***
В половине первого ночи молодая мама Юля Ливицкая внезапно проснулась от того, что к ней в кровать забрался ее сынишка, четырехлетний Артём.
- Артёмка, ты чего не спишь у себя?
- А около моей кроватки тетя стоит, - серьезным голосом ответил мальчик.
- Чего? Какая еще тетя? - непонимающе спросила Юля.
- Плохая. У нее глазок нет. И я ее боюсь.
Женщина вскочила в кровати и растормошила мужа.
- Дим, проснись! У Артёмки, кажется, галлюцинации!
- А? - мгновенно раскрыв глаза и собравшись, отреагировал глава семейства. - То есть?
- Ему какая-то тетка без глаз привиделась возле кроватки.
- Не виделась, - возразил мальчуган. - Она там взаправду есть. Стоит и качается, а еще песенку поёт.
- Какую? - в один голос спросили родители.
- Странную, - невозмутимо ответил малыш. - Я ее не понимаю.
- Тихо! - шепнул отец. - Слышите?
И в самом деле, за стеной кто-то тихо пел. Слов было не разобрать, но голос был удивительно красивым, только невероятно грустным.
Дмитрий аккуратно слез с кровати и подошел к двери. Прислушался.
- Черт меня разбери, если я знаю этот язык, - прошептал он. - Где мой диктофон?
Стараясь не шуметь, он открыл свой ящик в столе, нащупал в темноте прибор и поднес его вплотную к дверному полотну. Засветился красный огонек, и нежный звук, упакованный в бесчувственные пакеты цифр, лег в глубину микросхем.
Минуты через две все стихло. Дмитрий осторожно повернул ручку и медленно открыл дверь. И в ту же секунду отпрыгнул назад с едва сдержанным воплем.
Прямо на него смотрела женщина. Со спутанными седыми волосами, странными клочками торчащими из серой головы. Впрочем, «смотрела» - это, пожалуй, не то слово. Глаз у нее и вправду не было. Вместо них на лице зияли два черных провала со рваными краями.
Видавший виды десантник с силой захлопнул дверь и, едва переводя дыхание, сказал:
- Собираемся и срочно едем к тете Люсе. В этой квартире оставаться нельзя.
- А что такое-то? - испуганно запищала Юля.
- Этого тебе лучше не видеть, - отрезал Дмитрий. - Поэтому вызывай такси, а я соберу вещи. Живо!
***
Юный гитарист Лёха Чупрасов, в запале максимализма выбравший себе сценический псевдоним Алекс Лев, с детства отличался странностями и неординарным поведением. Он обожал эзотерику, могильную тематику и творчество группы “Lacrimosa”. При этом задушевно и красиво пилил на реплике «Стратокастера» от Yamaha, чем пленял сердца мрачно-романтически настроенных девиц. Он не слыл школьным лидером, не снискал славы короля вечеринок, да и имидж героя-любовника тоже был ему чужд. Но это ему и не особо нужно-то было. Алексу хватало того, что у него было: с полдюжины поклонников, девочка-малолетка в подружках и бескрайние горизонты для раскрытия творческого потенциала.
Вот и сегодня он, возвращаясь с очередной репетиции, был исполнен гордости, радости и чувства собственной нужности. Общий его позитив слегка омрачал лишь тот факт, что репетиционную базу перенесли в другой район, и теперь до дома приходилось идти мимо очень неприятного места.
Покосившиеся бетонные плиты, оплетенные сверху колючей проволокой и проржавевшей спиралью Бруно, скрывали за собой какой-то секретный завод. И, хотя сердце промышленного великана остановилось лет тридцать назад, до сих пор казалось, что в недрах почерневших и осыпавшихся корпусов творится что-то жуткое. Тем более, что в народном фольклоре тема странностей этого учреждения не теряла популярности и по сей день. Даже его родной дядя, набравшись некоторый раз портвейна, сказал: «Выпивали мы как-то с Васькой Лихим на проходной 17-го завода, а там вдруг такое...» Но что случилось «там», да и было ли оно вообще, узнать не удалось.
Короче говоря, идти мимо забора, за которым виднелись какие-то кривящиеся вышки странной формы, ржавые металлоконструкции, обвалившиеся крыши и вперившиеся в небо черные балки, было страшно.
Да и что скрывать, несмотря на свои увлечения, Лёха был трусоват. Поэтому ему очень хотелось поскорее преодолеть эту дорогу и оказаться дома.
Но не тут-то было. С территории завода до гитариста донесся какой-то необычный звук, сначала принятый Алексом за мяуканье кошки.
Звук повторился. Теперь он был отчетливее и внятнее. Это была не кошка.
Там, среди завалов и брошенных станков плакал маленький ребёнок.
Надсадно и отчаянно. Пронзительно и неистово.
Сердце Лёхи дрогнуло. С одной стороны, ему до смерти не хотелось лезть на завод, который внушал непередаваемый безотчетный ужас. С другой, он все же был неплохим парнем, и понимал, что кому-то маленькому и беззащитному сейчас позарез нужна помощь.
И Алекс Лев решился. Найдя в заборе приличную брешь, он просунул в нее голову и в ту же секунду отпрянул с диким воплем. Ибо он столкнулся лицом к лицу с тем, кто плакал.
Да, это и вправду был ребёнок. Но какой!
Бесформенная голова, словно обитая истлевшим пергаментом, кое-как болталась на замотанном в рваные тряпки теле. Выпученные глаза без радужки и зрачков, словно шары для пинг-понга, наспех вставленные в глиняную заготовку для статуи, смотрели в никуда и всюду одновременно. Тонкие ручонки, переломанные в нескольких местах сразу, мотались вдоль туловища, описывая нелепые и бессмысленные траектории.
«Он же мёртвый! - сразу догадался эзотерик-любитель. - Боже правый, спаси и сохрани!»
- Мамочка, забери меня отсюда! - завопило Оно с той стороны забора. - Мне холодно! Мамочка, пожалуйста!!! Я не хочу здесь! Верни меня в тепло, где мягко!
Алекс рванул во всех ног, уже не заботясь ни о целостности гитары, ни о том, что он в любую секунду может споткнуться и расквасить себе нос. И всю дорогу до дома за ним плыл страшный плач, прерываемый отчаянными причитаниями. И лишь когда он захлопнул дверь подъезда, всё стихло. И впервые в жизни не убоясь гнева отца, гитарист закурил прямо перед дверью в собственную квартиру. Лучше уж было получить порку от папаши, но как-то успокоить нервы, чем еще хоть раз в жизни увидеть этого малыша, потерявшегося между мирами.