Сергей поставил тарелку с ужином на стол. День выдался напряжённый, даже пообедать было некогда. Рука привычно потянулась к пульту телевизора. Начал щелкать по каналам, отыскивая, что бы посмотреть. На экране мелькнуло лицо в траурной рамке. Голос за кадром печально и торжественно вещал:
– На девяносто втором году жизни ушла из жизни Заслуженный работник культуры, ветеран Великой Отечественной войны, актриса Государственного областного кукольного театра, диктор городского радио…
«А я так и не взял у неё интервью», – он выключил телевизор. Есть расхотелось.
Сергей знал эту женщину с самого детства, вернее, её голос. А познакомился только год назад.
В тот день оставил машину в сервисном центре. Дела не ждали. До Москвы друг подбросил, а возвращался электропоездом. Сергей электрички не любил. Толпа народа, никому ни до кого нет дела. И запахи – от перегара до изысканных духов.
Состав останавливался на каждой станции, выпуская одну партию пассажиров и запуская другую. Сергей достал планшет и погрузился в работу. Периодически поднимал глаза, ненавязчиво рассматривал попутчиков и делал небольшие наброски для себя. Кто знает, может быть, позже в работе пригодится.
На очередной остановке в вагон впорхнула стайка девиц лет семнадцати-восемнадцати, в ярких нарядах, с рюкзачками за спинами. Они расположились сплочённой кучкой недалеко от выхода, громко переговаривались и смеялись. Пассажиры недовольно поглядывали на возмутительниц тишины и надевали наушники.
Сергей не прислушивался к болтовне девчонок, до него долетали лишь отдельные, особо громко сказанные слова. Речь шла о любви. Посочувствовал пожилой женщине в строгом костюме с орденскими планками на груди – девчонки стояла около неё.
Описать колоритную группу, не составило труда. А вот старушка заинтересовала его больше. Сухонькая, с аккуратно убранными седыми волосами, в небольшой шляпке, как у героини Алины Покровской в «Офицерах», с небольшим саквояжем на коленях, она сидела с прямой спиной, как будто не дремала в электричке, а восседала на троне.
Рассмотреть лицо не удавалось, расстояние достаточно большое, да и освещение не самое лучшее. Сергей, пытаясь уловить детали, незамеченные сразу, ещё раз окинул взором старушку. И именно в этот момент она, не поворачивая головы в сторону хохотушек, произнесла:
– Да что вы знаете о любви?!
Девицы примолкли.
Красивый, хорошо поставленный голос, привлёк внимание других пассажиров. Они удивлённо подняли головы, пытаясь понять, кто это сказал. Выдержав паузу, женщина начала рассказ:
– Двадцатого июня Елене исполнилось семнадцать. Школу окончила. Собиралась поступать в театральный. А двадцать второго началась война. Они почти всем классом в военкомат пришли. А их отправили:
– Не путайтесь под ногами. И без вас справимся!
В райкоме комсомола толпился народ. Молодые люди доказывали девушке, сидящей в приёмной:
– Нам на фронт надо!
– Мы же Родину защищать хотим! Вы не имеете права отказывать.
– Пустите нас к секретарю райкома!
Девушка закончила печатать и вывесила на доске списки.
– Можете посмотреть, где требуются рабочие руки, – громко сказала она. – Все на фронт рвутся, а тут кто работать будет? Определяйтесь, куда пойдёте, и ко мне, за направлением.
Елена выбрала швейную фабрику – на машинке строчить умеет, да и от дома недалеко. Мама театрально заламывала руки:
– А как же институт? – она даже дома играла, как на сцене.
– Позже. Это сейчас важнее.
Папа, поддержал:
– Правильно, дочка! Учиться никогда не поздно, ещё успеешь. Сейчас не о себе думать надо.
Он обнял и поцеловал жену и дочь.
– Девочки, берегите себя, – подхватил рюкзак и ушёл из дома навсегда.
Думала, не привыкнет никогда. Плакала по ночам, но через неделю выполнила дневную норму. Простыни, кальсоны, медицинские халаты, гимнастёрки… Её перебрасывали с участка на участок, туда, где не справлялись с заказами. А план всё увеличивался и увеличивался.
Работала, а сама продолжала думать о фронте. Мама часто выезжала на передовую с другими артистами театра. А потом не вернулась с гастролей, машина попала под бомбёжку. Позже пришла похоронка на папу. Лена больше не могла сидеть в тылу.
Опять пошла в военкомат. Дали направление в школу радистов.
На Калининский фронт прибыла летом сорок второго. Попала в самое пекло. Что пришлось пережить тогда под Ржевом, словами не передать. Дожди, жара, болота, наступление…
Опять думала, что не привыкнет никогда. Грохот орудий, едкий дым подбитых танков, смрад... Горела земля, плавилась даже колючая проволока. Хотелось сбежать. Но знала, должна выстоять, должна выполнять то, что приказала Родина.
И любовь у Елены случилась с лейтенантом-разведчиком. Сильная, настоящая, неземная. Неземная, потому что на земле ад был. А в аду любви не место.
Погожим осенним днём Лена вползла из землянки на солнышко погреться. Тихо в лесу, как будто и нет войны. Доносилась отдалённая канонада, как раскаты грома перед дождём. У берёзы, привалившись к ней спиной, сидя спал совсем молоденький парень с двумя кубиками в петлицах. Золотая листва, медленно кружась, засыпала всё вокруг.
Один листочек застрял в русых волосах, другой пристроился на груди, как медаль. Паучок на тонкой длинной ниточке-паутинке норовил пристроиться на носу. Махнула рукой, отгоняя паучка, и в ту же минуту оказалась на земле с зажатым ладонью ртом.
– Дура! А если бы я выстрелил? И тебя бы жизни лишил, и сам под трибунал угодил, – зло сверкнули карие глаза лейтенанта.
– Я не думала… – начала оправдываться Лена.
– Наберут детский сад, – презрительно сплюнул парень. – Такой сон испортила. Дом снился. Мама пироги печёт...
Лицо лейтенанта стало по-детски беззащитным.
– У тебя, случайно, хлеба нет? – спросил он.
– Только сухарь, – Лена протянула серый кусочек. – Хочешь чаю? Мы травки завариваем – душицу, листья земляники.
– Давай!
Они прихлёбывали горячий напиток, жмурясь от солнца.
– Хорошо…– блаженно сказал лейтенант. – Тебя как зовут?
Ответила.
– А я Ваня. Давно тут?
– Третий месяц, – вздохнув, ответила Лена.
– Тяжело? – парень смотрел куда-то мимо девушки.
Она только кивнула. Ваню окликнули, он поднялся, оправил форму, выровнял пилотку.
– Живы будем – свидимся, – улыбнулся он, козырнул и нырнул в штабную землянку.
Сколько раз Лена потом слышала эти слова. И каждый раз сердце сжималось от боли: «Свидимся ли?»
Золотая осень сменилась затяжными дождями и холодом, потом накатила зима с морозами. Каждую свободную минутку они проводили вместе. Сидели рядышком, плечо в плечо, мечтали, как будут жить после победы, и говорили, говорили, говорили…
Слов о любви не было. Были маленькие поступки. Даже не поступки – маленькие проявления любви. Лена ему портянки новые отдавала, когда простыл, веточки малины заваривала, ивовой корой отпаивала. Ваня её подкармливал, рискуя под трибунал попасть – то галеты, то банку тушёнки в немецких блиндажах прихватит.
Она, ярая комсомолка, дожидаясь своего разведчика с задания, молилась в душе, чтобы вернулся. Ни есть, ни пить, ни спать не могла, слушая часами эфир. И месяц могло так продолжаться, если уходили в рейд по немецким тылам. Каждый раз её Ванечка возвращался.
Рапорт подали, когда поняла, что ребёнок под сердцем шевелится. И объявил их комполка своей властью мужем и женой. Ваня маме написал, чтобы ждала жену беременную.
Уже была готова уехать, приказ, предписание, аттестат на довольствие – всё на руках. Ждала, когда Ванечка с задания вернётся. Тяжелые дни тянулись нескончаемо долго. Все сроки давно прошли. На связь группа не выходила. Командир гнал, отправлял в тыл, но Елена не решалась, просто не могла себя заставить.
И дождалась. За Леной пришёл капитан НКВД, с двумя конвойными. При обыске нашли обёртку от немецкой шоколадки. Её не били, не пытали, никто не хотел связываться с беременной. Допрашивали часами.
– Кто передавал шоколад Ивану? Что ещё приносил с немецкой стороны? Почему не сообщила, что носит продукты от своих хозяев? С кем из офицеров на передовой он поддерживал контакты?
Увещевали:
– Как ты, советская девушка, доброволец, могла связаться с перебежчиком?
Она молчала. Знала, Ванечка не предатель. Суда не было, приговор Военного Трибунала зачитал следователь. Десять лет лишения свободы без права переписки за связь с изменником Родины.
Отправили в Сибирь. Если всё рассказывать, что Лена пережила, то до тех мест доехать можно.
Женщина впервые прервала повествование, глянула в окно.
Сергей видел, как дрожит её подбородок. Но она справилась с собой. И опять зазвучал рассказ.
– По дороге сына родила, но не сберегла. Морозы такие стояли, что волосы к матрасу примерзали. На всю теплушку – одна печурка. Попутчиц, замёрзших насмерть, конвоиры на станциях из вагона выгружали, сдавая начальнику поезда поштучно, как товар в лавке. И сыночка Лениного выгрузили ночью на полустанке каком-то.
Женщина ещё раз взяла паузу. Притихший вагон молчал.
Н.Литвишко
Продолжение следует...
Не забудьте подписаться на мой канал, чтобы не пропустить ничего интересного.
