Наш отряд проходил через огромные сугробы очень медленно. Каждый шаг был испытанием. Как сейчас помню. Ставлю ногу на снежную корку, а она проваливается по самый живот.
Я не мог себе представить, как эти русские живут в таких условиях. Это не зима, а самое настоящее наказание. А говорили, что дети еще играют в такую погоду.
Наше обмундирование не очень спасало нас. Сапоги быстро накалялись на холоде, трескались и постоянно промокали. А потом срубала температура и слабость.
Посмотреть же на русского. Бежит в одном расстегнутом бушлате и шапке. И по нему нельзя было сказать, что он мерзнет или холод его хоть как-то может остановить.
Наша техника окончательно примерзла, когда мы прошли маленькую реку. Моста там не было уже до нашего прихода. Видимо опять поработали их разведчики.
Это вообще отдельная тема. Будут преследовать тебя до самого конца. Пока последний из строя не выйдет. Им вообще не важно, сколько против них солдат, сколько технике и на какой он территории. Страшные люди.
Так вот техника наша встала прямо на выходе из леса. Это конечно немного спасало от сильного ветра, но несильно. Пробирался через маленькие щели и студил до самых костей.
Так я не мерз никогда. Я уже ощущал, как мои кончики пальцев, начинают постепенно терять чувствительность. В тот момент мы были полностью подавлены.
Командование не знало куда идти дальше, делая вид всезнающих, а солдаты пытались хоть как-то спастись от мороза. Чтобы спасти свои пальцы, я совал руки подмышки, а голову максимально пытался укутать в воротник.
Через 30-ть минут пустых раздумываний, командование решило оставить технику в лесу, а самим продвинуться до села, чтобы восстановить силы. Село было в трех километрах.
Наши войска уже проходили через него, поэтому мы спокойно шли уже на горячее. Мы даже предположить не могли, что это село еще может дать отпор.
Через него ходила танковая дивизия, пехотная, несколько раз работала авиация, но что мы там увидели.
На подходе нас встретил пожилой мужчина, который тащил на санках воду в больших ведрах. Увидев нас, он даже не побежал, а пошел впереди нас, словно он ведет нашу часть отряда.
Ему было все равно, как и остальным. Они жили своей жизнью, не обращая внимания на наше присутствие.
И вот мы зашли в село. В окнах виделось тепло. У кого-то были открыты форточки, и из них валили волны жары. Я мечтал попасть внутрь, приложиться лицом к русской печи и уснуть. Уснуть навсегда. Чтобы больше не мерзнуть и не ходить по сугробам.
Командование для подстраховки взяло с собой пять солдат и отправились в первый дом, остальных распустили по другим. Мне и еще семерым товарищам, достался крайний дом, который выглядел очень мрачно.
Внутри не горел ярко свет, забор лежал на снегу, дверь свисала набок, словно ее кто-то вырвал. Почему я не пошел с другими к той хорошей пожилой женщине в третьей дом.
Приближаясь к дому, я увидел большой силуэт, ходящий из стороны в сторону. Я снял автомат с плеча и зашел первый. Безумный русский бежал на меня со сломанным черенком от лопаты и что-то кричал.
Я настолько растерялся, что даже выронил автомат из рук. Попытавшись выбежать из дома, путь мне перегородили другие солдаты, которые шли за мной. Выбежать я не смог.
Вдруг, я почувствовал резкий рывок за воротник и улетел прямо к печке. В тот день, мне крупно повезло, что я заходил первым, а не вторым.
Отшвырнув меня к печи, мужчина сделал резкий рывок правой рукой и второй по очереди солдат рухнул на пол. После этого раздались несколько выстрелов из винтовок и русский упал около двери.
Какое должно быть отчаянье? Или может быть любовь к Родине? Любовь к своему дому? Месть? Я не знаю, как назвать это незнакомое чувство, когда полностью лишаешься страха.
Этот русский был настоящим безумцем. В его глазах был невероятный гнев и пыл. Обладая такой невероятной силой и злостью, наши войска бы уже давно дошли бы до самой Японии.
Встав с пола, мы вынесли тело Людвига на улицу и больше в этот дом не заходили. С тех пор я начал бояться русских и первым больше никуда не ходил. Держался позади строя. Когда дело касается защиты своего дома, эти люди становятся бесстрашными животными. Уж поверьте мне.
Это остается и по сей день.