Несколько часов перед штурмом Монблана, отведенные на отдых, я провожу, ворочаясь с боку на бок. Отчаянно пытаюсь заснуть. «Нужно поспать, чтобы хватило сил на подъём. Впереди многочасовая изнурительная физическая работа. Перед этим ОБЯЗАТЕЛЬНО нужно поспать», - уговариваю себя. Но, чем больше стараюсь, тем яснее сознание, и острее чувство тревоги. И уговоры действуют с точностью до наоборот. «Кого я пытаюсь обмануть? Сегодня произойдет что-то важное. Сейчас уже происходит что-то важное. Не спать! Не спать!». Восприятие обострилось, и я слышу малейший шум в большом зале приюта Гутэ, где отдыхают еще человек сто двадцать альпинистов. «Много ли еще людей, испытывают это чувство тревоги, и не могут заснуть?». Не открывая глаз, по шорохам с разных сторон, я пытаюсь угадать их число. Внизу, с первого яруса кровати очередной раз раздаётся скрип, и еще, в нескольких метрах от меня у окна кто-то тяжело дышит. «Сколько это еще будет продолжаться?». Если я уже не жду сна, нужно начинать ждать пробуждения. Ох, муторное занятие. Наконец, в дальнем углу зала раздается звук будильника, он пронизывает пространство как резкая зубная боль. Два часа утра, время ожиданий закончилось. Время испытаний началось.
Одевшись и захватив кошки и ледоруб, вслед за Матисом я выхожу на улицу. Здесь собрались уже много людей. Но обычной для такой ситуации болтовни и шуток я не слышу. Все сосредоточены и немногословны. Светя налобными фонариками, они проверяют оборудование. Матис просовывает веревку в карабин на моей обвязке, а потом в карабин Андрея. Сегодня мы пойдем в одной связке. «Как ты? Тебе удалось поспать?». «Спал как убитый», - отвечает Андрей с нарочитой веселостью. Я внимательно смотрю ему в глаза, и не верю. Он пролежал всю ночь, как я, с чувством тревоги. «Тогда пошли».
Идём в полной темноте. До рассвета еще далеко. Вижу только маленький знакомый островок света, образуемый лучом моего налобного фонаря. Да еще – светящуюся змейку поднимающихся впереди альпинистов. Змейка состоит из мерцающих маленьких точек. Неспешно она ползёт вверх. Вдалеке точки сливаются, образуя пунктирную линию. А потом линия почти исчезает. По этой змейке я могу предположить, насколько пологим или крутым будет впереди склон, и где маршрут совсем выполаживается или переходит во временный спуск. Тишина. В этой тишине особенно гулко хрустит наст, который взламывают кошки. И отчетливо слышно дыхание, мое и двух моих спутников.
Дышать и вправду тяжело. Здесь на высоте почти 4,000 метров воздух разряженный, кислорода не хватает. Вдыхаю воздух жадно, как рыба, выброшенная на лёд, но, как солёной водой, этим воздухом надышаться не получается. Он пуст. Стылая пустота заполняет легкие. Ей, как и окружающему меня холодному инопланетному пейзажу, нет дела до меня, и до каждого островка жизни, обозначенного на её теле световым пятнышком. Как будто мы идем в полном одиночестве. Хотя нет. О существовании других сознаний мне все время напоминает веревка, соединяющая нас в связку.
Мне никак не удается синхронизировать движение с Андреем. Потому веревка между нами, длинной метра два, то натягивается, дергая меня вперед, то провисает, путаясь в ногах. Я пытаюсь приспособиться к этой навязчивой и обременительной пуповине. Вот взял ее в руку, но теперь расстояние до Андрея сократилось так, что я утыкаюсь ему в спину. Вот отпустил, и чуть не упал, наступив на неё ногой. Как трудно жить сиамским близнецам-ксифопагам! К тому же Андрей идёт, как-то странно наклонившись вперёд. «У тебя все в порядке?». «В порядке», - эхом вторит он. И мы идем вперед несколько часов. Периодически нас обгоняют молчаливые группы альпинистов, идущие быстрее.
«Мы пойдем тем темпом, который будет удобен всем. Не будем гнать. Гнать вообще не нужно», - говорил Матис еще вчера вечером, распивая шампанское за ужином. Впрочем, в его словах был полуобман, точнее, это была полуправда. Мы все знаем правило: если кто-то не поднимется на вершину до восьми утра, он вообще не нее не поднимется – его развернут гиды. Дело в том, что по темпу восхождения они рассчитывают возможность вернуться. Если человек не справляется с восхождением за пять-шесть часов, обратно сам он уже не спустится. Вот такая логика. И я вспоминаю о ней, когда вижу очередную обгоняющую нас тройку. А Андрей идет все медленнее и медленнее, веревка все чаще провисает, и путается в ногах. Мы переходим в седловину, и останавливаемся у крохотной забитой снаружи хижины. Это хижина Валло, 4300м, последнее место, где можно укрыться, на пути к вершине Монблана. Начинает светать.
«У тебя все в порядке?», - на этот раз Андрея спрашивает Матис, уже настойчивей. Андрей криво улыбается: «Ноги… немного стер ноги». «Сядь, посмотрим». Андрей, тяжело дыша, усаживается на подставленный ему рюкзак. «Это так, ерунда». Он стягивает ботинки и носки. Фонарик освещает глубокие кровоточащие раны в районе ахилла. Носки пропитались кровью. «А что со второй?». «Вторая – такая же», - отвечает сквозь улыбку-гримасу Андрей. «Долго нам еще так… пилить вверх?». Матис расстроенно качает головой. «Ты понимаешь, это только середина пути вверх, а там еще целый день вниз. Так ты сотрешь ноги до кости». Я чувствую, что от холода у меня начинают дрожать губы. «Ты пойдешь дальше или нет?», - настаивает Матис. «Нам идти еще очень много». Андрей растерянно разводит руками: «Я не знаю, не мне принимать решение. Я, конечно, хочу дойти, но не знаю, как буду спускаться». Матис, видя, что у меня начинают трястись от холода руки, протягивает мне большие рукавицы. «На, погрейся». «Я думаю, Андрей должен возвращаться. Иначе будет проблема. Но еще одна проблема в том, что мы в одной связке. Андрей не может спуститься сам. Если пойдет со мной, тогда тебя не к кому пристегнуть».
В связке можно идти только втроем, не больше. Если кто-то сорвется, гид может удержать только двоих. Если мы отправляем Андрея с гидом, с ним должен спускаться еще кто-то. Кто? Мы решаем ждать желающих вниз. Сидим у хижины Валло, встречаем поднимающиеся группы. У меня внутри борются два противоположных желания: плюнуть на все, на эту холодную бездушную гору, на это леденящий пейзаж и брезжащий рассвет, и, пока есть хороший повод, спуститься вниз. Или идти вверх, ведь есть еще силы. Неужели, заварив всю эту кашу, я сольюсь, не дождавшись последней битвы. Проходит одна группа, потому вторая и третья. «Никто не собирается вниз? Все в порядке?». Угрюмые взгляды, уставшие выражение лиц, но все намеренны двигаться к вершине. «Да, что же это такое? Неужели я сейчас должен буду повернуть… и, не дойдя каких-то пятисот метров потащусь вниз?».
«Ну, если так нужно, я могу с Андрюхой спуститься и освободить тебе место в связке с моим гидом», - слышу голос подходящего к нам с очередной связкой Игоря. Это еще один мой товарищ и участник экспедиции, мы сравнительно недавно познакомились. Он старше меня лет на пять-семь. Бизнес начинал в Советское время, в строй отряде. Сначала плотничал и штукатурил, а потом стал одним из поставщиков строй материалов. Его родители, добропорядочные советские инженеры, не одобряли такой предприимчивости. «Я не хотел прожить такую скучную и однообразную жизнь, как они», - как-то во время застольной беседой объяснял он мне. Наверное, поэтому он и создал компанию, которая со временем стала одним из крупнейших девелоперских холдингов Москвы и Петербурга. «Ты это серьезно? Ты хочешь вернуться, не поднявшись на вершину?». «Да мне, практически все равно. Я был недавно на Килиманджаро. Один черт: снег да головная боль».
Игорь демонстрирует полное равнодушие. Улыбается, и говорит, будто это плевое дело, решить идти вперед или повернуть обратно. Вообще, это свойственно ему, такое доброжелательное апофигистское равнодушие. Но в обертонах его голоса я слышу нотки благородной фальши. Ему, конечно, не все равно. Да кому может быть все равно, после стольких трудностей, бросить все, и просто спуститься. Подлинный мотив, это неожиданное великодушие на высоте 4300м., не остается незамеченным Матисом. «Ладно, да черт с вами. Я возьму не двоих, а троих. Но если что-то случится, я в лучшем случае навсегда лишусь лицензии гида, а в худшем… в худшем случае мы все вместе покатимся вниз. Перестегивайтесь». Теперь я в связке с Игорем, Францом, и Матисом. А их гид, вместе с Андреем скрывается за перекатом на пути обратно в приют.
Меня все больше разбивает дрожь, не помогают даже варежки Матиса. Но озноб странно сочетается с потом, который льется ручьями по спине. «Парни, дайте подышать, у меня так колотится сердце, что кажется, я его сейчас проглочу». У меня, видимо, немного путается сознание, ведь нельзя проглотить то, что уже внутри. Но Матиса не увлекает парадоксальность моего мышления. «Здесь нельзя, здесь начинается опасный гребень. Помнишь я говорил, что здесь нужен максимум внимания, иначе мы все покатимся вниз». Да, я теперь вижу, что мы ползем по узкому гребню. В обе стороны от него крутые склоны. Вот бы сейчас сесть на попу и весело съехать вниз. Еще одна безумная мысль. Она не была бы безумной, если бы эта горка не не кончалась где-то далеко-далеко обрывом. Лучше смотреть внимательно под ноги. Теперь мы идем совсем медленно. Каждый шаг вызывает одышку, меня шатает.
Матиса журналист Форбс Ярослав потом спрашивал о впечатления от восхождения: «Да, какие впечатления? Страшно было», - честно признался. «Представляешь, за тобой на аркане идут три зомби. Они абсолютно не в себе, но все время прутся за тобой. Это правда страшно, правда». Да, мы шли за ним совершенно как живые мертвецы. И так дошли до самого конца, на автомате.
Говорят, штурм вершин - это вызов воле. Не верьте: это вызов способности переключиться на автопилот. Только на автопилоте не чувствуешь боль закислившихся квадрицепсов и натертых мозолей, не пугаешься бешенного стука сердца и не обращаешь внимание на жесткое давление в висках. Вот только перед самой вершиной, можно перейти на ручное управление, и на последних пятидесяти метрах пилотировать к вершине. «Это вершина, парни, вершина! Впереди вершина Монблана!».
Мы взошли на белоснежный купол к семи утра. К этому времени солнце поднялось уже высоко над горизонтом и облизало вершину ослепительными яркими лучами. Я попробовал снять солнечные очки, но не смог – по глазам резанул свет, отраженный кристаллами снега. Но даже в очках было больно смотреть. Казалось, что открывающаяся панорама, минуя сетчатку глаза и зрительный нерв, отражается прямо в коре моего мозга и впечатывается там, как литография или барьельф. Острые пики гор, испещренные венами ледников, укутанные облаками и снегом. Кислородное голодание, физическое истощение, длительный путь, и ожидания, до предела обострили восприятие, и я наслаждаюсь этим непосредственным, прямым переживанием… свободы, и завершенности. Позади меня Франц на белом плато делает берпи – неутомимый дух придумывает его телу все новые и новые испытания. А впереди - одеяло облаков, окутывает только пробуждающуюся Европу. Я, наконец, догнал уходящей от меня вершину. Пусть и у вас… сбудутся детские мечты.
Post scriptum
Этот пост - прежде всего, история. А правдивость истории, по моему мнению, определяется правдоподобием чувств и смыслов, которые она вызывает. Для сохранения этого правдоподобия я редактировал некоторые факты. Если кому-то они важны, вы можете увидеть их на цветных фотографиях, которые я выложил в Facebook. Или можете прочитать о них в газетах. Про это восхождение много писали, даже в желтой прессе. Но зачем заниматься копированием? Это, не фотография, а опыт в рисовании.
