- ….в Череповце и Вытегре 16-18 градусов со знаком плюс…- бодрым голосом отрапортовал голос из радио, окончательно разбудив меня. Отгоняя остатки сна, я вдруг понял, что день явно удастся. Впоследствии не раз себе повторял, что такие впечатления вполне могут оказаться и обманчивыми. И еще несколько раз потом пообещал себе ничего крупного в конце недели не затевать. А на то были весьма и весьма веские причины. Мысленно воздав должное кулинарному таланту нашего дачного кока – бабушки, и слопав без остатка сытный завтрак, вышел на улицу. Убедившись, что и у погоды настроение отличное поспешил убраться в тень остановки, и, присев на скамейку, с наслаждением закурил. Незаметно подкрался Евгений, явно не обрадованный такой ранней побудкой. Ранней, конечно, относительно – полдень. Однако на даче мне почему-то вставать всегда легко. Женьке, видимо, нет. Пошли прогуляться по деревне. Зашли по дороге на гору, и, обернувшись, увидели чудесный вид на Онежское озеро. Не знаю, кому как, а меня всегда захватывала такая вот природная красота. Удивительно, как озеро может меняться в зависимости от времени суток: доброе и ласковое утром, грозное и суровое к вечеру и ночью, нейтральное днем. Сейчас, не смотря на то, что был день, водная гладь раскинулась до горизонта и была вполне дружелюбна. Праздно прошатавшись весь день, и предавшись любимому занятию всех студентов на отдыхе, как, впрочем, и не на отдыхе тоже – ничегонеделанью, дождались вечера. Ну, в принципе, особо мы его не ждали, он сам пришел. А вечер на даче – самое деятельное время. А вечер для моей головы еще и самое опасное время, туда, порой, забредают такие мысли, что лучше бы сутки были бы лишены этого перехода из дня в ночь. Этот вечер был как раз таким… То ли голова за день на солнце нагрелась, то ли туда не тот ветер задул, не знаю. Однако в мою голову начали назойливо стучать разные, на первый взгляд, сумасбродные мысли. Они стучались настойчиво, теперь просясь наружу и ища единомышленников вовне. Впрочем, путь их был не долог и, покинув голову мою, они нашли себе благодатную почву в мозговых соединениях Жени. Как ни странно, он воспринял идею с энтузиазмом. И на мой вопрос: - «Друг мой, Сухорученко, а не сплавать ли нам на ту сторону озера?» – промычал что-то явно одобрительное. Организационные вопросы, типа: где взять лодку, что взять с собой и прочие глупости решились как-то сами собой и очень быстро. Вооружившись хитрым взглядом и ехидной улыбкой, я пошел к Андрюхе – соседу. Прошел в дом и застал хозяина возящегося с сыновьями, точнее, по большей части, с горшками сыновей. Ребята смеялись и веселились, пытаясь одеть на папку только что использованный по назначению горшок. Андрюха злился, но терпел, потом громко изобразил рев укушенного саблезубым комаром саблезубого же носорога, чем и вспугнул детей, которые сразу же растворились в сумраке веранды. Уставший повелитель горшков поднял на меня измученный взгляд. Проигнорировав протянутую руку, я ограничился устным приветствием. Хотя, кто знает, возможно, это была своеобразная просьба о помощи. Оставляю это дело специалистам языка жестов. Мне же нужна лодка, о чем и спрашиваю в лоб: -Андрюха, дай лодку, а? -Ага, только от берега далеко не отплывайте, а то мне штраф влепят, – легко согласился добрый, но очень малознающий сосед о моих далекоидущих планах. -Конечно, конечно, не парься, так, у берега поплаваем, рыбу половим,- улыбнулся я ему в ответ, а мысленно расхохотался так, что будь этот смех реальным, затряслись бы стены, а вороны в десятикилометровой зоне решили бы срочно сменить места обитания, позорно бросив свои гнезда, и забыв о намерениях будить гадким криком сельчан. Получив ключ от катера, я бодрой походкой направился в сторону дома. Там, вооружившись термосом, спиннингами, рюкзаками, провизией, и, почему-то, пуховиками, хотя, это и неудивительно, ибо сборами руководила бабушка, мы выдвигаемся вниз по дорожке к озеру. Вечереет. Вопреки распространенному среди несведущих людей мнению, белые ночи бывают не только в Питере. В конце июля здесь было довольно светло и ночью, в отличие от Питера, где в это время года ночи уже порядком темные. Север. Да, для меня и для многих, это, пожалуй, элементарные вещи, не требующие упоминания, но несколько раз приходилось встречаться с людьми, которые истинно полагают, что белые ночи – явление, исключительно питерское. Спускаясь с горы, где расположена деревня, красивая, на мой взгляд, кстати, мы проходили то теплые, то прохладные слои воздуха. Прохлада была приятной после жаркого дня и ничуть не омрачала прекрасного расположения духа, в котором я блаженно пребывал весь день. Даже вездесущие комары, которые изрядно растолстели с нашим приездом, никак не влияли на настроение. Наконец-то мы дошли до лодки, отшвартовали ее, загрузились и поплыли, держа курс на ту сторону. Кстати, весьма расплывчатое понятие, так как курса-то особого и не было, потому что мы не знали, куда конкретно высаживаться на той стороне. Вот и решили плыть просто на восток, а потом уж туда, что первое из-за горизонта появится, туда и поплывем. Разные карты почему-то давали разные расстояния до той стороны, и разброс был где-то от тридцати четырех до сорока километров. Расстояние не маленькое, но по тихой воде вполне проходимое. Поплыли. Небо – удивительно красивая штука. Оно изменчиво и разнообразно. Если вы видели северное сияние – со мной спорить не станете. Мы отплыли с километр от берега, а над нашим суденышком была разлита такая палитра всевозможных красок, что не поднять глаза к небу и не полюбоваться им было бы по меньшей мере кощунством. Но мы таким неблагодарным делом заниматься не собирались, и потому глаза наши устремились вверх. Синий, черный, пурпурный и золотой, все смешалось в водовороте красок. Солнце уже было над самым горизонтом, наполовину скрываясь за его линией, собираясь оставить нас часа на три наедине с этим произведением нерукотворного искусства. Среди всей этой природной красоты, между небом и водой, такими огромными, что не хватает взгляда охватить весь простор, представший перед нами, понимаешь, что не так уж велик человек со всеми его достижениями, со всей его техникой и цивилизацией, понимаешь, что ты не хозяин, ты – часть. И не чувствуешь себя униженно или ущемлено - все совсем наоборот. Гребок, второй, третий… Спичечная церковь со спичечными домиками вокруг, поля и луга на берегу, лес, черный массив скал. По мере нашего отдаления все это уменьшается, становится игрушечным и делается желанным объектом любого художника. Белая пена бурлит за кормой, из звуков остались лишь крики чаек где-то у берега, всплески воды да скрип уключин. Неповторима северная природа. Наступил пик темноты, в котором, впрочем, еще довольно четко был виден наш берег, бухта. Казавшиеся миниатюрными издалека, морские и речные суда, приобрели резкость и достаточно внушительные габариты. Вот встретились два теплохода на фарватере, поприветствовали друг друга зажжением всех бортовых огней. В нескольких сотнях метрах прогудела дизелем самоходная баржа, везущая то ли нефть, то ли еще что-то. Гребок за гребком мы доплыли до середины озера, мимо нас, совсем близко прошел круизный теплоход, и все пассажиры, которые были на верхней палубе, высыпали посмотреть на героически настроенных сумасшедших, решивших покорить на маленьком катере совсем немаленькое озеро, которому больше бы подошла классификация моря, даром, что пресное. Капитаном этих сумасшедших был я, а штурманом, или боцманом – Женя. Вот и вся команда судна, с загадочным номером Р38018В. Штурман, или боцман, все искал звезду поярче для ориентирования, хотя огни карьера на нашем берегу были все еще видны. Поняв всю бесполезность в нашей ситуации штурмана, он был разжалован мной до гребца, а что входило в обязанности боцмана, я, честно говоря, и сам не знал. Периодически меняясь на веслах, мы оставили позади первый фарватер, и теперь корабли были за кормой. Были они и впереди, но очень далеко. Прошло несколько часов, начинало светать. Опять повторился круговорот красок, только уже в обратную сторону. Стала видна та сторона. Воодушевившись, мы погребли активней, и берег начал медленно приближаться. Какая-то возвышенность, видно плохо, размыто, у подножия возвышенности еще неясный, но гораздо более четкий участок суши. Взяли курс на него. Опять появились чайки, до берега оставалось совсем немного. Внезапно, как и всегда бывает на Онеге, подул слабенький северный бриз, но уже через полчаса ветер окреп, и стал поднимать волны, пока еще слабые, но я очень хорошо знал, что еще через час они будут под два метра. Надо было спешить. Мы гребли с удвоенной силой, но приближение берега уже перестало быть таким заметным, как раньше, еще позже мы как будто бы и вовсе прекратили всякое движение, стоя на месте. Неистово работая веслами, мы тратили силы лишь на то, что бы удержаться на месте. Нет, мы, наверное, двигались, но очень и очень медленно. Болело и ныло все тело, особенно руки. Было такое ощущение, что вместо мышц под кожей какой-то очень и очень тяжелый расплавленный металл. Ветер дул так, что грести нужно было практически одной правой рукой. Когда я сменялся с весел, руку лучше было не напрягать, иначе она отзывалась невыносимой болью. Кое-как мы догребли до спасительного мыса, за который и спрятались от ветра. Дальше стало гораздо легче и мы, выбрав место для причаливания, врезались в мягкий прибрежный берег. Соскочив с носа на берег, мы наскоро позавтракали, расстелили покрывало на горячем песке, разлеглись под ласковым солнцем, и я мгновенно уснул. На момент нашего прибытия было совсем не до осмотра берега, в поисках местных достопримечательностей. Поэтому экскурсия была после пробуждения. Открыв глаза, но почему-то увидев темноту, я сначала даже растерялся, но потом обнаружил футболку, которую я в процессе сна натянул на лицо. Сел на покрывале и впервые осмотрелся: нас окружали обрывистые берега слева и довольно длинный и широкий пляж справа, с неестественно белым и мелким песком. Там, где берег обрывался к озеру, наверху обрыва стояли красивые, ровные вековые мачтовые сосны, причудливо вплетаясь в почти курортную картину. На пляже стояло несколько лодок, впрочем, почти все они были перевернуты, видимо, местные жители, если таковые тут имелись, нечасто ими пользовались. Неподалеку, на опушке леса, стояло два домика. Развешанное на веревках белье, открытые окна подсказывали, что дома обитаемые. Растолкав до этого мирно сопящего друга, мы пошли прогуляться. Весь пляж, как это обычно и бывает с пляжами, был покатый, а там где он заканчивался, был еще и небольшой пригорок, за который, в поисках чего-либо интересного, мы и решили заглянуть. Там мы обнаружили небольшую полянку, поросшую травкой. На полянке отдыхало-загорало несколько человек: трое взрослых, но разного возраста и также кучка разновозрастных детей. Увидев нас, женщина, по которой было видно, что тут главная она, встала и направилась в сторону нас. Судя по походке можно было сказать, что к нам приближается никак не меньше, чем президент этой стороны. Хотя, с первых же ее слов первое впечатление развеялось. Женщина оказалась явной любительницей поболтать, а по ее энтузиазму, с которым она это делала, мне подумалось, что ее спутники либо немые, либо не умели разговаривать. По крайней мере, вставить хоть слово они не могли. В процессе разговора выяснилось, что мы в Вологодской области, также выяснялось, что мы либо герои, либо больные. Еще словоохотливая женщина блеснула знаниями в области фольклора и рассказала нам о том, что у северного ветра, который задул с утра, есть жена, и жена ревнивая, поэтому он, северный ветер, ночью всенепременно стихнет и уйдет к своей жене. Возвращаясь к вопросу о том, больные мы, или же герои, становится понятной очевидность первого варианта. Поверив в такую сказку другого и быть не может. Однако мы поверили. Распрощавшись с отдыхающими и отказавшись от того, чтобы наш катер переволокли к каналу, который был расположен недалеко от места разговора, мы задались целью посмотреть на этот самый канал. Прошли сотню метров и оказались на заросшем берегу канала. Канал-не канал – речка какая-то с очень ровными берегами, камышом по берегу и некрасивого бурого цвета водой. Ничего интересного. Разве что история этого канала. Рыли его долго, аж с конца 19 века и почти до начала войны. Рыли его заключенные, и рыли колхозники, все рыли, кому не лень было, или кого заставили. Видимо и народа здесь погибло немало. Ну, не будем о грустном, вернемся к нашим баранам, ну, то есть, к нам. Вернулись к озеру, походили по берегу, побросали камешки в воду. Да что ж за дурацкая привычка, видя воду, бросать в нее камни. Надо отучаться. Пришли к выводу, что наш берег лучше, и ничего такого особо интересного тут нет. Дошли до хутора – иначе эти пять покосившихся сарайчиков назвать нельзя. Следов жизни нет. Вернулись к каналу, немного дальше того места, где мы были в первый раз: тут и там по берегам разбросаны домики на сваях, прям не север России, а вьетнамское поселение.Около каждого домика импровизированные миниатюрные пристани и привязанные к ним плоты. Встав на один такой плот, я убедился в его неспособности перевозить что-либо тяжелее собаки. Вечереет. Плотно поужинав остатками запасов, я и мой гребец Женя, решили отчаливать от этой скучной лагуны восвояси. Все бы хорошо, если бы не ветер, который, по преданию местных шаманов должен бы уже и бежать к жене. Но, то ли развелся он, то ли жена у мамы - в эту ночь он решил только немного ослабнуть. Оттолкнулись, поплыли. Сразу же отпало желание куда бы то ни было плыть, зато появилось желание остаться на ПМЖ в этом глухом крае. Опять заболели руки. Но домой плыть надо, других способов туда добраться нет. А надо – значит, надо. Плывем. Грести получалось уже не так бодренько, как день назад. Выбравшись из-за спасительного мыса в открытое озеро, сразу стало ясно, что ветер не даст нам спокойно жить. Дул он не так сильно, как днем, но все же ощутимо, и расстояние давалось весьма тяжело. Усталость и недостаток сна днем давали о себе знать и где-то около часа ночи мы встали на якорь километрах в семи от берега. Стал накрапывать мелкий дождик, и мы, положив пуховики (пригодились!) на скамейках улеглись спать. Забавное, наверное, зрелище со стороны: лодка, с каждого борта торчит по паре ног, женин храп пугает чаек над водой и рыб под. Не буду утомлять вас повествованием того, с каким трудом мне далось уснуть под эти трели, сравнимые по децибелам с подъезжающим в метро поездом. Проснулись мы практически синхронно от усиливавшегося дождя. Единственный матрос нашего судна, недовольно проворчав что-то про несовершенство мироздания, постелил себе в спасательном отделе – небольшое, очень небольшое, пространство в носу катера – сложился втрое, и, громко хлопнув люком, попросил его не беспокоить. Я натянул подобие тента из полиэтилена и улегся под ним, натянув на себя и пуховик и покрывало. Тихо плещутся волны о борт лодки, тихо свистит ветер над головой, тихо и жалобно кричат чайки, покачиваясь на воде за кормой. Тихо.