Анжела.
Когда мне было пятнадцать, я забеременела в первый раз. Я училась тогда в седьмом классе. Но моя мама сказала: «Делай прерывание. Мне еще проблем с твоим ребенком не хватало!» В общем, я избавилась от малыша. Потом снова забеременела через год. Мама сильно ругалась, кричала, что я ее со свету сжить хочу. Но я не хотела. Я парня одного любила, и хотела ему ребенка родить. Семью нормальную хотела, чтобы ребенок, а у него и мама, и папа, а не как у меня, только мама. И мама меня выгнала беременную, сказала, как избавлюсь т ребенка, тогда смогу вернуться. Я ушла к парню, он не прогнал, его родители разрешили остаться. Даже обрадовались, что у них внук будет. Только ребеночек у меня родился больной. Какой-то сложный диагноз ему поставили, и сказали в больнице оставить, я сама не справлюсь с ним, ему лечение серьезное нужно. Ну, я и написала отказную. Вот только парень мне не поверил, что ребенок был больной, решил, что я его специально в больнице оставила, чтобы гулять могла. Из больницы я вернулась к маме, ребенка-то больше не было, только мамы тоже уже не было. Соседка сказала, что мама перед смертью на какого-то мужика квартиру переписала, а он ее продал. Так я осталась на улице. Жила то с одними, то с другими, идти-то мне было некуда. А потом встретила своего мужа. Он только из тюрьмы вернулся, был одинокий, потому что пока сидел, у него оба родителя умерли, а все знакомые давно уехали. Мы с ним стали вдвоем жить. Такие оба неудачливые, ничего впереди у нас нет. Только и радуемся, когда после работы, я продавец в магазине, а он грузчик, ужинать садимся. И тогда мы представляем, как будто мы нормальные, и у нас семья, и все хорошо. Может, так и будет когда-нибудь.
Виктор.
Я еще с детства чувствовал, что я не такой, как мои два брата. Мама их любила, а меня, как будто, нет. При том, что я был самым младшим. А мой отец вообще меня терпеть не мог. Потом он от нас ушел. Мои браться мне так прямо и сказали, что это из-за меня. И мама начала пить после ухода, из-за меня. К нам в дом приходили разные мужики, и мама заставляла их называть папами. Если мы не хотели, то били нас оба, и мама, и новый папа. Я всегда ходил голодный и оборванный. Лучшей моей одеждой были вещи, которые мне приносила соседка, тетя Люба. Она меня жалела, и единственная, кто мог обнять. Я спешил к ней со школы, не чтобы поесть, а чтобы услышать, как дела, и почувствовать себя хоть кому-нибудь нужным. А потом тетя Люба умерла. А мне она оставила много вещей, и телевизор, и холодильник, и диван. Хорошие вещи мать сразу продала, а диван оставила мне. Я был счастлив. Правда, теперь меня никто не ждал, не кормил, не одевал, и не интересовался, как у меня дела. Я всегда пытался понять, что со мной не так, почему меня не любят мои родные. И странно, чем больше они меня отталкивали и открыто выражали свою неприязнь, тем больше я старался заслужить их любовь, тем сильнее я нуждался в их внимании и одобрении. Но добрыми ко мне были только посторонние люди. Когда я окончил среднюю школу, мать в лицо мне сказала, чтобы я уезжал в другой город, и больше никогда не возвращался. Никто не взглянул на мои оценки, хотя, честно говоря, гордиться там было нечем, никто не собрал мне сумку, и не проводил меня на поезд. Я прямо на вокзале купил себе билет на ближайший поезд, и, умываясь слезами, с болью в сердце, и, все равно, с любовью к матери и братьям, уехал. Жил я плохо. Учиться не мог, друзей у меня не было, подрабатывал, где придется, один раз чуть не попал в тюрьму за мелкое воровство, меня ловили за бродяжничество, но я все-таки выжил. Однажды меня нашел один из моих братьев, он холодно посмотрел на меня, вручил мне конверт, сказал, не искать их, и ушел. И снова навсегда. Тогда-то я и узнал, что моя мать родила меня от насильника. Она не хотела меня рожать, но врачи запретили делать аборт из-за ее болезни, а в больнице меня не оставил отец, сейчас я уже точно знаю, что он не мой отец, но он сказал матери, что это ее грех, и она должна искупить его. Я долго перечитывал, снова и снова, это письмо. Я плакал от жалости к себе, и от ненависти к своему настоящему отцу. Я все понял. Понял, почему мня никто не любил, и даже ненавидел. Я и сам почувствовал себя грязно, и ощутил всю ненависть к тому, чем я был. Насильника моей матери осудили, но в тюрьме он не выжил. И так я был один на всем свете, а теперь я стал изгоем даже для самого себя.
