Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8 повести "Чудо Ратушной площади" в нашем журнале.
Автор: Елена Савельева
9
Кто скажет мяу?
Хорошо, что у меня есть Мурка. Все майские праздники мы гуляли с ней по городу, часами играли в сквере, как когда-то с Сашей вместе. И грусть как-то забывалась. Мурка, поправившаяся на домашнем питании, уже не выглядит, как уличный оборвыш. И шерсть у нее распушилась, стала блестящая – проведешь рукой, и на мохнатой спине остаются полоски, как у бурундука. Мурка научилась со мной сидеть на скамейке: прижмется теплым боком и вертит головой. Если кто-то вдалеке покажется, начинает бухтеть: лаять-то лень, да и ни к чему. А внимательность по долгу службы, вроде как, проявлять положено.
Я ей:
- Мурка, не тявкай, как пустомеля!
А она мне:
- Вав?..
Треплю ее по загривку, утыкаюсь носом в густую шерсть, чуть пахнущую шампунем и немного псиной. Не знаю, почему люди так часто фыркают на собачий запах и говорят, что это ужасно. Конечно, когда уж очень сильно, после дождя и собака грязная – может быть. А в обычном состоянии собака пахнет теплом и верностью. Мурка виляет хвостом и лижет мне руки. Дурочка моя любимая!..
Вдалеке появляется женщина с лабрадором – это «наша подружка» Дэзи - собака, с которой Мурка очень любит беситься и бегать. На самом деле, совершенно неожиданно и незаметно для себя, я сдружилась со всеми собачниками окрестностей. Мужчины, женщины, ребята постарше и помладше меня – знакомых теперь полрайона. Все здороваются, спрашивают, как дела, рассказывают о своих – шутим, смеемся, гуляем. Собаки, завидев друг друга, начинают радоваться и бежать вперед. Вот и сейчас – Мурка, заметив Дэзи, начала переминаться и звать меня: ей же невмоготу идти медленно, ей же надо нестись навстречу другу. Хорошо, что Саша научил ходить Мурку рядом!
Гуляем до самого вечера, и только уже дома я вспоминаю, что завтра в школу. Очень не хочется!.. Особенно теперь, когда я пропустила несколько учебных дней между выходными первого и девятого мая. Упросила маму написать записку, что я заболела. Конечно, в восьмом классе записка слабый аргумент: у нас в школе с пропусками строго, могут потребовать справку. Но все-таки и записка от мамы – тоже документ.
Вездесущая мамина подружка тетя Тамара несколько раз высказалась на тему того, что «баловать ребенка нельзя, она должна идти в школу». Но мама видела мое состояние после концерта. В тот день, когда я прибежала из школы, даже реветь не могла. Так и сидела весь вечер молча, переваривала в себе провал выступления. В голове всплывали дружелюбные лица одноклассников до начала концерта, и эти же лица после выступления, в коридоре. Я даже предположить раньше не могла, что люди, с которыми я проучилась столько лет, которых я, казалось, знаю «от и до», могут смотреть с такой жестокостью, с такой ненавистью…
Видеть никого не хочу. А девчонок – тем более. Ни Ленка, ни Рыбки даже не написали после этого мне даже строчки. А позвонить – тем более. Обидно очень!
Ложусь спать с чувством тревоги и категорического нежелания следующего дня. Мурка подходит к кровати, носом приподнимает одеяло, фыркает, найдя мой локоть, и щекочет его, вылизывая большим и мокрым языком. Убирать руку лень, и я засыпаю, глядя в темноте, подсвеченной уличными фонарями, на пушистый ореол собачьей морды.
…
Наконец-то закончился этот день! Привычные шесть уроков были сегодня невыносимы. Полыгалова отсела от меня на последнюю парту. Это с ее-то склонностью быть поближе к учителям… Рыбки так и отводят глаза. Класс со мной не разговаривает, как будто я одна виновата. А в чем, в чем виновата я?! В том, что танец ставила? Что мама моя костюмы делала? Что Ленка не пришла и Рыбки сбежали?!
Ну и пусть все так. Пусть! Через четыре дня отборочное занятие в нашей «Малинке», и уже в начале июня мы уезжаем на Фестиваль. Пока эти будут сидеть дома и дуться, я буду выступать в Испании. Как же еще долго ждать… Почти целый май, точнее, две трети. И Рябинин мне почти совсем не пишет. А я сама не хочу писать первой, лучше буду реветь по ночам, но он-то об этом не узнает.
- Оля, ты стала совсем рассеянной, - Наталья Васильевна подходит к моей парте. – Весь урок я пытаюсь привлечь твое внимание, а ты думаешь о чем угодно, только не о русском языке. Пожалуйста, соберись. У тебя очень слабая позиция сейчас, средний балл 3,30. Надо обязательно собраться и получить хотя бы несколько пятерок, тогда выйдет четыре.
Вздыхаю, не удержавшись. Несколько пятерок по русскому за полторы недели – это марафон, который мне никогда не одолеть.
- Напрасно ты вздыхаешь, - продолжает стоять надо мной учительница. – Ведь и по литературе у тебя накопились долги за апрель: три несданных стихотворения, сочинение. Я готова дать тебе несколько дней, чтобы ты срочно подтянула предмет и подняла успеваемость на уровень, о котором мы когда-то с тобой говорили. Помнишь, ты обещала?
- Уровень обещала! – фыркает кто-то.
Поднимаю голову: ну, конечно же, это гадина Свиридов.
- Обещать, Наталья Васильевна, могут многие, - со злостью смотрит на меня Свиридов. – Обещания – они вообще… Легко даются некоторыми, а потом также легко забываются. Даже если это важно для других людей.
Как же мне хочется сейчас встать, подойти к нему и дать ему учебником по голове так, чтобы его рот закрылся раз и навсегда! Слезы предательски дрожат на ресницах. Не реветь, не реветь, не реветь!
- Дети, дети, надо быть терпимее друг к другу, - усмиряет литераторша мерзкого Пашку, но у нее слишком мягкий характер, чтобы на кого-то влиять.
- Терпимее нужно быть, когда дело касается частностей, а если вопрос об общем, то здесь иной уровень ответственности, - бросает мне в спину кто-то с задних парт. Кажется, наш главный двоечник Чудинов. Вот уж, кто никогда меня не критиковал.
Сзади, сбоку, спереди раздаются голоса, что Свиридов и Чудинов правы. Голосов немного, но главное не в этом. А в том, что девчонки молчат…
Литераторша с трудом успокаивает класс и продолжает урок. Спасибо ей, что больше меня не спрашивает, и вообще отвлекла их всех опросом. Со звонком выхожу из класса и скрываюсь в школьной библиотеке. Сюда сейчас точно никто не пойдет: большая перемена предназначена для обеда, поэтому все стандартно рванули в столовую. А мне есть все равно не хочется, так что я лучше книжки полистаю.
Звонок на урок писклявым голосом пролезает в двери библиотеки, но я не реагирую. Пожалуй, не будет ничего страшного, если оставшиеся два урока пройдут без меня. Хватаю сумку, и спускаюсь в холл – в этом году такая теплая весна, что куртки уже не носим. Грустно смотрю на прощанье на портрет Григория Ивановича, он отвечает мне огорченным взглядом, и даже, кажется, чуть нахмурил брови. Проскальзываю в двери на улицу, пока меня не остановили с лишними вопросами на выходе.
…
И вот я дома. Мама что-то жарит на кухне, я сижу над русским, сложив ноги Мурке на спину. Та нежится, словно я ее глажу, и периодически выворачивается животом вверх, чтобы я ее почесала. Исполняю ее постоянное желание и думаю, что иногда жизнь собаки лучше, чем у человека. Даже если человек старался сделать все по-максимуму.
Меняю учебник на математику, открываю тетрадь и… Кто-то звонит в домофон. Мурка срывается с места с радостным лаем, догоняя маму, которая торопится в коридор открыть двери.
- Оля, это за Мурой, - заглядывает мама в комнату.
- За кем? – морщу лоб, не понимая. – Кто за ней может прийти?
- Как же, разве ты забыла? – мама быстрыми движениями убирает как всегда лежащие не на своих местах вещи и книги. – Это очень милая семья с тремя детьми, они уже к нам приходили один раз, но тебя дома не было…
- Здравствуйте! – радостным басом возвещает прихожая. – Вот и мы!
- Вот и мы! Мы плишли, - вторит ему детский голосочек.
И в комнате начинается кружение: мужчина с женщиной, трое детей, лет от пяти до восьми, Мурка – все пытаются поздороваться и догнать друг друга. Дружелюбная наша собака сразу предлагает детям измусоленного бурундука – это ее любимая игрушка. Дети пищат и тянут бедного бурундука, взявшись втроем, за длинный хвост. Мурка побеждает и, довольная собой, скачет с трофеем вокруг них.
Я сижу, не в силах издать хотя бы звук: да, действительно, когда-то на днях был разговор про семейку желающих, но расстроенная концертом и ссорой с классом, я умудрилась пропустить это… А теперь – неужели Мурку заберут?! Нашу Мурку, с которой мне так нравится просыпаться, играть, гулять, разговаривать обо всем на свете! Словно во сне, сквозь нечеткую размазанную картинку, наблюдаю, как мама собирает Муркины вещи: подстилку, миску, игрушки. Надевает поводок.
- Оля, попрощайся с Муркой, ведь ты так ждала этого, - говорит мне мама.
- Мы будем приходить с вами гулять, - с официальной серьезностью заверяет папаша и направляется к входным дверям, торжественно держа собаку за поводок. Семейство семенит за ним, ежесекундно подпрыгивая и попискивая. Солидная матрона замыкает шествия, церемонно раскланиваясь с мамой. Дверь хлопает, подгоняемая сквозняком, и в квартире образовывается густая, как отстоявшийся кисель, тишина.
Сижу, оглушенная, опустошенная, немая…
- Оля, - мама подходит ко мне, - ты же сама так хотела, чтобы Мурку забрали. Ты так переживала, что она у нас живет, так ссорилась со мной.
- Да, - грустно соглашаюсь. – Ссорилась.
- Ты теперь сможешь и учебу подтянуть, и танцами побольше заниматься – сама же мне говорила, что тебе времени не хватает. Потом ты уедешь на Фестиваль, а я теперь работаю в две смены, и вывести собаку будет попросту некому.
- Да, - киваю маме. – Уже совсем скоро ехать.
- Ну… Ты в порядке?.. – мама треплет меня за плечо.
- Ага, в порядке, - поворачиваюсь к столу и перелистываю страницы учебника.
Мама уходит на кухню, а я остаюсь делать уроки.
Теперь у меня нет лучшего друга.
Продолжение следует...
Нравится повесть? Поблагодарите журнал и Елену Савельеву подарком, указав в комментарии к нему назначение "Для Елены Савельевой".