24 января 1848 года родился Василий Суриков
Улица Ленина, одна из трех центральных в Красноярске, прекрасно знакома любому красноярцу: трудно представить себе жителя города, не побывавшего здесь хотя бы раз. А вот в музей своего известнейшего земляка, Василия Сурикова, что на Ленина, 98, заглядывал не каждый. Мне самой нужно было прожить в Красноярске почти двадцать лет, уехать, вернуться — и лишь потом попасть сюда и познакомиться с художником.
Текст: Ирина Ивина(Шевченко), фото: Ксения Пастушенко
За почерневшими деревянными воротами, отсекающими суету города-миллионника, скрывается старый дом — единственный музей Василия Ивановича Сурикова, в здании которого он действительно жил. Череда съемных московских и питерских квартир не в счет — от них остались лишь воспоминания и адреса, а здесь, в далекой Сибири, в доме, где художник родился, время, кажется, остановилось полтора века назад...
КАЗАЧИЙ ОСТРОГ
Новенький двухэтажный дом на Благовещенской (так прежде называлась улица Ленина. — Прим. авт.) со всем необходимым семье хозяйством тогда считался зажиточным. Поговаривают, что усадьба строилась благодаря ясачным соболям и рыбе, а подпол когда-то был полон казачьими мундирами, еще не красными, а синими — какие носили при императрице Екатерине. Еще бы — ведь здесь в былые времена жила непростая семья!
Род Суриковых веками нес в Сибири службу и защищал восточные границы Российской империи. В семье сохранилось предание: когда Ермак пошел на татарского хана Кучума, в его войске значился есаул Суриков. Дед Василия Ивановича был сотником в Туруханске и собирал там дань. А один из предков, Александр Степанович, о силе которого ходили легенды, был казачьим атаманом.
Родичи по матери, Торгошины, жили не в городе, а по другую сторону Енисея, в замысловатом, как будто сказочном, доме с резными крыльцами и слюдяными оконцами, где даже воздух "дышал стариной". Семья возила чай с китайской границы в крупные сибирские города, от Иркутска до Томска.
Появившегося на свет 12 января (по старому стилю) 1848 года маленького Васю, крепкого коренастого мальчика, возможно, тоже ждала бы судьба казака, если бы не "грудная болезнь" отца — родовой недуг, сгубивший немало мужчин в их семье. Когда мальчику было 6 лет, отца по состоянию здоровья перевели на службу в село Сухой Бузим, а в 1859 году он умер, оставив жену Прасковью с тремя детьми. Вдове была назначена маленькая пенсия, и, чтобы содержать семью, ей пришлось вернуться в красноярский дом и сдавать второй этаж жильцам.
В глухом городишке, каким был тогда Красноярск, не было музеев, с выставками сюда не приезжали, да и картины висели в редких домах. Но Василия все равно тянуло к художеству. Еще ребенком он угольком срисовал портрет Петра I с гравюры на стене, а потом раскрасил свой рисунок разведенной синькой и давленой брусникой...
Через несколько лет, сидя на огромном сибирском осетре (подарок для петербургских чиновников. — Прим. авт.), втиснутом в большой воз, Вася Суриков отправился учиться в Академию художеств. Парнишка, который от отчаяния и безденежья был готов последовать примеру Михайло Ломоносова и добираться в столицу пешком, чудом получил свой счастливый билет.
А произошло это вот как. Суриков устроился писцом в губернский совет. Там, страдая от монотонной работы, на одной из официальных бумаг Василий нарисовал муху, и столоначальник, увидев это, решил разыграть губернатора Павла Николаевича Замятнина. Тот действительно принял муху за настоящую, долго смеялся, а потом вспомнил: его дочь Варвара, которая с мужем снимала в доме на Благовещенской верхний этаж, говорила, что старший сын Прасковьи Федоровны хорошо рисует. Губернатор решил помочь талантливому юноше и попросил красноярских золотопромышленников собрать денег на его обучение в Академии художеств. Но городской голова Петр Иванович Кузнецов пообещал, что один даст всю нужную сумму. Так вместе с другим подопечным богача, Дмитрием Лавровым, которого командировали в Троице-Сергиеву лавру учиться писать иконы, в 1868 году Василий покинул родной город.
ОДИН В СТОЛИЦЕ
Простившись в Москве с Дмитрием, который за время утомительной поездки, длившейся более месяца, стал ему настоящим другом, Суриков наконец добрался до Петербурга. Здесь, в сияющем городе, непохожем на провинциальный Красноярск, его ждало первое разочарование.
В мае Сурикову предстояло сдать вступительное испытание в академию — поступающие рисовали гипсы. В большом зале были разложены всевозможные гипсовые слепки — головы, торсы, руки, ноги, нужно было выбрать любую модель и за полтора часа сделать рисунок. Никогда раньше Василий гипсов не рисовал, и поэтому немудрено, что на экзамене он провалился. Разорванный на кусочки рисунок руки полетел в воды Невы...
Так без работы и учебы юноша остался в чужом городе совершенно один. Но упрямый сибиряк не думал сдаваться: он узнал, что при Обществе поощрения художников есть школа рисования — наверное, единственное учреждение в Петербурге, где можно было подготовиться к экзамену в академию. Многие известные живописцы, в том числе Репин, Верещагин и Крамской, учились в этой школе, а потом с легкостью сдали вступительное испытание. За три месяца Суриков прошел трехгодичный курс обучения, научился рисовать злополучные гипсы и в сентябре того же года все же поступил в Академию художеств.
Учеба Сурикову давалась легко, он получал комплектами серебряные, а затем и золотые медали, одновременно делая композиции из программы старших классов, и хвастался, что "сорвал ими немало сторублевых премий, так что всегда был при деньгах". Его успехи в академии омрачило лишь то, что на выпускных экзаменах в 1875 году ни он, ни его товарищи не получили Большую золотую медаль, а с ней и стажировку в живописнейших странах Европы — Италии, Франции... Однако в это же время Сурикову вновь улыбнулась удача: ему как одному из лучших учеников дали заказ на четыре фрески, посвященные Вселенским соборам. Написать их предстояло в строящемся московском храме Христа Спасителя, что сулило весьма солидный гонорар. И вот, получив диплом на звание классного художника 1-й степени вкупе с чином коллежского секретаря, Суриков отправился на свой первый и единственный заказ.
Старая, патриархальная Москва по духу напоминала художнику сибирский край гораздо больше, чем Петербург, который так и не стал Сурикову родным. И может быть, он бы уже не вернулся в столицу, если бы не оставил там девушку, которую любил. Еще учась в академии, Василий часто заглядывал в католическую церковь Святой Екатерины послушать Баха. Туда же прибегали две девочки — Соня и Лиза, дочери француза Августа Шарэ, женившегося на русской — Марии Свистуновой. Однажды Суриков решил познакомиться с ними, и младшая, Лиза, узнала юного художника, чьи картины она видела во "Всемирной иллюстрации". Завязалась дружба, а когда девочка подросла, Василий решил жениться.
Ее отец выписывал из-за границы и продавал почтовую бумагу с вензелями, но его предприятие было недостаточно прибыльным, чтобы оставить наследство сыну и четырем дочерям, поэтому девочек ждала нелегкая судьба бесприданниц. Однако Суриков был уверен, что сам сможет обеспечить и себя, и Лилю, как он называл избранницу, и будущих детей. А когда фрески были готовы и гонорар в 10 тысяч рублей лежал в кармане, 30-летний художник уехал в Петербург за невестой, а вернулся уже с молодой женой. Написать об этом матери он не решался, боясь, что суровая сибирячка не благословит его брак с француженкой.
ЦАРСКАЯ РАСПРАВА
В Москве Суриков начал работу над своим первым масштабным полотном, которое сегодня является едва ли не визитной карточкой художника. Бродя по извилистым улочкам древнего города, изучая его архитектуру, Суриков проникался мистическим московским духом. И вот однажды, во время прогулки по Красной площади, в его воображении вспыхнула страшная сцена — казнь стрелецкого войска царевны Софьи. Художник сразу понял, что из этой истории может получиться сюжет для потрясающей картины.
Суриков стал изучать исторические материалы и постепенно начал жить своей картиной. Он рассказывал, что каждую ночь видел во сне казни, чувствовал запах крови, причем эти видения впечатляли его настолько, что он боялся засыпать и радовался первым утренним часам. В конце концов художник решил не пугать зрителя душераздирающими сценами и ограничиться лишь эпизодом подготовки к массовой расправе. Определившись с местом действия и сделав несколько эскизов на пленэре, а также набросков отдельных деталей, Василий Иванович принялся "обживать" свою картину. Этот хитрый прием он будет использовать в дальнейшем для всех своих масштабных работ. Суриков терялся в базарной толпе, вглядывался в лица прохожих, рассматривал в Оружейной палате чеканку затворов на пищалях и старинные мундиры — он искал то, что со временем появлялось на полотне. Художник творил постоянно, однако за три года, с 1879 по 1881-й, он не создал ничего другого, разве что портрет госпожи Дерягиной, в имении которой писал лошадей и телеги.
Каждый тип, каждое лицо на картине — не случайны. Суриков подолгу искал прототипы своих героев. Так, на переднем плане в образе стрелецкой внучки в красном платочке запечатлена его маленькая дочь Оля. Отец специально напугал ее байкой про злого медведя, пытаясь поймать взволнованный взгляд девочки.
Во многих суриковских биографиях упоминается любопытнейшая деталь: на полотне оставили свой след два великих человека — Репин и Толстой. Илья Ефимович, давний товарищ Сурикова, помог ему найти одного из самых колоритных героев картины. Однажды Репин пришел в дом автора, восторженно заявив, что на Ваганьковском кладбище видел могильщика, который отлично подошел бы для типа рыжего стрельца. Как потом оказалось, непривычный к таким просьбам, взъерошенный Кузьма не хотел позировать Сурикову, и вести его в мастерскую, под смешки других могильщиков, пришлось едва ли не силой. И все-таки на полотне остался гневный профиль обреченного на смерть с яростными и пронзительными зелеными глазами...
Лев Николаевич жил в двух шагах от квартиры, которую в то время снимал Суриков, поэтому частенько заглядывал к художнику. Суриков, не любивший показывать свои неоконченные картины, все же не мог отказать в этом великому мастеру. Окинув взглядом полотно, писатель справедливо заметил, что у стрельцов, которые к месту казни ехали в телеге с зажженными свечами, руки чисты и не закапаны воском, чего быть не могло. И к уходу Толстого горячие восковые капли уже появились.
После трех лет работы картина "Утро стрелецкой казни" была завершена. Суриков, заболев воспалением легких и отлеживаясь в Москве, отправил полотно в Петербург на 9-ю выставку передвижников. Она открылась в десять часов утра в доме Юсупова на Невском проспекте 1 марта 1881 года. "Утро" стало одной из центральных картин в экспозиции: Сурикову сразу было предложено членство в Товариществе, а коллекционер Третьяков пожелал купить полотно за 8 тысяч рублей. Все больше посетителей приходило посмотреть, как царь обрекает на смерть своих провинившихся подданных. И кто бы мог подумать, что именно в этот день был объявлен приговор тогдашнему самодержцу? Два оглушительных взрыва с улицы заставили посетителей выставки забыть про искусство: это народовольцы нанесли Александру II смертельный удар...
ВДОВЕЦ
Следующая картина, "Меншиков в Березове", представленная публике в 1883 году, особого успеха не имела. Но Третьяков приобрел для своей галереи и эту работу. На вырученные деньги Суриков с женой и двумя детьми (в 1879 году у супругов родилась вторая дочь, Елена. — Прим. авт.) отправился в заграничное путешествие. А по возвращении принялся за картину, которая стала воплощением духа старообрядчества.
Художник вновь обратился к теме борьбы, столкновения человеческой судьбы и власти. На сей раз центральным образом стала опальная боярыня Морозова. Обладая огромным состоянием и влиянием при царском дворе, Феодосия Прокофьевна не побоялась стать сподвижницей протопопа Аввакума, не приняв церковной реформы Никона. Она приняла постриг и даже устроила тайный раскольничий монастырь у себя дома, давая приют приверженцам старой веры до тех пор, пока ее не схватили и не заточили в тюрьму Пафнутьево-Боровского монастыря. Момент, когда боярыню под веселье прохожих везут к месту заключения, и запечатлел Суриков.
Картина, на которую Суриков потратил четыре года, далась ему непросто: он постоянно экспериментировал, работал над композицией и образами героев и все не мог найти "того самого" варианта. Одних только эскизов к картине сохранилось 35 штук! Стараясь не вдыхать отвратительный запах похлебки из требухи, Суриков бродил по Хитровскому рынку, присматриваясь к оборванцам, — искал подходящего для картины юродивого. Добивался нужного оттенка снега, смешивая всевозможные цвета. Он зачастил на Преображенское кладбище, рядом с которым жили старообрядцы: как потом писал его биограф Максимилиан Волошин, монахини охотно позировали художнику и могли часами рассказывать раскольнические истории лишь потому, что он был казак и к тому же некурящий. Так что женщины на картине, что кланяются Морозовой, были списаны с реальных старообрядок.
Но Суриков все никак не мог найти свою главную героиню, все лица казались ему недостаточно выразительными. Однажды знакомая старушка шепнула ему, что в село Преображенское с Урала приехала молодая начетчица. И вот в свете церковных свечей художник увидел свою боярыню Морозову, которая низким голосом читала поминальные списки. Ее худое лицо с впалыми щеками и выразительными темными глазами великолепно вписалось в композицию.
На 15-й передвижной выставке 1887 года картина Сурикова, наряду с "Христом и грешницей" Поленова, привлекла наибольшее внимание публики. Третьяков купил ее за 15 тысяч рублей, дав художнику финансовую свободу. И после четырнадцати лет разлуки Суриков решил проведать родной дом.
Василий Иванович радовался, что наконец сможет показать матушке и брату Александру свою семью. Охотно собиралась в путь и Елизавета Августовна, не зная, что ее ждет тяжелая дорога, грубая пища, ужасная грязь и клопы. Но это было не самым большим разочарованием. Невестка, увы, не приглянулась Прасковье Федоровне, хотя она никогда открыто не выражала свою неприязнь. Действительно, что могло быть общего, кроме любви к Василию Ивановичу, у молодой образованной женщины и малограмотной старухи с выцветшими глазами? Даже сшитое Елизаветой парадное канифасовое платье не смогло изменить ситуацию. И все же нельзя не упомянуть любопытный факт: Александр Иванович писал, что подарок настолько пришелся матери по душе, что она завещала похоронить себя в нем.
Елизавета с детства страдала пороком сердца, и тяжелая поездка в Красноярск только усугубила болезнь. По возвращении в Москву женщина стала быстро угасать. Художник Игорь Грабарь рассказывал историю, ставшую легендой семьи. В это время к Суриковым стал частенько захаживать Лев Толстой. Он сидел с умирающей, веселил ее всевозможными прибаутками, рассказывал новости, а порой просто вглядывался в ее исхудалое лицо. Лиля пожаловалась мужу на чересчур любопытного гостя, и Василий Иванович в следующий раз выставил "злого старика" из дома.
Спасти 30-летнюю жену Сурикову так и не удалось... После ее смерти художник не смог простить себе роковую поездку в Красноярск, впал в тяжелейшую депрессию и без жалости уничтожил многие рисунки. Он решил отказаться от своего ремесла.
СНЕЖНЫЙ ГОРОДОК
Александр Иванович второй раз в жизни взял отпуск и приехал к брату в Москву. В Красноярск они вернулись уже вместе. Девочек Суриков пристроил в местную гимназию. Александр уговаривал брата вернуться к работе. Он начал вспоминать, как они еще детьми с другими ребятами брали снежный городок, и предложил написать картину с таким сюжетом. Издавна в этих краях на Масленицу строили снежные крепости, лепили массивные стены, после заливали водой и ждали, пока постройка станет хрустально-прозрачной. А затем, на радость зрителям, на городок налетали всадники.
Василию Ивановичу задумка понравилась, его не пугало то, что московская публика может не понять типичной для Сибири забавы. И вот когда никто уже не ожидал возвращения Сурикова в искусство, он вновь начал творить.
В самой светлой и просторной комнате на втором этаже художник организовал мастерскую, натянул холст. Строил снежные крепости и заставлял казака, с которого списывал главного героя, многократно перепрыгивать препятствие на лошади, чтобы уловить игру мускулов животного. На заднем плане Суриков отчетливо прописал красноярскую природу, зная, что сибирский воздух, чистый и прозрачный, заметно отличается от московского. Нашлось на картине место и Александру Ивановичу: он сидит в санях у края полотна в шубе и меховой ушанке.
Осенью 1890 года Суриков вернулся в Москву с картиной и в марте 1891-го представил ее в Петербурге. Как и следовало ожидать, публика не приняла сибирский сюжет. "Взятие снежного городка" никто не хотел покупать, художник продал полотно лишь через несколько лет, но это, казалось, не имело значения. Суриков оправился после смерти жены и вернулся к творчеству. И у него была идея новой грандиозной картины.
Следующие четыре года Василий Иванович работает над полотном "Покорение Сибири Ермаком". На нем он запечатлел военную доблесть разбивших войско хана Кучума казаков, к потомкам которых причислял и самого себя. На выставке 1895 года картину высоко оценили, Совет Академии художеств присвоил Сурикову звание академика. Вот только Третьякову в этот раз не удалось пополнить свою коллекцию — творение Сурикова за баснословные 40 тысяч рублей купил император Николай II. И это тогда, когда полотна Леонардо да Винчи приобретались за 50 тысяч! Василий Иванович был несказанно рад. Стоит сказать, что художник всегда был весьма щепетилен в денежных вопросах. Известная фраза Екатерины Великой: "Умен, лукав и расчетлив, как все сибиряки" относилась к нему в полной мере.
БЕЗ КНЯЖНЫ
Еще во время роковой поездки в Красноярск, погубившей Елизавету Августовну, Сурикову пришел в голову сюжет картины о Степане Разине. Но лишь в 1901 году он оставил уже взрослых дочерей и уехал в Астрахань рисовать волжские пейзажи.
Когда Суриков вернулся, старшая дочь, Ольга, обескуражила его заявлением: она выходит замуж за молодого художника Петра Кончаловского, они уже обо всем договорились между собой. С его отцом, издателем Петром Петровичем — старшим, Суриков познакомился, когда тот готовил оформление книги Лермонтова и попросил художника иллюстрировать строчку "Палач весело похаживает".
Семья избранника считалась политически неблагонадежной, к тому же жили Кончаловские намного беднее Суриковых. Василий Иванович был взбешен таким выбором и долго винил себя за то, что "уехал на Волгу и проворонил дочку". На Масленой неделе следующего года молодые обвенчались и уехали в Петербург.
Суриков остался с младшей, Еленой, личная жизнь которой не сложилась, она всегда оставалась подле отца. Но "Стенька" ему все никак не давался. От многого в композиции художник отказался: вместо огромной флотилии из черновиков осталась лишь одна лодка, не нашлось в которой места и персидской княжне — персонажу легенд, нравившихся обывателю. В 1906 году Суриков, радуясь замыслу, но не воплощению картины, представляет ее на выставке. Все время, пока шла экспозиция, художник либо переживал, что оттенок рамы не тот, либо отбивался от назойливой публики, терроризировавшей его одним и тем же вопросом: где же княжна?
Это была последняя картина Сурикова-передвижника: разочаровавшись, он порывает с Товариществом художников. Позже он изобразит любимую 8-летнюю внучку Наташу в "Посещении царевной женского монастыря", напишет прохладно принятое "Благовещение" и задумает большую картину о княгине Ольге, которая останется лишь в эскизе.
ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Летом 1914 года Суриков вместе с дочерьми и семьей Ольги Васильевны в последний раз отправился в Сибирь навестить брата, который так и не женился и один держал весь их старый дом. Однако в Омске их настигло известие о начале Первой мировой войны. В Красноярске же они узнали, что Петра Кончаловского призывают в армию. Какое-то время зять с Суриковым ходили вдвоем на пейзажи, а потом молодого прапорщика облачили в военную форму, дали шашку и отправили на фронт. За военным эшелоном в Москву отправились и остальные члены семьи.
Меж тем Василий Иванович почувствовал себя плохо — сказалась все та же предрасположенность к пневмонии — и отправился лечиться в Крым. Вернулся, к удивлению дочерей, измученный частыми вылазками в горы и иссушенный жарким солнцем... В феврале 1916 года у Сурикова началось опасное двустороннее воспаление легких, и 6 марта он умер от болезни сердца. На Ваганьковское кладбище гроб мастера несли художники: Васнецов, Кончаловский, Нестеров, Матвеев.
Незадолго до смерти Василий Иванович стал часто встречаться с поэтом Волошиным, предложившим написать его биографию. Художник радовался: "Думал, так моя жизнь и пропадет вместе со мною. А тут все-таки кое-что останется", как будто забывая о том, что он всегда будет жить в своих картинах. Не умрет Василий Иванович Суриков и в далеком Красноярске, в своей родной усадьбе, где сразу за воротами, сняв фетрово-бронзовую шляпу, встречает гостей.
КАЗАК ИЛИ НЕТ?
Сибирь поразила первопроходцев своими богатствами: пушнина, золото, осетровые — настоящее сокровище, которое нужно было охранять. Решением задачи стала уже испробованная тактика — на границу поставили казаков.
Назначенный воевода мог вербовать в казаки кого угодно, людей же манила возможность не платить налоги, и очень многие записывались на службу. Очень скоро в Сибири нетяглового населения стало слишком много (в Красноярске, например, его было около 70 процентов, тогда как в центральной части Российской империи это число едва ли доходило до 3 процентов! — Прим. авт.). Ситуацию изменил Петр I — во время его царствования казаков стало в три раза меньше. Теперь казаками могли считаться только те, кто действительно служил, и статус этот по наследству уже не передавался, всех остальных же было велено записывать разночинцами, а со временем — и вовсе крестьянами.
Вот и получилось, что в Красноярске жили и казаки-Суриковы, и казачьи разночинцы — Суриковы, и крестьяне-Суриковы.
Василию Ивановичу повезло родиться в одной из двух сохранившихся именно казачьих ветвей Суриковых, мать же его, по мнению краеведа Г. Быкони, была крестьянкой, хотя в большинстве биографий художника ее представляют казачкой. Отец перешел на гражданскую службу в штате губернатора, стал винным приставом Сухобузимской дистанции и даже получил ранг титулярного советника 9-го класса, что гарантировало ему личное дворянство.
Вопрос же с детьми по-прежнему оставался открытым. Сам Василий Иванович очень гордился своим происхождением, предпочитал называть себя именно казаком и частенько носил красную казачью рубаху. Эта деталь биографии рациональному сибиряку была на руку: она создавала романтический образ свободолюбивого творца, да и кто еще из художников мог бы похвастаться таким происхождением?