Когда я жила в родном городе, каждый вечер я выходила подышать воздухом, неизменно прогуливаясь одним и тем же маршрутом. Это продолжалось из года в год: после учёбы в вузе, по возвращении с работы или просто так.
Всякий раз я покидала дом в разное время. Менялись времена года, мои спутники по променаду, порой я даже гуляла одна (хотя в моём заводском районе, населённом агрессивно настроенной молодёжью, это было рискованно). Неизменным было лишь одно. На крошечном пятачке возле «сталинок» за Домом культуры я встречала старушку, сжимавшую в руках поводок не менее дряхлой собаки.
— Вы можете погладить мою лаечку, — елейно произносила бабуля и, помолчав пару секунд, добавляла: — Она больше не кусается.
Когда я услышала реплику впервые, меня насторожило это вот её «больше». Гипотетически лайка могла перекусать половину района, а потом, опять же, в теории, лишиться зубов (но сохранить в памяти радость от резкого смыкания челюстей).
Моя рука замерла на полпути к собаке, и я удалилась в закат.
Старушка и лайка, такие похожие в своей неизбежной немощности, проводили меня парным внимательным взглядом.
Я встречала их зимой: бабушка облачалась в цигейковую шубу, а её питомица отращивала густой седой подшёрсток. Я виделась с ними в разгар летнего зноя: пожилая хозяйка примеряла шляпку, а лайка высовывала язык и тяжело дышала. В межсезонье они стояли под зонтом, вежливо приставая к прохожим и больше не кусаясь.
Казалось, если существование одной из них будет прервано неумолимым бегом времени, вторая продолжит свой ежевечерний ритуал, и все всё поймут без слов.
Финал мог бы быть открытым, ведь я переехала в другой город почти десять лет назад, но оставшаяся в родных пенатах подруга не так давно сообщила мне, что видела неразлучных спутниц на боевом посту. Так что если вам попадётся лаечка бок о бок со старушкой, смело можете гладить её — при мне она ещё никого не укусила.
