Живший через улицу напротив дед Савалей звал его Шкода. Мне было восемь лет, когда этот пес появился у него. Кто-то привез его с Севера уже взрослым, где-то трехлетним. Там он успел походить в упряжке и набрать необходимую форму, чтобы оказаться в мужской собачьей элите, и представлял собою крупную лайку, типа маламута, черного окраса, белый клин на мощной груди, и белые же носочки на не менее мощных лапах. Как принято повсеместно для дворовых охранных собак, был сразу посажен на цепь без права на какие-либо прогулки. При подходе посетителей к дому, эта зверюга с рычанием и лаем, брызгая слюной и сверкая налитыми кровью глазами, бросалась на ограду и едва не валила ее. У всех сразу пропадало всякое желание к дальнейшему продвижению, останавливались и ждали выхода хозяина из дома.
На первый мой подход к забору Шкода отреагировал как было ему обязано. Начавшиеся было переговоры прервал вышедший из дома дед Савалей, и вынудил меня спешно ретироваться. Надо сказать, что этот дед был еще тем «подарком», под стать своей собаки: здоровый красномордый мужик примерно пятидесяти лет, одним тяжелым взглядом тормозящий любого оппонента. Поэтому я сделал соответствующие выводы, и предпочел общаться со Шкодом (так посчитал должно правильнее звучать мужицкое имя) в отсутствии деда. Сначала мы разговаривали через щель в заборе. Потом я садился верхом на забор. И закончилось все, вскоре, объятиями возле будки разомлевшего от ласки и внимания зверя.
По детской наивности мои отношения со псом я считал тайными, ведь я совсем не хотел «подставлять» своего лохматого другана под гнев его хозяина. Но, такую тайну сохранить невозможно: мое проникновение на чужую частную собственность с покушением на нее же видели и соседи, и жена деда Савалея, которая почти всегда была дома, и, конечно, многое видела в окна. И вот однажды возле нас, обнимающихся, внезапно появился дед. До сих пор не могу понять, как ему удалось это сделать, ведь и собака его не услышала(!). От страха за нас обоих я впал в ступор, поднявшись только на ноги. Дед в тягостном (для меня) молчании прошел к стене сарая, снял веревку. У меня в мыслях стали мелькать разные нехорошие варианты ее использования. Но, реальность оказалась фантастикой! Один конец веревки дед повязал на шею собаки, сняв ошейник, второй сунул мне в руку и подтолкнул легонько к выходу со двора. Неописуемо счастливыми мы перешли улицу и оказались в нашем дворе, где Шкод обрел себе новый дом и нового хозяина.
Конечно, моими усилиями его последующая жизнь осталась такой же счастливой. Да, как положено он сидел днем на цепи, но по вечерам я отпускал его гулять. Первые прогулки он совершал самостоятельно в неведомой мне дали, потом, привыкнув к свободе, уже не отдалялся от дома, и предпочитал возиться со мной. Особенно зимой было здорово кувыркаться с ним в сугробах, или (вспомнив его прошлые навыки) лететь на привязи за ним вдоль улицы на коньках. Летом мы ходили на речку купаться, часто в компании пацанов. Он плавал со мной на бом (связанные между собой бревна, направляющие сплавляемый по реке лес к лесозаводу), и бегал по нему, и прыгал с него, как мы, пацаны. Только позже я осознал, какое опасное для собаки может быть перемещение по мокрым бревнам. Но, нам повезло, травм у Шкода не случилось. Были и другие детские глупости. Например, травля других собак. Утешает, что Шкод, делая это с огромным удовольствием, и, видимо, в силу своего явного превосходства, не рвал противников до крови. В возрасте одиннадцати лет территориальная гегемония Шкода была прервана. У соседки Дуськи, одинокой старой девы, незаметно подрос кобелек по кличке Борзый. Лопоухий дворянин с телом дога и огромной башкой ротвейлера в какой-то момент отказался лечь у ног лидера, оправдывая свое имя. В тот раз Шкоду удалось доказать свой приоритет. Оппонент был изгнан в свой двор. В течение последующих нескольких месяцев всякая их встреча начиналась с разборки по инициативе Шкода, и заканчивалась, когда мне удавалось втиснуться между бойцами. Молодой пес в этих стычках набирался боевого опыта и, вскоре, ничем уже не уступал стареющему вождю. После очередной драки Шкод лишился клыка. И разборок больше не было. При дальнейших встречах Шкод лишь рычанием выражал свое отношение к молодому выскочке, а Борзый улыбался, отдавая дань уважения ветерану. Была еще одна характерная черта у Шкода: он любил, иногда, выть по ночам на луну, не давая спать округе. Приходилось выходить из дома и составлять ему компанию, чтобы успокоить, просто пойти погулять в ночи его не всегда устраивало.
В 16 лет я уехал на учебу в другой город, чем, конечно, омрачил последние два годы жизни своего друга. Но, каждый мой приезд на каникулы, начинался с моего свиста на подходе к дому и последующими завываниями Шкода в ответ. Умер он без меня. А я не мог сдержать слез, читая письмо матери об этом. И всегда, вспоминая его, ощущаю свою вину за то, что не был рядом в последний его час.