Юля.
Когда мне было двенадцать лет моя мама стала жить с другим папой. То есть я знала, что он мне никакой не папа, а мой папа давно умер, но мама мне сказала называть папой своего нового мужа. Я обрадовалась, думала, теперь в нашей жизни все изменится, будет настоящая свадьба, у нас будет полная семья и я перестану питаться в школьной столовой за отдельным столом для таких, как я. Но свадьбы не случилось. Я всем хвасталась, что свадьба была, просто скромная, не в ресторане, но мне мало, кто верил. Тогда я стала придумывать про свою счастливую жизнь разные хорошие истории. И всегда подчеркивала, что с мамой и папой, обязательно все вместе. Мне так хотелось иметь нормальную семью, что я сама готова была поверить в любую небылицу. Моя мама пила. Я тогда не понимала этого, думала, что все люди пьют, маленькие сок и молоко, а большие кофе и вино. Когда мне задавали вопрос, пьют ли мои родители, я отвечала утвердительно, еще добавляла: я тоже пью. Я думала, так у всех. Я не знала, что пить и выпивать – это не одно и то же. Моя мама пила, и мой папа тоже пил, потому и умер. И мой новый папа пил. И все мамины знакомые, и знакомые моего нового папы тоже пили. К тринадцати годам я знала названия всех видов выпивки: от пива до коньяка, разбиралась в крепости алкоголя и ценах. Я могла отличить выпившего человека от протрезвевшего, и даже определить по запаху, что именно пил человек. Я хотела поскорее стать взрослой, чтобы так же, как они, без осуждения посторонних, пить все, что захочется. И однажды мой новый папа предложил мне попробовать вина. Мне понравилось пить вино, было сладко и вкусно. Мамы дома не было, и мы сидели в зале на диване. Папа Коля рассказывал мне смешные истории, которые становились все более смешными, ухаживал за мной, и мне это было приятно. Он вообще казался очень добрым человеком. Никогда не ругался на маму, говорил, что любит ее и меня. Смотрел так ласково и нежно, что мне становилось тепло от его взгляда. Не знаю, сколько я тогда выпила вина, но почувствовала, что мне стало жарко, ноги мои отяжелели, и захотелось прилечь. Папа Коля удобно положил меня на диван, помог раздеться и тоже лег рядом. Я помню, что мне было хорошо и приятно. Он гладил меня по голове, говорил что-то непонятное, мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Я думала, вот она любовь. Вот, чего мне не хватает в жизни. А потом я уснула. Проснулась я от того, что мама с папой Колей ругались в коридоре, она кричала, а он тихо говорил ей, что, если она не хочет, чтобы он бросил ее с ребенком, то есть со мной, то должна слушаться его во всем и не мешать. Я слышала, что мама пообещала не вмешиваться, и обрадовалась, что все останется, как раньше, папа Коля нас не бросит, и в меня не станут снова тыкать пальцем и говорить, что я безотцовщина. Не помню, в который раз я пила вино с папой Колей, но мамы дома не было. Она вообще никогда вместе с нами не пила. Они с папой Колей пили отдельно, а мы с ним вдвоем, тоже отдельно. Он говорил мне, что нельзя, чтобы мать пила с дочкой, а с ним можно, он хоть и папа, но немножко чужой. Я ему верила, и потом, мне очень нравилось, как он за мной ухаживает, и что он незаметно от мамы стал давать мне денег. Я чувствовала себя любимым ребенком и одновременно взрослой девушкой. Вот так, однажды, он и соблазнил меня. Я не сопротивлялась, так как верила ему, что это подтверждение его любви ко мне. Он просил никому ничего не рассказывать, и сохранить наш с ним секрет. Я была почти счастлива. Правда, с мамой, отношения окончательно осложнились, она все больше стала пить в одиночку, кричала на меня, иногда даже била. Года через два на какой-то лекции в школе нам рассказали о совращении, педофилии и уголовном преследовании. Вот тогда-то я очень испугалась. Я испугалась не того, что со мной сделали папа Коля и родная мама, не мешая ему развращать несовершеннолетнюю дочь, я испугалась, что останусь одна. Я испугалась, что меня отправят в детский дом, что меня больше никто и никогда не будет любить, и что, если об этом все узнают, то я совершенно точно останусь одна. Ведь я сама виновата, что начала пить вино, что не сопротивлялась папе Коле, что не просила помощи, что вела себя, как взрослая. Мне было стыдно кому-то об этом рассказывать, я боялась осуждения, непонимания, отвращения к себе. Я и сейчас боюсь, что кто-нибудь узнает, и меня обвинят в том, что я разрушила семью мамы. Я очень не хочу остаться одна. Я боюсь остаться одна. Мне страшно.
