«Единую Россию» называют партией власти. По-моему, в этом выражении слово «власть» - не к месту. Хотя … слово «партия» - тоже. Формальный клуб людей, сделавших карьеру в госструктурах, или еще только желающих сделать. В парламенте большинство единороссов еще играет какую-то роль, а за пределами Думы – ни о чем.
КПСС была партией власти. Секретарь парторганизации предприятия или учреждения мог решить любую проблему. Зачастую, проще и быстрее, чем директор. Все это знали и обращались. И, бывало, добивались справедливости.
Мы приехали на БАМ зимой восемьдесят первого. Мы, это комсомольско-молодежный отряд Ленинградского обкома ВЛКСМ. Три десятка парней, которым захотелось поработать в забайкальской тайге. Кто-то поехал за длинным рублем, кто-то за романтикой, а кто-то – за машиной или квартирой. Была такая программа: работаешь на БАМе, бухгалтерия отчисляет часть твоей зарплаты, а через три года получаешь ордер. Ордер дает право получить квартиру или автомобиль. И за тем, и за другим в обычных условиях в очереди стояли по десять лет, а то и дольше.
Нас устроили в местный строительно-монтажный поезд и расселили в фанерных бараках, которые здесь называли общежитиями. Некоторым мест в общаге не хватило. Я оказался среди них. Меня временно поселили в недавно построенном двухквартирном брусовом доме. В каждой квартире его было по три комнаты. В соседней со мной комнате разместилась семейная пара из нашего отряда: Таня и Сережа. Она – симпатичная блондиночка. Он – тоже весь светлый, невысокого роста и стройный. До женитьбы Серый отслужил два года на китайской границе. Для меня он навсегда остался иллюстрацией к образу пограничника. Был он резкий в выражениях и легкий на подъем. Танюха его ждала из армии, и свадьбу сыграли сразу после дембеля. Кто-то из наших, отрядских, прозвал эту семейку триггером. Все три месяца стажировки и неделю пути на БАМ они, оказавшись вместе, принимали лишь одно из двух возможных состояний. Либо ругаются до драки: самозабвенно и без тормозов, либо обнимаются и целуются – также самозабвенно и, не оглядываясь на окружающих. Ходил слух, что у них умер ребенок при рождении, но сами они на эту тему не разговаривали никогда и ни с кем.
Мне соседство с ними нравилось и было весьма полезным. Нас еще и распределили в одну бригаду, так что каждое утро Таня обоих кормила, выпроваживала на работу, а вечером встречала и кормила снова.
С бригадой нам повезло. Это мы выяснили, общаясь с товарищами по отряду. У всех были какие-то, хоть мелкие, но все же проблемки в своих бригадах. Кто-то притирался к новому коллективу месяц, а кто-то так и не ужился вообще. Мы в своей бригаде уже к вечеру первого дня чувствовали себя как в родной семье. Кроме нас, в бригаде было еще девять человек. Все – такие же как и мы – питерцы, приехавшие с отрядом год или два назад.
Через неделю после приезда у всего отряда закончились деньги. Нам обещали какие-то большие подъемные, но выдали только по тридцать рублей аванса. А мы, рассчитывая на длинный бамовский рубль, все потратили перед отъездом и, окончательно, - в поезде, который нас вез на восток пять дней. Тридцатка аванса рассосалась мгновенно, и на вторую неделю работы мы стали искать у кого занять до получки.
Ребята из бригады, узнав, что мы на нуле, удивились, и почти каждый счел своим долгом объяснить, что нам полагаются от Министерства путей сообщения подъемные триста рублей, которые погашаются, если проработаешь здесь год. И – еще триста, если подпишешь контракт на три года. Назавтра кто-то принес на работу плакат МПС. Был он почему-то серым, как будто его сняли со стены еще в Великую Отечественную. В шапке плаката была картинка с несущимся на зрителя поездом, а ниже – много-много текста о том, как важно для страны и как хорошо для молодых и бесстрашных комсомольцев работать на БАМе. В том числе, был и абзац про подъемные. На экспресс-собрании бригады решили, что нам нужно ехать за правдой в трест НижнеАнгарскТрансСтрой. Это – в Северобайкальске, километров тридцать. Мы с Серегой начали было выяснять как и когда туда можно попасть, но в ответ получили: «Чего тут думать? Встали и поехали! Прям сейчас.» Нам объяснили, что ехать нужно на попутках, что на трассе нас возьмет первый же водила, и чтоб не смели предлагать ему деньги. Ребята были, как и мы – питерские, и знали, что в северной столице без денег никто никого никуда не возит. Однако, здесь – другие законы.
Мы доработали полсмены и вместо обеда, не переодеваясь, пошли на трассу. Плакат выпросили под клятву беречь как кошелек и взяли с собой. Остановился нам первый же водила, у которого был свободные места. Мы даже руками помахать не успели. Забрались в кабину магируса и через полчаса с небольшим были в Северобайкальске. Водила нас подвез прямо к зданию треста, хоть ему и пришлось для этого сделать крюк по городу. Городом, кстати, Северобайкальск можно было назвать, только имея фантазию. Одно- и двухэтажные бараки в пять улиц. Но, зато, здесь были детская хоккейная школа и музей изобразительных искусств, в котором выставлялись картины Куинджи и Айвазовского. Оригиналы, не репродукции! Над Бурятским участком БАМа шефствовал город Ленинград.
В здании треста, на втором этаже нашли бухгалтерию. Это был большой зал, в котором сидел десяток теток. Мы зашли и встали, не зная к кому обратиться. Простояли так до тех пор, пока сами не решились начать речь в воздух, ни к кому конкретно. Нас, казалось, не слышали, но одна женщина откликнулась, все-таки. Ничего хорошего она, правда, не сказала. Дескать: «С чего это вы решили, что вам что-то полагается?» Мы показали плакат, на что получили ответ: «Плакат для нас не документ!» Переговоры на этом закончились.
Мы вышли, заметно погрустнев, и, пройдя пару шагов, увидели кабинет юрисконсульта. Серега предложил зайти. Я посопротивлялся, но, решил, что по морде не дадут. Мы зашли. Там сидел парень лет тридцати в рубашке и галстуке, читал какой-то журнал без картинок. Он на наш приход среагировал нормально. Мы показали плакат и спросили: не знает ли он где можно найти приказ Министра путей сообщения, на который здесь ссылаются? Парень спокойно ответил: «Знаю. На полке у меня.» Встал, порылся на полке с гроссбухами и показал нам подшитый приказ. Мы – радостно – попросили его дать нам приказ на минутку, на что получили твердый отказ. Отдавать не пойми кому официальные документы он не будет. «Можете переписать реквизиты документа, если вам это нужно.»
Мы переписали и вернулись в бухгалтерию. На этот раз на нас обратили внимание: «Что еще?!». Я гордо назвал номер приказа Министра, дату, и начал было пересказывать суть. Меня прервали: «Где это приказ?» Я ответил: «У вашего юриста». «Ну, вот пусть юрист вам и выдает деньги, а мы без основания не можем.»
Мы метнулись обратно, стали уговаривать парня, который сначала показался таким нормальным, сходить с приказом в бухгалтерию… Ничего не вышло! У него оказалась куча дел и без нас.
Мы еще раз для порядка сходили в бухгалтерию. На этот раз - с идеей упросить тетеньку оторваться от стула и пройти пару шагов до кабинета юриста. Идея провалилась, и об этом нам объявил уже хор раздраженных бухгалтерских голосов. Зажужжали все разом, прямо, как пчелы в мультике про Винни-пуха.
Мы вышли в коридор. Встали и начали обмениваться мнениями. Обменивались громко, в тех выражениях, которые приходили в голову. Нам просто хотелось, чтобы тетки бухгалтерские нас услышали. Не знаю, услышали ли они, но сзади раздался мужской голос: «Это еще что такое? Вы кто! И кто вам позволил здесь так материться!!» Я обернулся. За спиной у меня стоял мужчина. Явно – начальник. Весь такой солидный: в костюме, в белой рубашке и в галстуке. Серега, почти без паузы, продолжил, обращаясь уже к нему: «А ты –кто?» «Парторг треста,» - был ответ. «Вот Вас-то нам и надо!» Мы сказали это дуэтом, переходя на «Вы», и снижая тональность по ходу.
Парторг, не делая над собой никаких усилий, также перешел на спокойный тон. Мы рассказали о проблеме, под конец рассказа вернувшись, все-таки, к повышенной громкости. Он нас молча выслушал и пошел в кабинет юриста. Мы – за ним.
Парторг вошел к юристу и, ни здрасьте, ни до свидания, с ходу спросил коротко: «Это – правда?» Кивнул через плечо назад, где в дверях стояли мы. Юрист вскочил и начал что-то объяснять. Его никто не слушал. Парторг сказал только: «Пять минут даю, чтобы все было решено.» И ушел. Больше мы его не видели. Даже имени не узнали. Юрист схватил гроссбух и метнулся в бухгалтерию. Там тоже засуетились. Тетенька какая-то выскочила в коридор, позвала нас. В комнате бухгалтерии нам объяснили, что здесь мы деньги получить не можем, потому что работаем в СМП, но туда уже позвонили, и все будет в порядке.
Через час мы уже вернулись к себе, и в местном котлопункте встретили ребят из своего отряда, которые уже успели получить подъемные от МПС. Мы с Серегой получили деньги на следующий день. В бригаду зашел мастер. Ему было приказано организовать наш приход в контору за деньгами. Также, как и мастерам на всех других участках.
Я плохо помню сейчас как выглядел тот парторг, который за пять секунд решил наш вопрос. Встретил бы – не узнал бы. Думаю, что он – если еще жив – вообще эту историю не вспомнит. Подумаешь: встряхнул слегка парочку забывшихся бюрократов! Мало ли таких мелочей было в его жизни? Однако, в моей памяти, это был представитель партии власти. По настоящему – партии власти, а не того, что сейчас этими словами называют.