На писательской кухне редко бывает порядок. То слова рассыплются по полу, то испачкаешь в буквах одежду, иногда даже текст пытается сбежать из кастрюльки. Но всё это превращается в приятные воспоминания, когда держишь в руках, в сердце и в голове своё творение. Оно приятно пахнет, аппетитно выглядит, а на вкус… Вкус у каждого свой. Одно лишь неизменно: начинаешь читать, и предложения тают у тебя на языке, как……шоколад.
«Трилогия еды», Джоанн Харрис.
Как-то в книжном я увидела красивую обложку «Персиков для месье кюре» от Эксмо. Через час уже знала и о Джоан Харрис, и о двух предыдущих книгах серии, и о экранизации первой части с молодым Деппом. Заинтересовалась ли я? Как видите.
В трёх книгах нам предстоит познакомиться с историей Виан Роше и её дочери Анук, чьи красные плащи были занесены карнавальным ветром в тихий французский городок Ланскне. Кто они? Может быть, ведьмы, ищущие укрытия? Или феи, спасающие принцесс? А, может, это древние банши, несущие ужас? Кто знает… Но понятно одно: это совсем необычная семья. А Ланскне? О, это живописное пуританское болото, где нет ни полиции, ни мэра. Есть кюре Рейно, его церковь и путы благонравия и показушности. По закону жанра две эти противоположности столкнутся, и причиной всему станет шоколад.
Ну как? Взволновались?
«… еда – это своего рода универсальный паспорт. Какие бы сложности не возникли в плане языка, культурных разногласий или географических сложностей, еда способна преодолеть всё на свете. Предложить человеку пищу значит протянуть руку дружбы…»
Итак.
Первая книга серии, «Шоколад», влюбит вас в себя за минуту. Вместе с героинями мы вихрем ворвёмся в незнакомый всем нам городок, в самый разгар праздника, когда за масками можно скрыть любую правду. Весь сюжет «Шоколада» похож на уличное театральное представление, комедию дель арте. Жители города Ланскне с самого рождения знают свои роли, им только нужен кукловод. И когда среди актёров возникает человек без маски, смута довольно быстро превращается в странное кипящее варево.
«Ланскне – что сломанные часы: стрелки неизменно показывают без минуты полночь, колёсики и зубчики вхолостую вращаются за угодливым некчёмным циферблатом».
Столкновение разных культур, противоборствующих пластов социальной жизни, взглядов на мироустройство – нередкая сюжетная основа. Мать-одиночка, которая не ходит на службу в церковь и распродаёт сладости в Великий пост вступает в схватку с местным священником и его верными прихожанами. Принять одну сторону довольно легко - повествование ведётся от двух лиц (и это принцип всей трилогии), и мы довольно быстро понимаем кто есть кто. Постепенно, сантиметр за сантиметром обходя всю chocolaterie, мы узнаём семейную тайну Виан и причины её нынешнего образа жизни; срываем маски с благочестивых жителей Ланскне, для которых важна именно идеальная картинка, а не реальное положение дел… Муж ежедневно избивает жену? Впервые слышим… О, наверняка он потерял руку Господа. Дочь хочет сдать мать в приют и запрещает сыну общаться с бабушкой? Она просто хочет помочь… На окраинах города поселяются речные бродяги, которые живут по-другому? Объявим бойкот, а, может, что и похуже… И все грехи легко искупить тремя молитвами. Главное, чтобы кюре не сердился!
Джоанн Харрис высыпает все эти проблемы в кружку горячего шоколада с перцем, сваренным по древнему рецепту индейцев майя. Именно шоколад проходит сквозным мотивом через весь сюжет книги. По телу растекается мысль: в мире множество сортов и вкусов шоколада, как и человеческих характеров; найди подход к сердцевине одного – раскроешь и другие.
Вторая книга стала для меня испытанием. Словно пьёшь горький сироп с противной ванильной отдушкой. Ланскне сменяется Парижем, непокорность Виан превращается в маскировку под нормальность. Ничего волшебного больше нет. Есть только одинокая женщина, девочка-подросток, ребёнок с отклонениями в развитии и покупные сладости.
«Леденцовые туфельки» - своего рода история о кризисе жизненного пути.
Когда на пороге семьи появляется опасность в виде очаровательной Зози, Виан придётся решить, кто она. И она решает. Но решает так долго и скучно, что читатель постепенно забывает, для чего вообще открыл эту книгу. Интриги, закрученные в первой части, здесь набирают обороты, и где-то, кажется, начинает звучать какой-то бразильский мотив. «Леденцовые туфельки» лишены притягательности – книга колючая и агрессивная. Возможно, это приём литературной синестезии, когда сюжетные вихри вызывают реальную физическую боль? В конце концов, никто не застрахован от потери себя. Единственное, что связывает обе части – проблемы поиска дома. Перед нами в очередной раз возникают вопросы: что есть дом? что такое семья? Кажется, финал отвечает на все вопросы, но…
«Видите ли, в этом есть своя симметрия. За каждый кусочек счастья — удар; за каждого, кому поможешь, — боль».
Третью книгу можно сравнить с шоколадным фонтаном. Кондитерские сладости в названии, конечно, не фигурируют, но то, что Харрис вкладывает в произведение, проглатывает читателя как упомянутый фонтан – клубничку.
«Персики для месье кюре» продолжают тему семьи, но семья здесь фигурирует не просто как ячейка в упаковке конфет – это важный социальный институт, в рамках которого поднимаются серьёзные проблемы межнациональных конфликтов, роли женщины в семье и обществе, места человека в мире.
Ланскне изменился.
С уходом Виан повились новые люди, с восточным ветром принёсшие в обитель Vive la France что-то совсем иное - Allahu Akhbar. Это иное пахнет пряностями, халвой и … новыми запретами? Кюре Рейно изменился – словно тот случай семилетней давности полностью разрушил его скорлупу. И, кажется, ему нужна помощь? Жители городка тоже стали другими – их путы, дав слабину, стянулись ещё больше.
Но ветер снова зовёт куда-то, и с возвращением Виан Ланскне снова ожидает буря…
Чтение заключительной части было стремительным. Вернулся волшебный дух этого мира, любимые прежде герои снова обрели плоть и кровь. Но всё это теперь становится фоном для чего-то другого, более важного. Представьте себя кондитером, стоящим перед двумя кувшинами – с горьким и молочным шоколадом соответственно. Вы попеременно наслаждаетесь то одним, то другим, чувствуя изюминку каждого. Но ваши покупатели почему-то совсем не хотят покупать оба продукта – они выбирают что-то одно, негодуя от вида другого. Тогда вы просто смешиваете оба шоколада и делаете изумительные трюфели – они могут пережить французскую жару. Трюфели народом принимаются.
Простите, я случайно пересказала сюжет.
Что меня зацепило – довольно глубокий разговор о женщине. Джоанн Харрис говорит с нами не только о взрослении и становлении женщины (на примере Анук), но и о насилии, притеснениях и ужасах «каменного века», которые прикрываются «ценностями» семьи и религией. Эти темы раскрываются в съедобных метафорах, конечно.
Дом… Мы все, наконец, находим дом. Chocolaterie разрушена, но стены наконец-то не играют никакой роли. Дом там, где ты чувствуешь себя в безопасности, и никакие ветры больше не могут навредить тебе. Дом там, где твоё сердце перестаёт метаться. Дом – это твоя семья.
«Все мы порой совершаем ошибки. Но бездумно следовать правилам, всегда поступать только так, как нам было велено, вести себя, как послушные маленькие дети...нет, на мой вгляд, подобная идея никак не могла исходить от Бога. Она, скорее всего, исходит от тех, кто использует "волю" Бога как предлог для того, чтобы подчинить себе других. Не думаю, что Богу есть какое-то дело до того, что мы носим и что едим; мне кажется, Ему все равно, кого мы выбираем себе в любимые. И потом, я не верю в такого Бога, которые проверяет преданность людей тем, что разрушает их души, практически уничтожает их или же играет с людьми, как маленький мальчик, ковыряющий палкой муравейник».
***
Всю «Трилогию еды» можно отнести к магическому реализму. Этот термин для меня нов, хотя и понятен. Магия, населяющая реальную историю Джоанн Харрис, осязаема. И эта магия – сама жизнь. Вианн и её дочери видят мир другим, но он не зеркален, нет – все мелочи обретают для них смысл, каждый человек ценен, а любая фантазия имеет право на жизнь. Вианн и её дочери способны на «бум», а «бум» изменяет всё вокруг: людей, пространство, время. Их магия, их шоколад – лекарство от обыденности.