«Да что вы знаете о любви?!» Часть первая
«Да что вы знаете о любви?!» Часть вторая
Дом, работа, дом. И длинные разговоры до полуночи с Марией Павловной. Несмотря на разницу в возрасте, женщины подружились.
– Каждый понимает любовь по-своему. И никто не знает, что такое любовь. Страсть, влечение, привязанность, жертвенность? У каждого она своя. Вот мы с мужем прожили больше двадцати лет.
Думаешь, я сразу Илью полюбила? Я девчонкой с беспризорниками на Ордынке обитала. И путь мне был либо в воровскую малину, либо в притон. Он подобрал меня на улице, когда в голодный обморок упала. Можно сказать, от смерти спас. Кусочек хлебушка дал.
Соседка говорила, а Лена вспоминала первую встречу с Иваном.
– В приют устроил. Навещал там. Потом забрал меня к себе. В школу определил. То ли я ему сестрёнку, сгинувшую в огне революции, напомнила, то ли сразу запал, этого не знаю. Чтобы лишних вопросов не было, записались мы, когда мне шестнадцать исполнилось.
Я к Илье как к старшему брату относилась, пока его бандитская пуля не настигла. А когда поняла, что могу потерять, испугалась. Жизни без него не представляла. Выходила, выкарабкался. И только тогда мы мужем и женой по-настоящему стали.
Из-за ранения его из органов уволили, сюда направили, Ликбез возглавлять. Здесь уже сыновья родились. Он сам всю жизнь учился, и меня заставлял. Я не понимала зачем, ведь дома с маленькими сижу. Но дети выросли, в школу пошли. Тогда и мои знания пригодились.
Прожили мы ладно, ни разу не поругались до того дня, когда объявил, что на фронт уходит. Ох, как кричала я тогда. «Чёртом старым» обозвала. Ведь мог в тылу остаться. А он обнял меня, поцеловал, прошептал на ухо: «Как была дурёхой, так ею и осталась», закинул сидор на плечо и за порог. А я по стеночке в коридоре сползла и кулаками от злости по полу стучала. Подхватилась, выбежала вслед, да куда там!
Белугой ревела, получив похоронку. Корила себя, что расстались не по-человечески. Сыновей уже спокойнее отпускала. Знала, не по принуждению идут, а по велению сердца, как отец. Поняла, почему он ушёл. Чтобы его любимая женщина живой осталась, чтобы дети выросли и внуков нам родили. По-другому обернулось всё. Я одна на всём белом свете, и нет у меня никого, кроме тебя да театра.
Может, если бы проводила по-доброму, всё бы сложилось иначе? – завлит с надеждой заглядывала в глаза Лене. – Ты там была. Скажи, что давало силы выжить?
– «Там» у меня разное, – Лена на мгновение задумалась. – Я хоть и на передовой была, но не на линии огня. Случай решал многое.
Отошла я как-то от землянки радисток шагов на пятьдесят по малой нужде. А шальной снаряд накрыл в это время нашу курлыгу. Меня только оглушило. Девочки все там остались... Ненависть жгучая к фрицам была. Но ненависть душу выжигает. Безрассудство появляется. И сил выжить не даёт.
Когда в немецкий тыл с разведчиками ходила, страх помогал. Не за себя, за ребят боялась. Боялась, что подведу их, не выдержу марш, не справлюсь с заданием. Вот и ползала на пузе, так, что трава над головой не шевелилась, и рацию берегла, как честь девичью.
А в лагере только любовь спасала. Там бояться нельзя. Сразу сожрут. Не блатные, так конвоиры. Мы, кто с фронта в заключение попал, вместе держались. И отпор вместе давали.
Ещё, наверное, умение ждать. Ждать, когда закончится артобстрел, когда вой снарядов сводит с ума, когда хочется бежать из этого места, сломя голову.
Ждать, когда нескончаемо длинная колонна немецкой техники медленно проползёт по просёлку в пяти метрах от тебя, и чешется нос от пыли, а чихать нельзя и шевелиться нельзя.
Ждать, когда закончится допрос, чтобы сомкнуть глаза хоть на минутку, когда от бессонницы кружится голова, и следователь в сотый раз убеждает сознаться в связи с врагом… Ждать и верить, что всё это не напрасно.
В один из вечеров стук в дверь заставил вздрогнуть женщин. Почтальон принёс телеграмму: «Нашла письмо. Приезжай. Вера». Утром Лена ехала в Москву.
Вера дрожащими руками протянула конверт:
– Столько времени найти не могла, а оно на дне комода лежало. Из ящика как-то выпало…
Письмо, оказалось, от однополчанина отца.
«Ваш муж и отец был прекрасным человеком. Нам всё стихи Есенина читал:
Седые вербы у плетня
Нежнее головы наклонят.
И необмытого меня
Под лай собачий похоронят.
А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам...
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора.
Мы переделали немного под ситуацию: «Под вой снарядов похоронят».
Только не похоронили мы командира нашего, остался лежать он в поле, недалеко от Варшавского шоссе, где принял последний бой в ночь на четвёртое октября тысяча девятьсот сорок первого года. Он вас очень любил и, тяжелораненый, просил меня разыскать вас, если повезёт остаться в живых.
Мне повезло. Вы обращайтесь, если помощь нужна, да и просто так».
Дальше следовал адрес.
– Поедешь? – всхлипывая, спросила Вера.
– Сначала напишу. Получается, папа не узнал, что мама погибла, – Лена аккуратно убрала письмо в сумку, накинула плащ.
– Оставайся, дети из школы скоро придут. Они соскучились. Каждый день спрашивают про тебя.
– Не могу, вечером шефский спектакль в колхозе. В отпуске приеду на недельку.
Н.Литвишко
Продолжение следует...
Делитесь своим мнением о прочитанном в комментариях. Не забудьте подписаться на мой канал, чтобы не пропустить ничего интересного.