дела должен пойти кто-то другой. Они все опытные. А ему завтра надо возвращаться в штаб полка. Капитан Крылов приказал, чтобы завтра к вечеру вернулся. Ракитин даже не имеет права его посылать. В следующий раз он непременно пойдет. Подучится немного, спросит разрешения в штабе и пойдет…
* * *
Принимай решение, командир! Как будто это так просто сделать – принять решение. Одного человека послать или двух? Как лучше? А лучше так, чтобы орудие сохранило свою скорострельность. Значит, одного. Но степь надо осветить. И чтобы наверняка, чтобы никаких случайностей. Значит, двух. Попробуй, разберись. Кто знает, как все обернется.
Кого посылать? Вызвались все. Понятно. Другого Ракитин не ожидал. Кого послать? Ракитин еще в дороге, когда ехал из штаба, только об этом и думал…
Приехал бы сюда капитан Крылов и выбрал. И сказал бы: «Идите на верную смерть. Но так надо!» Только не приедет сюда капитан Крылов. Может быть, еще что-нибудь изменится? Пехоту где-нибудь наскребут… Тут такое дело, что надо бы наскрести… А может фрицы передумают. Ночью гнать танки?! Дурь вообще-то несусветная… День длинный – всякое может случиться. Никто не заставляет немедленно все решить.
– Потом решим, – сказал он. – До вечера далеко и до фрицев далеко. Пока делами займемся. Первое – надо Лихачева и Дрозда подучить, чтобы умели снаряды подавать. Опарин, два часа тебе для этого. Чтобы мухой туда и обратно. Чтобы с закрытыми глазами могли.
Дрозд понял, что теперь его еще станут учить как надо снаряды подавать. И кто станет учить? Опарин. Они здесь самые умные, из всего науку делают. Всему учат. Они все умеют, а другие ничего. Не умеют даже снаряды подавать. Расскажи кому-нибудь – не поверит. Посадить бы Опарина за стол и пусть бы он хоть десяток аттестатов на офицерский состав заполнил. Или список личного состава на обеспечение довольствием составил… Тогда и видно стало бы, кто из них – кто.
– Двух часов мало, – решил Опарин.
– Меньше сидеть, больше тренироваться. Выхода у нас другого нет. Надо чтобы все быстро и без химии.
– Постараемся, командир.
Опарин глянул на Лихачева, потом внимательно, как ездовой, осматривающий свою лошадку, перед тем, как поставить ее в оглобли, оглядел Дрозда.
– Не вижу радости, – отметил он. – Наступает важный момент в вашей биографии. Я сейчас из вас артиллеристов делать стану. Так сказать – открываю дорогу в светлое будущее. А вы должны оправдать доверие командира и мои усилия. И проявить старание. Ну как? Постараемся!?
– Постараемся, – охотно, но совершенно не по-уставному доверительно сообщил Лихачев.
А Дрозд, куда ему было деваться, кивнул, подтвердил, что станет стараться.
– Не понял! – сердито сообщил Опарин.
– Постараемся! – прокричал Лихачев. Искренне. И заулыбался. А как же, сбывалась его мечта, встать к орудию. Пусть хоть, пока, и снаряды подавать. А там, от станины, до прицела, расстояние небольшое.
– Постараемся! – проорал и Дрозд. Особой радости в его оре не чувствовалось.
– Щели надо копать, – продолжил Ракитин. – Афонин и Бакурский. Афонин – старший. Два часа вам на все. Придется попотеть. И чтобы без халтуры. Проверю.
И пожал плечами. Потому что Афонин халтуры не признавал. И проверять не имело смысла.
– Понятно, – почти два года служил Афонин в армии, а отвечать командиру по-уставному его так и не приучили.
Солдаты захватили лопаты и ушли в степь. Впереди Афонин. Ступал он легко, будто старался не мять невысокую травку. Лопату держал непривычно для других, совсем близко к шейке полотна. За ним с лопатой на плече вышагивал Бакурский.
Продолжение следует...
Нравится роман? Поблагодарите журнал и Михаила Исхизова подарком, указав в комментарии к нему назначение "Для Михаила Исхизова".