Сегодня наши слова ничего не значили, а на то, чтобы оглядеться, времени не было. Атака каменистого пригорка, захваченного гитлеровцами, была временно отложена. Но сколько я ни осматривал передовую, вразумительное решение в голову не приходило. А повторять вчерашний бессмысленной бросок на немецкие пулеметы совсем не хотелось. Пока я был увлечен подобными мыслями, ко мне подошел один из блатных штрафников и сказал, что если я буду выпендриваться, выхлопа мне это не принесет. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не дать ему сразу в рожу, так как я понимал, что в бою этот мерзавец может и в спину стрельнуть. В общем, я промолчал. Меня сейчас занимали совершенно другие мысли.
Было совершенно ясно, что лобовая атака по вчерашнему трафарету не сулит нам успеха. Некоторый план начал вырисовываться, так как я прекрасно помнил, как вчера с Архиповым мы смогли проползти пол километра в темноте, и не получили ни одной пули. Напрашивалась мысль, что придётся атаковать ночью, может быть небольшой группой. Если сможем доползти невредимыми до немецких окопов, там уж пусть Бог решает, кому что на роду написано. Ведь каждый должен сам свою чашу допить. Разговор с ротным Буйновым ещё больше укрепил меня в мыслях, что лезть под пули фрицев днём нет никакого смысла. Он тоже не хотел бессмысленное погибать, однако как воспримет наш план штрафников командир батальона, пока что было не ясно.
Мы знали, что на него постоянно давят сверху, а жизнь штрафника сегодня не стоит и ломаного гроша. Более того, соседние части, занимавшие позиции слева и справа от нас, уже продвинулись вперед, и немцы с этого каменистого холма перед нами начали забрасывать их минами в спину. Наша штрафная судьба при таком раскладе уже не играла никакой роли и полностью обесценилась. Нужно было любым способом выбить гитлеровцев с пригорка, иначе впереди маячил трибунал, который не оставлял на жизнь никаких шансов. Мало того, после вчерашней неудачной атаки среди обрубков виноградника остались наши живые бойцы, которым нужно было либо ползти назад, либо присоединиться к новому броску. В настоящий момент они были просто отрезаны от нас, и могли помочь себе только с наступлением темноты.
Вся передовая простреливалась перекрестным огнем нескольких крупнокалиберных немецких пулеметов, и шевелиться днём было вредно для здоровья. Они там лежали уже почти сутки под октябрьским дождём, голодные и холодные. Но они были живы, это самое главное. Сейчас, когда прошло столько лет, я с ужасом думаю, что в 44-м в Венгрии у меня практически отсутствовали шансы выжить. Ведь до конца войны оставалось совсем не много, а я на фронте был далеко не новичок, и успел к тому моменту пережить несколько ранений. Сейчас я знаю, что я выживу в завтрашнем бою. А тогда, среди посеченных осколками венгерских виноградников у меня совершенно не было такой уверенности.
Штрафник Василий Малый. «Венгерский гамбит».