Окончание.
Снова раздался резкий стук в окно. Юрий подошёл к окну, отдёрнул тяжёлую, синюю штору , выглянул в мутное стекло, увидел воробья.
«Каково бедолаге! Ему паёк не положен», - вздохнул он.
Приоткрыл дверь комнаты. Молоденький часовой, прислонившись спиной к стене и обняв винтовку, дремал, по-детски улыбаясь чему-то. Он на цыпочках подошёл к тумбочке, взял оставшийся кусочек хлеба, надел дарёный тулуп и тихо прошёл мимо охранника, шепча: «Пусть спит. Кому я нужен. Я тихо, никто не узнает».
Морозный воздух сразу обдал холодом. Казалось, что зима, как и война, застыла навечно. Бросил сначала щепотку хлеба. Воробей, склонив голову, нахохлился, подозрительно посмотрел, но, видимо, любопытство и голод пересилили. Подскочил и стал клевать.
Юрий огляделся. Тёмные, унылые дома. Свердловск ему не нравился, как и Москва. Предложи сейчас, где жить, он с удовольствием выбрал бы родной Владимир, с яблоневыми садами, утренними петушиными криками,дымкой над рекой. Но в юности хотел в Москву. Мечтал стать актёром. Дядя Ашер, театральный парикмахер, живущий этажом ниже, однажды попросил отнести парики в театр. И он стал там завсегдатаем. Отсюда и грёзы о театральном училище. Но что скажет отец, не знал. Всё думал, как подойти и объяснить. Левитан старший сам начал разговор. Отец работал портным. Занимался неуважаемым и подозрительным для власти ремеслом. К тому же, дед был из зажиточных. Вот отца и вызвали для беседы. Вернулся хмурый, сказал, мол, пугали раскулачкой. Юрий удивлённо обвел глазами комнатёнку. Отец усмехнулся: «Пока есть с кого взять. А потом и до нас доберутся». И посуровел. Вот тогда и сказал: «Нужно тебе уехать. В большой стране можно затеряться. Удача еврею всегда нужна. Ты же хотел стать актёром, вот и езжай в Москву».
Один, и ещё в столицу, Юрий ехать не решился. Уговорил дружка - Сергея Бердышева. Было им тогда по шестнадцать лет. Мать собрала котомку, поплакала. Отец дал адрес дяди.
- Если не поможет, не серчай, может, беду от вас отводит, - наставлял отец. - Нам, евреям, во все времена было нелегко.
Москва, в отличие от неспешной провинциальной жизни, ошеломила их многолюдьем, суетой, громадьём зданий.
Дядя жил в центре. Носил строгий синий френч. Выделил им закуток, но сказал, что ненадолго, как, мол, устроитесь, так сразу съезжайте.
В актёрское училище их не взяли. Назвали лапотниками. И как взять, если они заявились в парусиновых тапочках, сатиновых шароварах и потёртых полосатых майках непонятного цвета. А когда он стал «окая» читать стихи, то в комиссии замахали руками и сразу выгнали за дверь. Сергея и того меньше слушали.
Но уезжать они не думали. Стали искать работу, ездили по заводам. Сергею повезло, сразу взяли. Он и покрепче был и побойчее. Но, оказалось, дело было в другом. Потом Сергей рассказал, мастер обмолвился, что евреев не берём. Юрий, бродя по городу в поисках работы, уже отчаялся. Деньги подходили к концу. Вот тогда повезло. Увидел на столбе объявление, что идёт набор на радиодикторов. Не надеясь, что примут на такую популярную профессию, всё же пошел на прослушивание. Слушали снова недолго.
- Вы считаете, что таким окающим волжским диалектом вы будете читать передовицы газет? - ехидно улыбаясь, спросила сухонькая женщина.
Он уже хотел уходить.
- А голос ведь у парня уникальный, - задумчиво сказал мужчина, как он потом узнал, Станиславский.
Кто-то что-то зашептал ему на ухо.
«Небось, опять про национальность» - угрюмо подумал Юрий.
Но Станиславский безоговорочно сказал: «Берём!»
Видимо, в интеллигентском кругу евреев не клеймили.
Так он стал стажёром в отделе выпуска.
Юрий бродил по коридорам радиоцентра, и всё ему казалось удивительным и загадочным, как и незнакомые люди, ведущие себя непринуждённо. Комендант выделил новому сотруднику топчан в музыкальной комнате. Тут стажер и жил, и спал. В первое время работа сводилась к тому, чтобы таскать бумаги по кабинетам, готовить чай и бегать в буфет за бутербродами. Но это не расстраивало, он твёрдо решил стать диктором.
После занятий в уголке читал вслух полосы газет. Нещадно давил в речи не сдающееся «окание». Садился рядом с известными дикторами, впивался в них взглядом и, синхронно двигая губами, повторял за ними слова. Осваивал технику чтения, придумывал невероятные эксперименты. Один так читал, другой крутил лист с текстом. Уговор был такой: если ошибётся, то Юрий оплачивает ужин в столовой. Даже во сне рядом с ним метались слова, и издевательски подсмеивалась торчащая над столом голова микрофона.
Один раз тайно сел в радиостудию и стал читать текст в выключенный микрофон.
- Молодой человек, - раздался голос незаметно подошедшего Михаила Михайловича. - Вы кричите в микрофон, а это всегда раздражает и отталкивает. У вас уникальный, экспрессивный тембр голоса, сохраняющийся как на верхних, так и на нижних тонах. Вам надо технику голоса развивать и учиться методике радиочтения. При этом всегда помнить, что текст у диктора порой занимает пару минут, и ему не дано дистанции для разбега, как актёру. Поэтому надо уметь попасть в нужный эмоциональный ключ. Диктору, как сапёру, нельзя ошибаться.
От мыслей отвлёк скрип снега. Левитан посмотрел в ту сторону. Из-за угла дома к нему, хромая, приближался мужчина в ватной телогрейке и надвинутой до глаз овчинной шапке.
«Наверное, заблудился», - подумал Юрий, бросив остатки крошек воробью.
И тут же раздался громкий крик: «Стой, стрелять буду!»
Диктор повернул голову. Слева от сарайчика к нему бежало сразу трое военных.
Ничего не понимая, диктор растерянно замер.
Между тем, незнакомец, бросив быстрый взгляд в сторону солдат, продолжал идти к Юрию, а затем сунул руку под телогрейку.
От раздавшихся выстрелов Юрий вздрогнул и увидел, как мужчина, словно в немом кино, медленно стал падать на живот.
«Зачем стрелять! Только из-за того, что человек приближался ко мне? Нельзя так», - бурлили мысли.
Солдаты уже осматривали лежащего. Левитан тоже подошёл. Один из солдат резко встал, прикрывая его грудью.
- Не дышит, - успокоил капитан.
Рядом оказалось ещё несколько военных. Капитан, осмотрев лежащего, вынул из кармана его одежды пропуск, а затем и пистолет. Щурясь, стал всматриваться в документ.
- Похоже, поддельное, - сделал вывод офицер и, исподлобья посмотрев на Юрия, сказал: - По вашу душу, видать, был. Плохо, сразу умер, а то выпытали бы обо всём.
Левитан вспомнил слова особиста: «Вдруг нащупают…»
Подбежал растерянный мальчишка-часовой. Простодушное деревенское лицо, светлые волосы, с рыжинкой.
- Ты где был? Спал? Под расстрел пойдёшь! - закричал капитан.
Юрий испугался: «Ещё одна жизнь по моей вине прервётся».
Быстро сообразив, выпалил: «Он не спал. Я сказал, что иду в туалет и не буду из дома выходить. Моя вина».
Затем, повернув голову, подмигнул солдату.
- Так было? - язвительно спросил капитан.
Паренек, опустив глаза, кивнул. Офицер обжёг Левитана подозрительным взглядом, но затем, махнув рукой, выпалил: - Тогда на фронт.
Солдат благодарно улыбнулся Юрию. По губам диктор разобрал слово «спасибо».
- Жалко, что вы мне не подчиняетесь. Но в рапорте сообщу обо всем, - офицер осуждающим взглядом расстреливал Левитана.
Юрий невольно развёл руками и скосил глаза.
Между тем, к ним приближался особист.
- Везут сводку. Обеспечьте сопровождение, - сухо произнёс он.
Юрий снова, в сопровождении охраны, худой, длинный, немного ссутулившийся, пошёл в радиоцентр. Его тело перемещалось пружинисто и прямо, а голова уходила вперёд.
«Сейчас вся моя жизнь сводится к бесконечному чтению сводок, - угрюмо думал Левитан, но тут же спохватился. - Хотя мне всегда везло, даже в работе. А в ночь на 25 января 1934 года счастье улыбнулось в полную силу!»
В тот день, после трёх лет стажировки, ему доверили читать в ночном эфире гранки газеты «Правда». Думали, что, мол, ночью их никто не слушает. Оказалось, что слушают. Уже во время чтения руководителю Радиокомитета позвонил Сталин и потребовал, чтобы именно этот диктор зачитал доклад, подготовленный для съезда ВКП (б). Глава комитета настолько растерялся, что не решился сказать Сталину, что это стажёр, к тому же еврей.
Доклад, предварительно вызубрив, Юрий прочитал без единой запинки. На следующий день из Кремля позвонили и сказали, что доклады Сталина будет читать только этот диктор. Так произошло рождение диктора номер один. И в силу этого порядок работы Левитана стал копиркой графика Первого. Сталин работал, как оказалось, до 3 часов ночи, затем уезжал на кунцевскую дачу, к часу дня возвращался.
«Как сложилась бы жизнь, если бы тогда моё чтение не услышал сам Сталин?» - думал Юрий и безразлично пожимал плечами: «Не читал бы докладов партии, а что-нибудь другое. Бог видит, славы я не искал».
И вот он снова в радиостудии. Время не терпит. Поблескивая очками, принимает пакет. Распечатывает, пробегает глазами текст. Всё поплыло перед глазами. Юрий не стал доставать карандаш. Глаза заблестели. Губы замерли в напряжении.
- Говорит Москва! - слушали бойцы на фронте. - Граждане Советского союза! - внимали миллионы людей у репродукторов. - От Советского Информбюро - взлетали ввысь, переполненные упругим напором слова с нотами звенящего натянутого струной голоса. - Войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях на подступах к Москве, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери!
Голос, забывая об ударениях, звучал гимном торжества.
- Наши войска прорвали фронт!
Юрий зримо видел, как, словно в любимой им гайдаровской сказке «О военной тайне», неумолимая армада наших войск разносит в щепки вражеские пушки и танки, и за бегущими в панике врагами открывается бескрайняя синь неба.
«Нет хрипов, - мелькала мысль. - Голос не подвёл, удержал температуру текста».
- Наше дело правое. Враг будет полностью разбит. Победа будет за нами!
Закончив текст, Юрий обмяк и вскинул голову, со счастливыми глазами.
Ощущение мощи события захватило не только его, радиостудию уже наполняли ликующие возгласы, крики «ура». Люди обнимались со слезами на глазах. Раздавался звон стаканов.
А Левитан сидел и думал, что обязательно придёт время, он объявит об окончании войны, о победе, и безудержные слёзы текли по щекам.
***
Согласно архивным данным, на Нюрнбергском процессе впервые была озвучена фраза, что Гитлер называл Юрия Борисовича Левитана врагом Рейха номер один.
***
При подготовке произведения использовалась информация, полученная из писем, заметок, официальных документов о Левитане Ю.Б. в архивах Литературы и искусства России (РГАЛИ РФ), Гостелерадиофонда России, Министерства обороны РФ, государственного музея истории России и из иных источников.
Другие рассказы автор читайте в книге "Всем! Всем! Всем!"
Свидетельство о публикации №216101700470