Бори́с Миха́йлович Кусто́диев (1878-1927)
История
Кустодиев и Шаляпин познакомились в 1919 году, по настоянию Максима Горького. Впоследствии Шаляпин пригласил Кустодиева к совместной работе над постановкой оперы «Вражья сила» в Мариинском театре в качестве художника по декорациям и костюмам. Кустодиев согласился, хотя к тому времени передвигался только в инвалидной коляске из-за паралича ног вследствие тяжёлой болезни. В процессе совместной работы художник и певец прониклись большей симпатией друг к другу. Премьера «Вражьей силы» прошла 7 ноября 1920 года, по свидетельству сына Кустодиева, Кирилла, блестяще, да так, что «домой вернулся отец возбужденный, говорил, что Шаляпин — гений и что для истории необходимо написать его портрет».
Портрет создавался эпизодически в период с 1920 по 1922 год в трудных для Кустодиева условиях: будучи уже не в состоянии встать, Кустодиев сидя написал среднюю часть портрета, а над верхней и нижней был вынужден работать полулёжа, глядя вверх на специально наклонённый в почти горизонтальном положении подрамник с холстом, который расписывал, как плафон. Благодаря укреплённому на потолке блоку с продёрнутой в него верёвкой и грузом Кустодиев мог сам без посторонней помощи регулировать наклон холста до необходимого положения.
Композиция
На первом плане, на заснеженном пригорке величественно возвышается, высится, стоит в эффектной, нарочно театральной позе статная исполинская фигура солидного, богатырского сложения мужчины — седовласого Шаляпина в бобровой шапке, роскошной, богатой и дорогой шубе, не только подбитой, но и сшитой из бобрового меха, да вместе с воротником. Чтобы это показать, несмотря на лёгкий морозец, шуба растёгнута нараспашку — под нею виден строгий концертный костюм.
Распахнутую полу шубы с выбившимся и развевающимся на ветру шарфом Шаляпин придерживает своей правой рукой, холёной и зависшей в манерном жесте с отставленным мизинцем, на котором словно напоказ выставлен великолепный перстень с драгоценным камнем. Левой рукой же, чтобы не поскользнуться на дороге, он опирается на трость из ценного дерева.
Шаляпин обут в не предназначенные для зимней прогулки ботинки из серой замши и чёрного лака на пуговках — по последней моде, да явно не по погоде. Силуэт элегантной и по-превосходному пластичной фигуры предельно обобщён, сама она изображена в фас в три четверти во весь рост, а голова повёрнута влево, чуть ли не в профиль.
В нижнем правом углу у ног Шаляпина сидит его любимый пёс — белый с чёрной отметиной французский бульдог Ройка, изображённый в натуральную величину и смотрящий преданно на своего хозяина, который держит его на поводке. В нижнем левом углу на втором плане видны три фигуры в чёрном: дочери Шаляпина Марина и Марфа, сопровождаемые на прогулку большим другом и личным секретарём артиста, тенором Исаем Дворищиным. На руках у Марины обезьянка. Все эти фигуры были введены в портрет по просьбе самого Шаляпина.
Композиционное построение портрета является любимым для Кустодиева — центральная фигура, укрупнённый первый план, за которым далеко и внизу развёрстывается большое пространство, прямо как на картине «Купчиха». Фон портрета — залитый солнцем ясный утренний день, зимний пейзаж, голубые и розовые тени на сверкающем снегу, холмы в сугробах, покрытые инеем кроны деревьев, ветви их облеплены снегом.
За широкой спиной Шаляпина развернулась картина народного празднества, гуляний, торговли и веселья, в общем встречи и празднования весны — масленица в самом разгаре с разноцветными балаганами, цирком, каруселью, лихими катаниями на разукрашенных санях и русских тройках прямо на ярмарочной площади с лотками и прилавками, которые уже тогда начали уходить в прошлое.
Вдали видны постройки старинного русского городка, навеянные Кустодиеву прежними его живописными циклами пейзажей Костромы и Кинешмы 1910-х годов, а также декорациями к «Вражьей силе». Лубочный пейзаж населён по-брейгелевски, заполнен множеством фигурок — зритель может долго наслаждаться кипением праздника, феерией развлечений, разнообразными сценами пёстрой городской жизни — мчащимися конями, весёлыми извозчиками, гармонистами, подвыпившими мастеровыми, уличными скоморохами, певцами, артистами, акробатами, фокусниками и прочими затейниками, с любовью выписанными Кустодиевым.
На домах и лавках виднеются живописные вывески «Трактир», «Пряники» с изображением калачей или баранок, запрещённые приказом петербургского градоначальника Драчевского в 1914 году как «аляповатые» и оттого сохранившиеся лишь в провинции. Рядом — церковь, подпись Кустодиева, по его же признанию. У входа на ярмарку — столб, на котором афиша с именем Шаляпина, возвещающая о таком большом событии для провинции — приезде великого певца, и свидетельствующая о том, что его здесь ценят, любят и ждут.
В этом довольно парадном портрете Кустодиев со свойственной себе долей лукавства отметил некоторую самовлюблённость Шаляпина, его стремление щегольнуть дорогими нарядами, создав поистине хрестоматийный образ артиста, этакого вальяжного русского барина или зажиточного купца. Певец всем своим обликом показывает, что не бедствует, что он этакий «нэпман», олицетворение ленинской «новой экономической политики». Кустодиеву удалось передать изобразить на полотне биографию, сам творческий, по-национальному глубоко своеобразный дух Шаляпина, исполнителя народных песен, волжанина, прошедшего большой путь от театриков и балаганов на провинциальных ярмарках до лучших оперных сцен мира. Об этом говорит праздничный фон народных гуляний, в круговороте веселья которого Шаляпин, артист яркой и темпераментной натуры, чувствует себя будто в родной стихии, стихии русского народа.
Зритель, глядя на портрет, будто сейчас услышит музыку масленицы и голос самого певца, которому кажется близок облик и быт этого городка. Неразрывно связанный с народом, олицетворяющий его дух и мощь, широту и размах, Шаляпин остался в душе русским человеком, он плоть от плоти этих широких просторов, чего не заслоняет даже показное барство. Именно творческая натура Шаляпина, несмотря на весь красочный и декоративный накал полотна, дала Кустодиеву неисчерпаемые возможности для художественных исканий при решении такой сложной живописной задачи, как образ человека в пленэре, который он не пытался опростить, а наоборот по обыкновению своему усложнял, чтобы полнее выразить творческий замысел.