Молящийся малыш выглядит мило. Настолько игрушечно и нежно, что кажется – его духовный мир такой же розовый и плюшевый, как мультфильм про смешариков.
Но мы же знаем, что молитва – это слезы и пот. Так о чем может взывать к Богу этот младенец? О том, чтобы вместо снега с неба сыпался сахар? Чтобы мама купила собаку? О шоколадной кроватке?
А вот я, пока мой сын не вошел в возраст первой исповеди, его молитв побаивалась.
Молитва о пьянице
Не потому, что он был особенным ребенком, таким, как описывают в житиях. В моем маленьком провинциальном городе каждый прихожанин на счету. А те, кто может потрудится в Церкви, особенно дороги. Будучи непраздной, я до отъезда в родильное отделение торговала в свечной лавке, сразу по истечении 40 дней очищения была направлена читать на клирос.
Увесистый пакет с младенцем передавали друг другу церковные бабушки и катал на коляске малолетний пономарь. Научившись ходить, чадо самостоятельно топало по церкви, выбрав целью обрушение подсвечников. Я думаю, что молитве его учила не я, а сами ангелы, которых пытливое безгрешное создание видело и считало таким же обыденным делом, как батюшка или старушки, сующие конфету в его потную ладошку.
Первую молитву мой ребенок вознес, еще не научившись внятно говорить. Я везла коляску по тротуару, а навстречу нам двигался пьяный человек. Делал он это тяжело, с надрывом, судорожно ловя вертикаль. Прямохождение не давалось, а сила гравитации бросала то на забор, то в сторону дренажной канавы. Человек балансировал, сохраняя напряжение на лице.
Когда коляска с ним поравнялась, он махнул всем телом в нашу сторону, что-то вспоминая и адресуя это ребенку. Может быть, хотел пояснить, что пить плохо?
Гриша до этого времени пьяных не видел. Он взволновался, извернулся на сидении и стал страдать: «Дядя?». Торопясь обойти препятствие, я объяснила, что у дяди проблемы, но он сам виноват. Если он попадет домой – его счастье. Если нет – сам дурак. Сын продолжал рваться на помощь и запихивая его вглубь коляски я пообещала – как только вернемся домой, помолимся за этого человека и все у него будет хорошо.
Домой мы пришли через час и я успела забыть об обещании. Освобожденный из коляски сын рванул к иконам и потребовал зажечь лампаду. Молился он с духовным напряжением, крестным знамением и упоминанием дяди.
Я, как и полагается, умилилась. Вечер прошел мирно, о страдальце мы забыли. НО! На следующий день, выйдя из дома, мы вновь увидели этого человека. Он был чисто побрит, слегка бледен и облечен в белую рубашку.
Когда мой ребенок восторженно завопил «Дядя!», мужчина слегка отшатнулся и опасливо покосился на нас.
Он не понимал, кому обязан своим удовлетворительным самочувствием.
За помощью к святым мощам
Мы часто паломничали и останавливались в общих помещениях для гостей при монастырях. Я трудилась, сын с приятелем наматывали круги вокруг храмов, с упорством Гаврошей окучивая иностранные делегации. Как послушный ребенок, сын укладывался на дневной сон, а его приятель изводился в одиночестве.
В один из таких обеденных перерывов к нам присоединилась новенькая паломница с ребенком. Приятель моего сына и вновьприбывший пацан нашли общий язык и «задружили» против отсутствующего Григория.
Когда тот проснулся, его изоляция была уже решенным делом. Приятели с визгом прятались от него в монастырских елках, пробирались за трапезной и нападали с тыла. Я наблюдала за происходящим с крыльца паломницкой.
Еще заспанный и весь в непонятках сын посмотрел в след убегающим друзьям, сделал пару шагов в их сторону, махнул рукой и побежал в храм, где лежали мощи святого Варлаама Хутынского. Он отсутствовал минут 15. За это время дети сбились с ног, ища его, поссорились и понавесили друг другу лещей.
Сын вышел неторопливо и с достоинством, зажав локтем кем-то подаренную шоколадку и сообщил, что помолился преподобному. Диспозиция среди друзей быстренько поменялась, за монастырскими кошками и на скотный двор за молоком они побежали уже втроем.
Чудо с техническим уклоном
Это была одна из последних детских молитв сына. Он уже вполне сформировался как старший дошкольник, имел собственные желания и представления о мироустройстве. Уже не порывался молиться по каждому поводу и я боялась, что именно сейчас его редкое обращение к Богу может остаться без внимания и вера пошатнется. Нам ведь обидно, когда Господь вразумляет, откладывая исполнение наших чаяний и надежд? И ребенку будет обидно! Поэтому я бежала на шаг вперед, пытаясь что-то подстроить, сгладить, объяснить, подменить собой Господню волю.
Не самое разумное намерение. А главное – невозможное технически .
Возвращаемся домой зимним вечером. На сельских улицах темно и жутко, как в ожидании Вия. Редкие фонари, редкие дома, безмолствуют длинные провалы огородов. К тому же фонари неисправны – горят секунд по 10, потом по очереди гаснут, 2-3 минуты приходится идти в полной темноте. После чего вновь понемногу отмирают, чтобы выхватить из темноты какие-то тени и шевелящиеся силуэты.
- Что это такое? – интересуется сын, – Я не хочу идти по такой улице!
- Да ладно, мы быстро! – отмахиваюсь я.
- Нет, надо помолиться, чтобы фонари горели!
И начинает молиться. Я понимаю, что это крах. Что это технически невозможно. Электричество, фаза, противофаза или что там у них еще – и шестилетний пацан, которому страшно. С холодом под ложечкой замечаю, как на дальнем конце улице судорожно вспыхнул свет последнего фонаря и понимаю, что сейчас они начнут гаснуть прямо у нас над головой. Это физика, детка!
Но фонарь не гаснет. Чуть мигнув, он разгорается ярче. Затем лучше начинает гореть второй фонарь и третий. И мы уже спокойно идем по ярко освещенной улице до нужного дома.
Входя в калитку оборачиваюсь – за нашей спиной опять начинают гаснуть фонари – один за другим, как и полагается по нашим земным законам.
Мальчик вырос
Сейчас сыну 21 год. Духовную открытость он утрачивал одновременно с потерей ми-ми-мишности. Потом еще где-то хватил фарисейства и заменял действия показным смирением. В церкви было уже неинтересно, ангелы утратили видимые очертания.
Григорий сходил в армию, спрятав картонную иконку Иерусалимской Божьей матери за внешнюю корочку военного билета. Вернулся и аккуратно поставил ее на полочку с иконами. Я возликовала: «Ты в армии молился?».
«Нет, – ответил сын. – В армии Бога нет. То есть я знаю, что он есть везде, но я не хочу, чтобы Бог был свидетелем этого идиотизма».
Я стараюсь не давить на сына и по крохам собираю свидетельства его твердой веры. Несмотря на традиционный молодежный нигилизм она есть. Просто мальчик вырос
Кира Соболева