Аниме постигла участь любого мало-мальски популярного явления — приобретя всемирную популярность, оно начало ориентироваться на массы и выродилось, в конечном счете, в пародию на само себя. Культурный феномен японский анимации, рожденный в муках послевоенного упадка и американской оккупации, в двадцать первом веке оказался настолько популярным, что почти прекратил существовать в изначально задуманном ключе. За это его невозможно винить — такое же случается с кинематографом, литературой и даже театром. За массовость искусства часто приходится платить его заигрыванием с пошлостью.
Аниме сегодня — это пример перенасыщения рынка искусства. Ежегодно появляются десятки и сотни продуктов, формально новых, но однообразных в сути, и выявление действительно особенных проектов с оригинальным стилем становится непосильной задачей. Большинство из них пропадают в беззвестности, часть, за неимением лучшего, становится предметом культа. Настоящим самородком в мире современного коммерциализированного аниме остается тот, кто бережно сохраняет аспект японской чувственности.
Японская чувственность — это эстетическая концепция искусства, лучше всего объясняемая двумя древними восточными идеями: «Сибуй» и «Юген». Сибуй — это красота и фактура материала, чудо функциональности и человеческого труда. А «Юген» - это мастерство подтекста, заигрывания с душой зрителя. Игра на струнах его души, если выражаться стандартными метафорами.
Японская чувственность извечно балансирует на грани романтизма и радикальной пошлости, что делает экзотикой само понятие японского мировоззрения. Их особое ощущение сексуальности, не воспринимаемое обществом как табу, привело к созданию другого (в сартровском понимании) вида искусства. Японский дух пропитан любовью к душе и телу, осторожен и в тоже время очень прямолинеен. Мир японских противоречий ничуть не менее парадоксален, чем «загадочная русская душа».
И аниме было некогда таким — глубоким, но откровенно фарсовым, безнадежно грустным и в тоже время гротескно веселым. Ориентируясь на запад и массы (а типаж японского школьника как потребителя аниме-индустрии взялся не с потолка), баланс отклонился в пользу довольно низменных сторон чувственности. В эстетическом кризисе аниме давит числом, и немногие продолжают реализовывать его первозданную гармонию.
Мы составили список из всего пяти проектов, которые могут вернуть зрителю веру в японскую анимацию. В нем не будет Миядзаки, «Призрака в доспехах» или условного «Акиры». Потому что о них и так все знают достаточно много.
5. Волчица и пряности
Единственный представитель популярного мейнстрима в этом списке — аниме, о котором слышали почти все. Сериал, поставленный по ранобэ (поп-культурные романы с обилием иллюстраций) Исуны Хасэкуры, выходил с 2008-го года.
Скелет истории сериала — типичный роуд-муви в стилистике средневековья, столкнувший на дороге странствующего торговца и древнее божество в обличии хамоватой девушки. Не смотря на довольно простую концепцию, «Волчица и пряности» захватывает зрителя полным отстранением от традиционной системы подобных историй. Здесь все действует в товарно-денежных отношениях, покупается и хитроумно продается. Главным героем истории внезапно становятся не ее персонажи, а средневековая экономика — разобраться в ней подчас намного сложнее, чем в амурных делах.
4. За облаками
Маленький шедевр режиссера Макото Синкая — мастера пронзительных историй о подростковой любви и утрате. В отличие от гораздо более известного «Пять сантиметров в секунду», «За облаками» - это история японского национального самоопределения. Страна разрывается между двумя оккупациями, стараясь наконец-то обрести свою независимость. Главенствующая тема — Башня, монструозный объект, построенный советской наукой на японском архипелаге. Это одновременно и мистический Макгаффин, и яркая аллегория на мечты юности, в которых есть место любви, гражданскому подвигу и бесконечной красоте.
3. Паприка
Аниме, из которого очевидно черпали вдохновение братья Нолан. Это — наполненная психологизмом предтеча «Inception». Сюжет крутится вокруг аппарата, позволяющего проникать в сны больных пациентов. Разумеется, это становится предлогом для создания сюрреалистичных миров, где безумие и красота неразделимы. Автор «Паприки» Сатоси Кон — ныне, к сожалению, покойный гений визуального повествования, который смог ближе всех подобраться к миру сновидений. Сны в «Паприке» - почти документальная журналистика и толкование снов, воплощенныя в ярком психически нестабильном мире.
2. Королевский Космический корпус
Японский «Омон Ра» без Виктора Пелевина. Альтернативная история покорения космоса, абсолютно лишенная пафоса первооткрытия. Здесь астронавты — не герои, а самоубийцы, отправляющиеся на смерть по личным соображениям. В отличие от западной, привычной нам, формулы космического кино, Космический Корпус прекрасно передает нелицеприятную сторону космонавтики периода шестидесятых — когда только счастливая случайность отделяет астронавта от неминуемой гибели.
Как итог — пронзительно простой вывод о человеческих недостатках. Лишь оказавшись в одиночестве, через призму смерти, можно понять, что цивилизация слишком заигралась в войну и не замечает мира, который ее окружает. А сам мир, хрупкая голубая планета в бесконечной черноте, слишком мал, чтобы воспринимать его как поле битвы.
1. Яйцо ангела
Бесконечно красивая (настолько же — страшная) притча об экзистенциальном кризисе всего сущего, переданная Мамору Осии в молчаливом и темном образе готического города. Главная героиня — безымянная девочка, хранящая яйцо — образ нового рождения. Однажды в ее мире появляется человек, который стремиться из побуждений добра уничтожить яйцо, видя в нем очевидную угрозу. Это — история встречи старого и нового, жизни и смерти, и, конечно, творческое виденье исторического процесса, в котором жестокость порядков и обычаев стремится лучше сгинуть вместе с миром, чем позволить ему переродиться во что-то другое.