Битва за Сталинград стала одним из самых кровопролитных сражений Второй мировой войны. Не менее тяжёлым для немецких войск стал и штурм Севастополя, а также десятков других городов. В целом же обе стороны предпочитали избегать уличных боёв, предпочитая окружать населённые пункты и вынуждать противника спасать гарнизоны отступлением.
Причина для того одна – в городских условиях буквально каждый город превращался в полноценную крепость. Если, конечно, у гарнизона такой крепости оставалась связь с тылом, в противном случае крепость превращалась в западню. Отличным примером служит легендарный дом, в котором три десятка красноармейцев 58 дней держались против многократно превосходящих сил врага. Ситуация усугублялась в старых городах с разветвлённой системой катакомб. Так, в Одессе отряд капитана Молодцова несколько недель «кошмарил» оккупантов, пользуясь отличным знанием подземных тоннелей города.
На начальном этапе войны штурмовые подразделения немецкой и советской армии могли позволить себе не много спецпреспособлений для захвата укреплённых объектов. Обычно это были гранаты, мощности которых никак не хватало для разрушения баррикад и завалов. В бой приходилось бросать танки, которые едва могли протиснуться в узких улочках, да и вообще нередко превращались из охотников в жертв, так как у их орудий были весьма ограниченные углы вертикальной наводки.
В связи с этим вермахт начал разработку специальных штурмовых орудий. Одним из первых детищ стал StuIG 33B – конструкторы взяли самоходку StuG III и наварили на неё «сарай», в который засунули 75-мм гаубицу. Первая же партия была направлена в Сталинград, где и полегла, но показала высокую эффективность. Красная Армия оценила нововведение и ответила появлением на фронте сперва Су-122, а затем и Су-152.
Как бы то ни было, но действительно массовое появление штурмовых самоходок относится к 1943 году, до этого же момента пехоте приходилось справляться с врагом своими силами. И тут в дело вступила знаменитая русская смекалка, как всегда подогреваемая дефицитом всего и вся.
К 1941 году Красная Армия уже начала получать свои первые реактивные системы залпового огня – легендарные «Катюши». Глядя на их работу, бойцы смекнули, что для запуска снаряда вовсе не нужно тянуть в бой всю машину. Вместо этого они начали мастерить самодельные переносные направляющие для пуска только одной мины. Благо в то время вес снаряда составлял только 50 килограмм, что позволяло расчёту в два человека спокойно передвигаться с установкой.
Тактика применения во время штурма населённого пункта была проста. Ракета направлялась на окно дома, где засел враг, после чего замыкалась электроцепь, и мина прямой наводкой неслась в здание. Снести дом таким образом было сложновато, но вот внутри от взрыва солдаты противника если не погибали, то получали тяжёлые контузии.
Такие переносные «Катюши» стали своеобразным прототипом советских гранатомётов, который полюбился солдатам больше, чем ленд-лизовские «Базуки» и трофейные «Фаустпатроны». Они были хоть и удобнее, но слабее.
Тем не менее, мощи у всего лишь одного снаряда было всё ещё маловато. Тогда солдатская конструкторская мысль разделилась на две школы – количественную и качественную. Первая заключалась в постройке «Катюш» прямо в чистом поле и сперва поговорим именно о ней.
Из подручных материалов, чаще всего это были доски от ящиков, сооружалась конструкция сразу с несколькими направляющими. В неё заряжались реактивные снаряды и производился пуск. Конструкция была несовершенна, поэтому снаряды нередко цеплялись за неё и всё это изобретение одной большой кучей неслось к врагу.
На месте взрыва противник обнаруживал погибших товарищей, огромную воронку и кучи разбросанных вокруг дымящихся досок. Немцы называли такие красноармейские подарки «летающими сараями Сталина».
Вот только ущерб от попадания сарая был скорее моральным, нежели реальным. Точность у таких самоделок была крайне низкой, а расход боеприпасов крайне высоким, поэтому командование постановило больше не запугивать врага падающими с неба сараями.
Качественный вариант понравился генералам куда больше, а в чём он заключался – во второй части нашего рассказа.