Инна НАЧАРОВА
Инна Владимировна Начарова — российская писательница, публицист, общественный деятель. Ее произведения изданы в России, Австрии, Германии, Болгарии, Сербии. Лауреат Всероссийской литературной премии «Белая скрижаль» и Международного Литературного конкурса «Открытая Евразия». Диплом в номинации «За мастерство» Третьего международного конкурса в Дюссельдорфе (Германия).
Рассказ
Букетик нежности никогда не повредит.
Даже в самую радостную пору.
Или в самую тяжкую.
Нежность, она создана для жизни,
чтобы сделать ее гармоничней.
Солнце здесь палит нещадно. Ему противостоят в своей чарующей красоте уверенные розы и упругие сочные ягоды на виноградниках. Они привыкли к этому противостоянию в отличии от многочисленных котов, спасающихся в тени деревьев и домов. Выходящих лишь к вечеру в поисках ужина и общения. Новая хозяйка дома балует котов безмерно. Наемные работники на мандариновых плантациях ее коротышки мужа частенько перешептываются, глядя на новую хозяйку. Все здесь звали ее Руса, соединив воедино ее имя и название ее родины. Вот так из Анны и России в маленьком греческом городке на юге Кипра появилась Руса, любящая котов и не понимающая ни слова по-гречески. Ее коротышка муж был в городе человеком уважаемым, состоял в местной Общине и второй год был ее председателем. С его мнением считались. Частенько местные жители приходили к нему за советом. Хотя женитьба на русской девушке и не повлияла на его репутацию, но за спиной люди говорили всякое, не понимая, почему женился на чужестранке? Здесь и своих невест хватает. Особенно для такого состоятельного жениха.
Руса всем приходящим приветливо улыбалась и предлагала чаю. Все дружно отказывались. Руса пожимала плечами и уносила поднос с невостребованным чаем в объемных чашках прозрачного стекла. Потом кормила во дворе котов, о чем-то разговаривая с ними на своем непонятном для местных языке. По утрам Руса гуляла в мандариновых рощах мужа или во дворе дома среди цветущих роз. Улыбалась солнцу и приветливо махала каждому, кто встречался на ее пути.
Под солнцем ароматы трав, цветов и мандарин смешивались в головокружительный микс, который Руса называет смешным словом «счастье». Муж Руси по имени Костинос улыбался ее голосу, но при посторонних напускал на себя суровости и хмурил черные густые брови, пытаясь скрыть улыбку умиления в адрес жены. Она веселым звонким голосом называла его Костиком и тонкими белыми пальчиками пыталась разгладить нахмуренные брови мужа. Смеялась этому громко, чем невероятно смущала Костиноса.
Часто теперь к ним в дом приезжали гости из России. Дородная сестрица щупленькой Руси разгуливала по городку в невероятно откровенных нарядах. Вызывала внимание мужского населения и окружающие пересуды местных кумушек. Поговаривали, что Костинос женился на Русе только из-за денег, которые якобы вложил в его мандариновый бизнес муж сестры.
* * *
Сегодня Руса с сестрой рано утром отправились на местный рынок. Воздух еще свеж после ночи. Ароматы еще существуют в воздухе по отдельности. Сестра рассказывала Русе про жизнь.
— Ты не поверишь, как трудно одновременно быть и художницей, и писательницей!
Руса кивала на слова сестры. Сама она не отличалась талантами и потому всегда восхищалась сестрой. Она была старше, умнее, красивее. Писала рассказы и картины. Привела в их семью богатого зятя и родила троих детей. Ничего из перечисленного сама Руса в жизни не сделала. Только вот бросила своего первого мужа Юрку, который любил ходить в лес за грибами. Ставил вкусные настойки из трав и ягод. Да читал Русе вслух монографии докторов. Сам Юрка работал простым врачом-терапевтом в обыкновенной российской городской поликлинике. В ней-то Руса с ним познакомилась, когда привела маму к нему на прием.
Маме и сестре Юрка не нравился, потому как был старше Руси на двадцать лет. Толстый, с седой бородой, он выглядел папой тоненькой Руси. А потом муж сестры нашел Русе здесь на Кипре Костиноса. И Руса, ни секунды не сомневаясь, уехала от грибника Юрки сюда к морю и мандариновым рощам. По Юрке она не скучала ни одной минуты, хотя прожила с ним долгих четыре года.
— Ты понимаешь, что мои картины вошли в тридцатку лучших? — вывела Ру-су из задумчивости сестра. Руса радостно обняла сестру и поцеловала ее в щеку.
— Ты у нас такая умница!
Сестра довольно улыбалась.
Беженцев в городке было много. Они толкались на рынке с широкими белоснежными улыбками. На базаре сестры накупили овощей, фруктов, зелени и рыбы. Кое-как впихнули в корзинки еще и хлеб. Домой возвращались почти молча. Корзинки оказались тяжелыми, и идти было не просто. Молча вошли во двор и услышали с открытой кухни в глубине двора голоса Костиноса и мужа сестры — Романа. Сестры, не сговариваясь, поставили корзинки с продуктами на землю и, крадучись через заросли местных цветущих кустов, пробрались поближе к кухне.
— Если ты будешь так не регулярно делать взносы для банка, то они наложат арест на мое имущество, — недовольно и требовательно говорил Костинос.
— В России кризис, и у меня временные затруднения, — отвечал Роман.
— Ты мне привез лишний рот. Она ничего не умеет делать. Ни готовить, ни торговать на базаре, — все больше горячился Костинос.
— Но ты с ней бесплатно спишь, — парировал Роман.
Руса всхлипнула, стоя в кустах. Сестра махнула рукой, и они стали пробираться обратно к оставленным корзинкам.
* * *
Ночью, лежа рядом со спящим мужем, Жанна думала о том, о чем днем даже боялась помыслить. Она испытывала облегчение от того, что ее младшая сестра теперь далеко от ее ненаглядного мужа. Когда Руса была рядом, она всегда испытывала внутренний комплекс. Казалась самой себе старой по сравнению с сестрой и от этого менее привлекательной. Она прекрасно понимала, что за мужем водятся грешки в плане слабости к женскому полу. Поэтому подруг из своей жизни исключила давно, еще в студенчестве. Все годы своего замужества вставала рано, готовила сама мужу завтрак и
провожала на работу. К его возвращению всегда была дома нарядная с горячим ужином на столе. Днем она успевала быть владелицей Модного Дома. Его ей подарил муж много лет назад. Фасад из черного мрамора с золотыми вензелями названия был знаком каждой состоятельной моднице. Ткани для Модного Дома она закупала у известных домов моды в Италии и во Франции. Расходы Дома всегда превышали доходы. Но это несоответствие с лихвой покрывал супруг. Все в ее жизни было безопасно и упорядоченно. И она исключила все угрозы этому, возникающие на ее пути. Она любила сестру. Но на расстоянии эта любовь была окружена спокойствием. Рядом с сестрой в присутствии мужа она ощущала себя лесорубом рядом с эльфом.
Здесь на Кипре ей нравилось. Но через два дня они улетят домой, оставив Русе на лето своих сыновей. Костинос был ей глубоко не симпатичен, начиная с его маленького роста и заканчивая тем фактом, что он женился на ее сестре только из-за денег Романа. «Как хорошо, что у них есть деньги. Много денег» — думала Жанна. Это осознание создавало в ней внутренний покой и уверенность. Она помнила те времена, когда умер отец. Их мама с двумя дочками на руках, не имеющая ни образования, ни работы, училась варить каши, потому что от прислуги и няни пришлось отказаться. Она перешивала им платья из своих.
В те времена у Жанны зародилась мечта: шить одежду для женщин. Красивую, модную и дорогую. Теперь их мама ходит в платьях, сшитых Жанной из тканей, сделанных по эскизам дочери на лучших фабриках Милана и Парижа. Ее жизнь наполнилась смыслом. А после замужества этот смысл обрел финансовую поддержку и творчество захлестнуло ее. Она рисовала, шила, клепала аксессуары. В промежутках между рождением ее троих сыновей. Но в жизни всегда чего-то не хватало. Она силилась понять: чего? Ходила к гадалкам, экстрасенсам, в храмы к батюшкам. И только одна гадалка, подняв свои ясновидящие глаза от кофейной чашки, сказала: тебе нужна страсть. Жанна тогда возмутилась: «Это вы мне предлагаете, замужней женщине, завести аллюр на стороне?!» Гадалка пожала плечами и ответила: «Я только озвучила недостающий элемент». Жанна встала со стула, бросила на стол деньги и, не попрощавшись, ушла. Больше к гадалкам она не ходила.
* * *
— Что ты пялишься на бедную девочку?! — раздраженно толкнул ее локтем в бок муж. Они сидели в салоне самолета. Жанна разглядывала стюардессу, пытаясь определить: есть ли у нее муж, дети.
— Сочиняю рассказ про стюардессу, — рассеяно ответила Жанна.
— Опять? Ты же пишешь чушь! — не унимался муж.
— Откуда знаешь? Ты же не читал!
— Я слушаю твои разговоры.
— О чем?
— Все твои разговоры — это полная чушь! — супруг подозвал ту самую стюардессу, которую она разглядывала, и
Инна Начарова.
попросил коньяку. Стюардесса улыбнулась ему так ласково, что в сердце Жанны будто повернули вонзенный клинок. Она молча достала свой айпад и стала писать рассказ про стюардессу. Полет завершился на самом интересном месте ее сюжета. Жанна, выходя из самолета, вежливо сказала «спасибо» прообразу героини ее нового рассказа. Роман же в отличии от нее даже не взглянул на стюардессу. «Не понравилась», — решила про себя Жанна.
Водитель Сева встречал их всегда. Вез до дома, по дороге рассказывал мужу новости. Он работал у них давно. Жанна ехала и думала о Севе, задавая себе вопрос: а смогла бы я изменить мужу с водителем? Такая банальная до оскомины ситуация, описанная, показанная и рассказанная, вызывала в ней улыбку и... желание повторить. Сева был моложе нее лет на пятнадцать. Загорелый блондин с крепким торсом и невероятной голубизны глазами. Его глаза напомнили ей море, в котором она купалась еще вчера. Ощущение приятности морской воды нахлынуло на нее теплыми воспоминаниями. Вспомнила о Русе, оставленной там вдали. И стало грустно. Подумала, что Руса могла бы выйти замуж за их водителя Севу. Но эти мечты вновь уперлись в мужа. Нет. Так спокойнее. А Сева очень обаятельный. Она приосанилась и весь оставшийся путь смотрела в окно автомобиля, укладывая мысли в своей голове.
Вечером звонила Руса, плакала в трубку, сетуя на подслушанную ими накануне беседу мужей. Жанна утешала сестру скорее машинально. Все ее мысли были заняты Севой. Выплакавшись, Руса стала рассказывать о ее сыновьях. Жанна велела ей позаниматься с ними химией. На том и распрощались. Новый шелковый халат из дюти фри оказался слегка узковат. Но это с лихвой компенсировалось обилием прозрачного пенного кружева, которое учинило этакий флер прозрачности и досягаемости взгляда. Ей нравилось. И она медленно оглядывала себя в зеркале, представляя загорелые крепкие руки Севы на этом нежном трепещущем, как лепестки бутона, одеянии. В его руках бутон готов раскрыться. От этих грез у Жанны закружилась голова. Она шумно сглотнула и пошла в спальню, прихватив айпад. Новые повороты сюжета родились в ней. «Странный народ мужчины, — размышляла Жанна, — Любовь для них чушь. А основа бытия — секс».
С утра Жанна суетилась в Модном Доме. Отдавала распоряжения, строжила коллектив, меняла экспозицию витрины. Сотрудники развешивали в огромных окнах ее картины. Она размахивала холеными руками с ярким оранжевым маникюром, указывая как поставить и повесить. На улице около нее остановилась женщина и, указав на ее розовые мальвы во дворе маленькой церкви, выписанные маслом в светлое солнечное утро, спросила сколько стоит эта картина. От неожиданности Жанна продешевила. И когда покупательница уже ушла с ее картиной, пожалела о своей щедрости. Тут же позвонила Русе рассказать о спонтанной истории. Долго говорила в трубку. Руса терпеливо слушала, зная, что ее сестре собеседники не нужны. Только слушатели. Руса всю свою жизнь была слушателем. Мамы, сестры, зятя. А теперь еще и новоявленного мужа. Костинос вчера ни с того ни с сего взял ее с собой на собрание местной общины. Собравшиеся в здании муниципалитета жители удивились ее приходу даже меньше, чем она сама. Собрание проходило шумно. Власти пообещали всем, кто будет брать на работу беженцев, денежное вознаграждение. Костинос и несколько местных фермеров высказались за деньги. Группа молодежи протестовала, аргументируя свой протест тем, что беженцы займут их рабочие места. Пожилые женщины ратовали за выдворение беженцев из городка. И все собравшиеся единодушно протестовали против строительства здесь лагеря для беженцев. Руса, глядя на жаркое ристалище, и сама себя ощущала здесь беженкой. Абсолютно чужой этим людям. И лишь ароматы южного вечера на морском берегу напомнили ей и о прелестях ее нового положения.
Костинос умело дирижировал людьми, добиваясь желаемых результатов собрания. Руса это понимала и в душе аплодировала мужу. Он живет по принципу: «Ничего личного», руководствуясь этим и в личной жизни. Личная жизнь Руси здесь наполнена морем и солнцем, ароматами и новыми впечатлениями, новыми лицами и обычаями. Ей казалось, что она уже любит Костиноса. По утрам она срезала розы в саду для большой вазы в гостиной. К завтраку. Ей нравилось, когда аромат роз, такой нежный и уверенный одновременно, противостоял агрессивному и всепобеждающему аромату кофе. Аромат свежей сдобы метался между ними, ища поддержки у апельсинового сока в прозрачном пузатом кувшине. А за ужином чуть уловимый в своей терпкости винный дух поднимался вверх и тонул в вечерней прохладе, накрывающей город, его сады и пляжи. Аппетитные ароматы жареного мяса, рыбы и овощей врывались в этот романтичный дуэт своей сочной реальностью. Выдохшиеся к вечеру ароматы духов устало дополняли эти эфемерные реалии. Руса наслаждалась здесь всем. Сыновья Жанны целыми днями купались в море, уезжая утром на велосипедах, и возвращаясь только к ужину. Руса ежедневно беззастенчиво врала сестре, что она занимается с мальчиками химией. Ей было жаль отрывать их от моря.
«Обе вы одинаковые». На что Руса улыбалась и переводила разговор на другие темы.
К ним приехал погостить брат Кости-носа. Этот шумный красавец грек с божественным именем Ахилл совсем не походил на убитого горем вдовца. Его жена умерла несколько месяцев назад, оставив пятерых дочерей. Ахилл все время просил Русу познакомить его с русской подругой.
— Познакомься лучше с ее сестрой, — ерничал Костинос. И добавлял: «Она тебе голову снесет своей безбашенностью». Ахилл спрашивал Русу о сестре. И она отвечала, что сестра талантливая и замужем. На что Ахилл начинал громко хохотать со словами: «Та женщина, которая умудрилась выйти замуж, безусловно, талантлива! Дуры живут одни». Руса думала, что стало бы с их экзальтированной мамой, доведись ей услышать речи этих братьев о ее дочерях.
Ахилл уговорил-таки Русу познакомить его с подругой из России. Все сложилось удачно, и вскоре ее студенческая подруга Томусик появилась в зале прилета местного аэропорта, где и встретила ее Руса. Подруги крепко обнялись. Томусик с ходу стала сетовать на свой многолетний застоявшийся роман с итальянским тенором из Неаполя. Она обхаживает его уже четыре года. А воз и ныне там. Жениться не предлагает. Ничего не предлагает. Кроме своей старости и песнопений.
— Вот цакнется и что я? — удивленно поднимала аккуратные брови Томусик. Руса кивала головой.
— Денег не дает. Только на хозяйство.
— Том, ты ж такая красавица, — перебила подругу Руса, лихо сворачивая на шоссе, — неужто там помоложе кого нет?
Томусик закатила глаза и, словно маленькому ребенку, стала разъяснять Русе об их возрасте, о большой конкуренции в мире итальянских невест и о нежелании итальянцев жениться.
На ее словах: «Жируют суки на солнышке под белое вино» красный кабриолет Руси заглох. Подруги переглянулись и рассмеялись. До городка два километра. Вокруг жара и пролетающие на огромной скорости автомобили.
Руса объясняла в трубку, где они находятся. Через десять минут за ними приехал Ахилл.
* 1 1
Ахилл перенес чемодан Томусика в свой багажник, дождался, когда девушки усядутся в машину и рванул с места. Томусик ойкнула от кокетства, а вовсе не от страха. Руса это поняла и улыбнулась. Ахилл грубовато объяснил:
— Вам нечего бояться. Вы в Греции. А все греки потомки могучего Зевса.
И он самодовольно посмотрел на То-мусика.
— А все гречанки потомки Афродиты? — не дала спуску гостья.
— Теперь я вижу, что русские женщины, скорее, ее потомки, — сделал комплимент Ахилл.
В город въехали со стороны центральной площади, посреди которой стояла огромная корзина, наполненная расписанными яйцами. На каждом из которых было написано «Кало Пасха», что означает «Счастливой Пасхи». Минут десять фотографировались на фоне этой корзины. Ахилл уже игриво приобнимал Томусика за талию. Руса предложила съесть по мороженому в кафе здесь же на площади. Потом они долго болтали, поедая сливочное мороженое с клубникой. Ахилл рассказывал им трепетные истории про греческих богов. А Томусик, вытаращив глаза, с преувеличенным вниманием слушала рассказчика. Ахилл говорил о том, что, нарекая своих дочерей именами греческих богинь, он понимал, что каждая унаследует ее судьбу Поэтому старшую он назвал Ариадной, вторую Герой, третью Афродитой, четвертую Амфитритой, а пятую Афиной.
— Хоть Афина и не родилась из моей головы, но она моя любимая дочь, — разглагольствовал Ахилл.
— Третья самая красивая? — спросила Томусик.
— Она будет стараться быть красавицей. Это ее бремя, данное ей именем. И мной, — самодовольно отвечал многодетный отец.
Томусик, склонившись к Русе, шепотом спросила: «Эти обремененные именами хотя бы уже совершеннолетние?» Руса рассмеялась. Ахилл удивленно посмотрел на девушек. И Руса пояснила родственнику:
— Томусик интересуется возрастом твоих богинь.
— О! Они уже взрослые девушки! У каждой имеется бойфренд. Но, слава могучему Зевсу, они еще не сделали меня дедушкой! Я чувствую себя очень молодым, — весело отвечал Ахилл.
В кафе они были одни, так как в самый полдневный солнцепек у местных жителей не принято находиться в кафе или гулять по улицам. В эти часы так делают туристы. Мороженное Ахилла растаяло. Он много говорил, размахивал руками. Девушки, слушая его веселые истории, наслаждались вкусом летнего лакомства. Руса стала торопить всю компанию домой со словами: «Костинос будет волноваться». И они поехали в сторону дома. С одной стороны — море невероятного оттенка не то бирюзы, не то лазури. С другой стороны — маленькие домики, скрытые от посторонних глаз мандариновыми деревьями и зарослями винограда.
* 1 1
На пляже в этот час было пустынно. Все заняты работой в садах и в ресторанчиках. Утренний полив и приготовление традиционных завтраков. Неподалеку на песке спал человек, завернувшись в клетчатое разноцветное одеяло. Подруги переглянулись и остановились. Много говорят о том, что мигранты несут опасность. И подруги не знали, как реагировать. Потоптавшись на месте, они продолжили свой путь по еще прохладному песку, держась от спящего на отдалении. Расположившись на песке, они пошли купаться, краем глаз наблюдая за спящим.
Когда они вышли на берег, увидели его уже сидящим на цветном клетчатом одеяле. Это был смуглый юноша необыкновенной красоты. Брутальность и наивность мира соединились на его лице и во всем его облике. Руса невольно остановилась, залюбовавшись незнакомцем. Тому-сик в обычной для нее циничной манере спросила подругу:
— Секс с беженцем?
Руса поморщилась и ответила:
— Такой невероятной красоты я никогда не видела. Ботичелли никто в сравнении с Господом, создавшим этого юношу!
Томусик хохотнула и принялась стелить на песок покрывало. Достала из плетеной корзинки свежий длинный батон, сыр и помидоры. Руса, глядя на юношу, знаками пригласила его к ним угоститься нехитрым свежим завтраком. Юноша смущенно подошел и с трудом и ошибками произнес греческое «здравствуйте». Руса пригласила его присесть и протянула ему, сделанный Томусиком бутерброд. Он благодарно смотрел на Руссу, и ей казалось, что глаза его становятся влажными. Чтобы не смущать его более, Руса решительно откусила свой бутерброд. Незнакомец ел аккуратно. Ни одной крошки не упало с бутерброда. Томусик беззастенчиво пялилась на юношу. Он улыбался Русе улыбкой проснувшегося ребенка. И она поняла, что влюбилась. Что не может оторвать взгляд от его глаз. И от его губ, так трогательно растягивающихся в улыбку. Ей хотелось обнять его и вдыхать ароматы дальних стран и другой жизни, столь жалкой и столь решительной. Руса очнулась от своих мыслей лишь тогда, когда ее рука коснулась смуглой щеки незнакомца. Она спешно отдернула руку и увидела округлившиеся от удивления глаза подруги.
Не сговариваясь, они стали складывать в корзинку остатки еды. Юноша встал и повторил ломанное греческое «спасибо». Свернув покрывало, подруги почти бегом отправились в сторону города. Несколько раз Руса оборачивалась и махала незнакомцу. Он махал ей в ответ, стоя у кромки моря в лучах восходящего солнца, как иллюстрация мифов о греческих богах. Руса была теперь твердо уверенна, что так и выглядел Бог Любви.