14 февраля 1910 года в селе Сура Архангельской губернии играли свадьбу. Венчались в церкви Николая Чудотворца "Пинежского уезда, Сурского лесничества, лесной кондуктор Павел Семенович Сидельников, православного вероисповедания, и учительница Сурской двухклассной церковно-приходской школы Людмила Евгеньевна Никифорова, православного вероисповедания.
Текст: Павел Васильев, коллаж Олега Бородина
Лета жениха — 30. Лета невесты— 19. Таинство совершал священник Суровцев с дьяконом Коносовым и псаломщиком Истоминым.
Поручителями со стороны жениха были лесной кондуктор Верхольского лесничества Евгений Щекин и учитель Михаил Осипов. Поручители со стороны невесты — лесной кондуктор Карпогорского лесничества Константин Акимов и учитель Александр Гойлев".
Это — выписка из метрической книги о бракосочетавшихся в 1910 году. Выдана причтом Сурского прихода Пинежского уезда Архангельской епархии. Серьезный документ: графы, печать, черные чернила, подписи, даже марка зеленая в уголке имеется. Почти все написанное от руки разобрать можно. Я его печатаю с сокращениями.
А вот письмо из Архангельска с благословением от отца Евгения Васильевича Никифорова перепечатать никак не могу. Сохранилось письмо отлично. Но уж больно почерк витиеватый. Не могу разобрать полностью. Благословение длинное, аж две страницы!
Короче говоря, именно в Суре мои бабушка и дедушка вступили в законный брак. На самых северных просторах Российской империи.
Это родители моей мамы.
А вот посажёными родителями молодых было семейство Войчаль, Иосиф и Серафима. Иосиф Войчаль, фигура уже тогда известная на Севере, непререкаемый авторитет в лесном деле, выпускник Санкт-Петербургского лесного института. В молодости, работая в Кутаисском лесничестве, он познакомился с отцом будущего поэта Владимира Маяковского — Владимиром Константиновичем. Володю же знал мальчиком, в пяти-шестилетнем возрасте. Войчали и Маяковские дружили всю жизнь.
Можно предположить, что для Павла Сидельникова Иосиф Станиславович Войчаль был не только старшим другом, но и учителем, наставником в профессии. А профессии лесничего, лесного ревизора, лесного кондуктора, помощника лесничего весьма ценились в России, а на Русском Севере — тем более.
Согласно закону о довольствии администрации леса от 1913 года, лесничий получал в год 1760 рублей, помощник лесничего — 800, лесной кондуктор — 700. Выдавались им и неподотчетные 50 рублей в год дорожных денег. По всей стране существовали так называемые двухгодичные лесные школы, где изучение основ лесоводства сопровождалось практикой и экзаменом на должность лесного кондуктора. Со времен екатерининских формировался в стране корпус лесных устроителей, знатоков леса. Удивляться тут нечему — лес играл важнейшую роль в экономике страны.
Мой дед, Павел Семенович Сидельников, как раз и окончил лесную школу в родном Великом Устюге. Учился "по способностям за городские деньги", семья бедствовала, оставшись без кормильца. Отец Павла Семеновича умер от великой русской болезни — белой горячки. Помогали учиться и родственники, успешные мещане. Мещанское сословие Великого Устюга было самым большим в городе — кустари, торговцы, ремесленники, служащие, владельцы мелких лавок и магазинчиков...
С каждой зарплаты лесной кондуктор Сидельников отсылал домой, матери, десять рублей. Гимназию он окончил экстерном. Участвовал в русско-японской войне, служил в инженерных войсках. Получил звание прапорщика и революционным духом, судя по всему, вовсе не пропитался.
Вернулся в родные края, где никогда не существовало крепостного права, взялся горячо за освоение профессии, встретил молодую, белоликую учительницу Людмилу Никифорову, женился по обоюдной любви.
Если на карте соединить с помощью карандаша и линейки три точки — Архангельск, Великий Устюг и Суру, то получится почти равнобедренный треугольник. От Архангельска до Суры — четыреста верст. От Суры до Великого Устюга — пожалуй, все шестьсот. Лесные края, тропы нехоженые, болота, озера. Главный путь — река Северная Двина, короткая летняя навигация. Лишь в 1897 году Архангельск соединят с Вологдой железной дорогой, и, как отмечают ученые мужи в начале века — "торговое значение железных дорог здесь пока еще не велико". Сура — село особенное. Родина Иоанна Кронштадтского. Много трудов и денег вложил преподобный в Суру. Монастырь, церкви, школы, аптека, читальня, больница, собственный монастырский пароход, лесопильня, лавка с десятитысячным годовым доходом, мельница, мастерские, заводики... Отец Иоанн скончался в 1908 году, но Сура развивалась, притягивала.
В Архангельске было устроено монастырское подворье Сурского монастыря. Красивое многоэтажное кирпичное здание. Не оттуда ли начался путь Людмилы Никифоровой в Суру? Ведь это поступок для девушки тех лет — оставить отчий дом и уплыть по Двине в далекую Суру — учительствовать и жить независимо. Что было главным в таком выборе? И от кого взято больше: от веры и проповедей отца Иоанна или от путаных учений графа Льва Николаевича Толстого и его знаменитых книг? Вопросы, разумеется, риторические.
Счастливо жить им пришлось недолго. Про несчастья, как всегда, хочется сказать коротко. И, как всегда, это редко удается. В 1914 году началась Первая мировая война. В 1915 году в семье Сидельниковых уже четверо детей: Женя, Лева, Сима и Петя. Все — мальчики. Зимой Сидельниковы жили в Архангельске.
Снимали второй этаж в деревянном купеческом доме. Платили за наем 30 рублей в месяц. Держали няньку. Посещали театр и каток. Читали газеты и книги. Летом — основные работы по лесоустройству, письма, дальние дороги, встречи и расставания.
И вот тут Павла Сидельникова вновь призвали на войну. На этот раз — с немцами. Его снова определяют в инженерные войска. Пришлось Людмиле Евгеньевне возвращаться в школу. Учить детишек окрестных деревень. А заодно и обшивать их — за продукты, которые стали вдруг исчезать в городе, как стали исчезать и наличные деньги. Прямой товарообмен становился нормой. Приданое — швейная машинка "Зингер" — очень пригодилось тогда моей бабушке Люсе.
Россия тем временем потихоньку сходила с ума. И в 1917-м — сошла окончательно. Революционные события в Архангельске в целом типичны. С поправкой на северный, выдержанный характер. На общую малочисленность края. На удаленность губернии от главных военных и революционных центров. Проще говоря, в эпоху революции, интервенции и Гражданской войны здесь было пролито сравнительно мало крови. Здесь и героев с обеих сторон оказалось маловато. Здесь было меньше ожесточения и одичания масс. Северный край... Видимо, сама природа здесь — против смертоубийства.
Дед мой возвращается в город в 1918 году. Где и как он воевал — мы, увы, не знаем. В Архангельске — интервенты. Англичане и американцы. Ведут себя нагловато. Пьют, грабят и озоруют. Дерутся даже с местной милицией. Правительство во главе с меньшевиком Николаем Чайковским не ставят ни во что. Зато устраивают первый в России концентрационный лагерь — на острове Мудьюг, что в Двинском заливе Белого моря. Туда отправляют попавших в плен красных, большевиков и сочувствующих, тех, кто принял сторону Советов. В том числе и бывших царских офицеров, мичманов, моряков.
Советы сбежали заблаговременно. До высадки бывших союзников. Никакой битвы за город не было и в помине. Оккупанты пришли, Советы ушли. Действует городская управа и вся администрация города. Работают театры. Выходят газеты.
Есть попытки организовать в городе Белое дело. Возникает Владимир Марушевский, спешно назначенный командующим Северной белой армией. Армии как таковой пока нет, вот и начинается набор в белую армию. Позже военную власть передадут Евгению Миллеру. С начала 1919 года он пышно именуется генерал-губернатором Северной области. Тоже пытается создать армию и тоже неудачно. Не помогают и жесткие приказы. И разжалования в рядовые. И стоны про офицерскую честь.
Никто не хочет воевать. Тем более после расстрела царя. Непонятно многим — за кого, собственно, воевать. И с кем. И против кого. Недавние союзники, они же интервенты, воевать на чужбине совсем не стремятся, помогать белым не рвутся и в сентябре 1919 года покидают город. Уплывало от русской северной земли чуть более 40 тысяч иностранных солдат и офицеров. С ними уехало всего-то 6 тысяч 535 жителей Севера. Свободные места на уходивших из Архангельска пароходах были, были и приглашения уехать.
Интервенты ушли, красные пришли. Белые разбежались. Без особого сопротивления в феврале 1920 года Красная армия вступила в Архангельск. Теперь уже навсегда. Начался набор в Красную армию. Не Киев, конечно. Жидковато, просто, в сравнении со знаменитым булгаковским тезисом: "Меня мобилизовала пятая по счету власть..." Между прочим, в эту Красную армию записывается в срочном порядке будущий классик советской литературы Леонид Леонов. Ранее Леонов немножко послужил в белой армии. Леонову тогда — 21 год, о мировоззрении, наверное, говорить рановато. Зато вопрос жизни и смерти стоит очень остро. Леонов под псевдонимом Лапоть будет писать красноармейские агитки под Перекопом, когда про него вспомнит архангельская ГубЧека...
В 50-х Леонов напишет роман — из северной жизни. Он назовет его — "Русский лес". Главные его герои — лесоустроители. Для жителей города, далеких от политики обывателей, эти годы запомнились голодом, испанкой (так называли грипп), косившей всех подряд, и лихорадочной сменой денег, которых на руках все равно было мало.
Людмила Евгеньевна должна была не просто выжить, а спасти от голодной смерти своих сыновей. Хлеб, вспоминала она, пекли в деревнях из соломы, он был красив на вид, но невкусный и даже опасный для желудка.
От испанки умерла родная сестра — Александра Евгеньевна, тоже учительница. Это от нее перешла по наследству в нашей семье фраза: "Крым? Только в ссылку". Так она охарактеризовала выезд к Черному морю, устроенный для архангельских учителей царским министерством образования. Не понравилось ей в Крыму, слишком жарко и пыльно. Кстати сказать, эта оценка недалека от оценок Чехова про татарско-парфюмерную Ялту.
Умирали от гриппа те, кто использовал русскую баню как средство лечения. Питались в городе кониной. Мыла не было, очень плохо было с табаком. Круп в продаже не было никаких. Не помогал ни скудный английский паек, ни вводимые правительством карточки. Выручала рыба. И все же детей они выходили, уберегли. Более того, в 21-м году в семье Сидельниковых родился пятый сын — Сергей.
Про деньги Архангельска той поры написаны целые исследования. Дело в том, что наличных денег в городе и губернии не стало хватать еще со времен войны. Финансовая политика Временного правительства ситуацию не изменила. В "керенки" — купюры в 20 и 40 рублей — не верили, но и их было мало. Царские деньги хранили, откладывали. Советская власть успела отпечатать "моржовки". Они были названы так потому, что талантливый художник Сергей Чехонин, ученик Репина, умудрился на чеке номиналом 25 рублей уместить картинки, характерные для Севера — снег, торосы, белый медведь, морж, рыболовные сети. Однако большую часть городской кассы большевики прихватили с собой, покидая город в начале 1918 года.
Затем были "чайковки", облигации добровольного займа, вынужденно перепрофилированные в деньги, затем пришли "северные рубли". Вот эти последние были отпечатаны в Англии и считались твердой валютой. 40 северных рублей поначалу равнялись 1 фунту стерлингов. Был создан особый фонд в Английском банке под обеспечение проекта. Северные рубли быстро стали популярными и мигом разошлись среди архангелогородцев.
Скорее всего, именно в северные рубли и вложил мой дедушка семейные накопления. Вложился и проиграл! Ну нет у нас в роду коммерческого дара...
Северные рубли были отменены сразу после ухода англичан и американцев из Архангельска. А уж Советская власть попросту преследовала их владельцев. Вот почему и гуляет в нашем роду невеселая легенда про то, что "Англия нам должна".
Сижу, перелистываю паспортную книжку моего деда.
Выдана в 1919 году, значит, при англичанах и при правительстве Чайковского. Выдана на пять лет.
Она носит явные свидетельства переходной эпохи. Так, отрывки из царских указов перечеркнуты вертикально крупным штампом — ОТМЕНЕНО, — но слово это напечатано еще по старой, именно царской орфографии. Вот так примерно: ОТМЪНЕНО.
"Выдана Архангельским Управлением Государственных имуществ тысяча девятьсот девятнадцатого года марта месяца 6 дня Павлу Семеновичу Сидельникову ...
2. Звание: Лесничий Конецгорского лесничества
3. Время рождения или возраст: 4 января 1880 года". (Эх, карьера-то удавалась деду. В 39 лет оклад — 1700 рублей в год. Царские министры получали чуть более 2 тысяч... Да вот где они теперь — эти оклады да министры...)
"...5. Род занятий: Государственная служба 6. Состоит ли в браке: женат 7. Отношение к отбыванию воинской повинности: Прапорщик Инженерных войск". Но вот я нахожу в архивах списочек белого воинства Северной области по старшинству и вижу, что осенью 1919 года Павел Сидельников произведен в поручики. Именно в сентябре произведен, как раз тогда, когда англичане оставили город.
И теперь-то, с присвоением этого звания, нет никаких сомнений в причинах бегства, или, лучше сказать — исхода, нашей большой семьи из Архангельска.
С 1920 года чекистский пулемет в Архангельске стрелял все чаще и чаще, а расстрельные списки становились все длиннее... "Тройки особого совещания" шутить не любили, и концлагерь союзников на острове Мудьюг стал вскоре детской забавой, историческим пустяком, отправной точкой для победителей.