19 января 1865 года родился Валентин Серов
У моего дедушки, академика Дмитрия Лихачева, в спальне на даче в Комарово висел плакат с выставки Валентина Серова. На нем — картина, которая была одним из любимых произведений дедушки. Два черноволосых мальчика в одинаковых коротких штанишках. Они стоят, очевидно, на какой-то террасе. Скромный деревянный настил, перила. А сзади — розовато-бежевый песок пляжа, серое низкое небо и волны Финского залива.
Текст: Зинаида Курбатова
Этот пейзаж как будто играет второстепенную роль. Но в нем чувствуется сразу такое родное хмурое северное лето, влажный воздух, пахнущий водорослями и тростником. Написан пейзаж, как все у Серова, — быстро и точно. Одно движение кисти — целый мир. В детстве мне казалось: если долго смотреть на эту картину, то услышишь крики чаек и почувствуешь запах тины и мокрого песка. В последний год, когда дедушке уже трудно было дойти до залива, он смотрел на плакат. Я потом поняла: он думал о своем детстве.
В далекие предвоенные годы, до Первой мировой, конечно, — речь об этом времени — семья дедушки снимала скромную дачу в Куоккале. Митя со старшим братом, Мишей, точно так же ходили на залив. Подолгу смотрели на волны в плохую погоду, совсем как сыновья Серова на картине. Но если быть точной, Серов своих сыновей писал в Териоках, теперь это Зеленогорск — две остановки от станции Куоккала, которая сейчас носит имя Ильи Репина — Репино. В начале ХХ века это были любимые места отдыха петербургской интеллигенции. В XXI веке — это места, где строят дома состоятельные люди. За сто лет здесь все изменилось до неузнаваемости. Но на картине Валентина Серова все тот же пустынный пляж.
ВСЁ ПОБЕЖДАЮЩАЯ КРАСОТА
Выставка в Государственной Третьяковской галерее, посвященная 150-летию великого Валентина Серова, будет длиться до января. Каждый день сюда приходит не менее 3 тысяч человек, а в выходные даже больше. Многие бывают и по нескольку раз, подолгу стоят у картин, внимательно читают таблички, на которых изложены биографии изображенных.
"Музей не рассчитывал на такое количество посетителей. Причин тому несколько. Валентин Серов — это художник, которого всегда любили в Советском Союзе и в России, — говорит генеральный директор Государственной Третьяковской галереи Зельфира Трегулова. — При этом в последние годы не было больших серьезных публикаций. Люди получают на выставке особые впечатления, особые эмоции и особые чувства, в том числе и от того, как Серов работал. Здесь определяющим является масштаб творческой личности этого художника, когда ходишь по выставке и видишь то, что он сделал всего за 22 года работы, — от "Девочки с персиками" до "Иды Рубинштейн" или "Похищения Европы". Понимаешь, что вряд ли кого-то можно поставить с ним рядом. Он каждый раз оказывался впереди своих коллег, ощущая то, что требует время, и то, что является художественной необходимостью. Импонирует и то, что художник менялся, здесь на выставке вы видите как минимум трех Серовых. А то и больше".
Валентин Серов учился в Петербурге, причем у самого Репина и у менее известного Чистякова, все ученики которого были отменными рисовальщиками. Серов был, безусловно, одним из лучших, Чистяков им гордился. Поначалу Серов близок к передвижникам, и некоторые его портреты напоминают репинские. Например, Софья Драгомирова в каком-то а-ля народном костюме. Прямо как постановка в классе Академии художеств.
Взяв все лучшее у академической системы, Серов одновременно соединил это лучшее с идеями импрессионистов. С их свободной манерой письма, с игрой света. Его реализм — чистый и ясный, не перегруженный деталями, назидательными литературными и историческими сюжетами. Все, что писал Серов, это просто очень красиво. Зрителей притягивает прежде всего вот эта всё побеждающая красота. И маэстрия. Есть такое слово. Его очень любят сами художники. Означает оно высший пилотаж в искусстве, виртуозность.
Серов прожил немного — 46 лет, работал всего 22 года. Оставил огромное наследие. В Третьяковке нынче показывают Серова — рисовальщика, иллюстратора, сценографа, пейзажиста и портретиста. Так хорош таинственный Пушкин, летящий на лошади сквозь осеннюю мглу к друзьям в Тригорское. И Пушкин на скамейке — печальный, одинокий и хрестоматийно известный. Так хорош Шаляпин, нарисованный углем на холсте! И может быть, и удачно, что остался этот подготовительный рисунок и до масла не дошло.
А какие наброски! Какая упругая линия, только карандаш и сангина. Почти никакой штриховки. Наброски абсолютно из другой эпохи — так рисовали шестидесятники. Вернее, лучшие из них стремились так рисовать.
А какие иллюстрации к басням Крылова! Серов ведь очень любил животных и был, конечно, выдающимся анималистом. И звери у него все со своими характерами — звери-люди. С анималистами сейчас, кстати, совсем плохо. Не знают художники животных и не умеют их рисовать. Иногда у баталистов можно встретить лошадей. Но обычно немного картонных. Так ведь где их теперь рисовать с натуры? Лошадей? Целая история.
А театральные работы Серова? Впервые в Третьяковке показывают великолепный занавес к "Шахерезаде" из коллекции Вишневской и Ростроповича. Тут настоящий модерн. И линии, и силуэты, и розово-лилово-зеленоватые краски, и восточная нега. Во всем великолепии предстает эпоха Дягилевских сезонов и их визитная карточка — плакат с Анной Павловой в роли Сильфиды.
А какие карикатуры! За это сотрудникам Третьяковской галереи отдельное спасибо. Тут автопортрет "Скучный Серов" — художник вот так себя видел. В унылом полосатом костюме чуть ли не с пузырями на коленях. В шляпе-"поганке", надвинутой на лицо. Сложный характер был у Валентина Александровича, замкнутый он был человек.
А какой Дягилев? Похож на морского слона, основательно сидящего на махоньком стульчике. И сзади, вытянувшись в струнку, стоит его милый друг Валечка Нувель. А Игорь Грабарь, у которого ноги колесом? Вот уж не знали! И еще один Грабарь, просто уже в виде большой старой птицы. А Ида Рубинштейн, нарисованная одной линией, — позавидовал бы сам Пикассо! Но об Иде — отдельный рассказ.
Несколько вариантов "Похищения Европы". Прямо воскликнуть хочется: да как же это красиво по цвету, как лаконично, как вкусно написано! И тут же скульптура Серова — бык с Европой на спине.
А несколько сцен из жизни Петра? И одна сцена из жизни Елизаветы Петровны... Картины, которые перекликаются с мирискусническими композициями, ведь у мирискусников существовал культ именно Елизаветы и ее эпохи. "Кубок Большого орла". "Петр в Монплезире". Живой, некрасивый. С зеленым лицом — не выспался. Так объяснял сам Серов. А картина "Петр I"? Серов хотел нарисовать не парадный помпезный портрет Петра I. А человека. Долговязый император шагает навстречу штормовому ветру, вскидывая журавлиные ноги. Сзади корчатся от холода придворные. Ловишь себя на мысли: да так все и было, когда "на берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн". Петр стремительно движется по пустынному берегу, которому еще предстоит стать Санкт-Петербургом. Сзади за Невой — одинокий золотой шпиль. Адмиралтейство? Стало быть, Петр идет к своему дворцу, на месте которого сейчас музей Эрмитаж.
Уже одних этих рисунков и театральных работ хватило бы для целой выставки.
ТО, ЧТО УШЛО В ПРОШЛОЕ
Но все же главное у Серова — портреты. Кого же писал великий живописец? Кто были его заказчики? Это тема многих монографий, статей, серьезных исследований.
Экспозицию в Третьяковке устроили очень грамотно. Здесь нет так называемой шпалерной развески, которой грешат многие наши музеи, стараясь затолкать в одну экспозицию как можно больше. В залах на Крымском Валу достаточно пространства. Особенно это важно, когда речь идет о больших портретах. Можно остаться наедине с такой картиной, вступить с ней во внутренний диалог. И это также определило успех выставки.
"Одна из причин успеха — это невероятная энергия, которую Серов вкладывал в работы, — полагает Зельфира Трегулова. — Мы знаем истории про сто сеансов. Но понятно, что он не мучил по сто сеансов один холст. Мы показываем это в разделе "Портрет Генриетты Гиршман и все эскизы к нему". Он вкладывал в свои работы то, что люди ощущают, улавливают, и это очень важные переживания".
Посетители наслаждаются красотой породистых лиц, платьев, интерьеров. Все это ушло в прошлое, осталось на пожелтевших фотографиях и в мемуарах. И этого не хватает...
Портрет Боткиной, возможно, не самый известный. Смуглая девушка сидит на диване, обитом цветной материей, с золочеными резными украшениями. Сбоку устроилась маленькая комнатная собачка. На девушке — бальное платье нежных золотистых тонов, немного открывающее плечи. Оно явно сшито из тонкой, изящно вышитой ткани на шелковом чехле — так шили в начале ХХ века. Именно этот портрет чаще всего выбирали студенты-живописцы для копирования в Академии художеств. Фактически это очень модно одетая богатая молодая женщина, жившая сто лет назад. Это — гламур того времени, лишенный, разумеется, даже намека на пошлость.
Серов писал много заказных портретов. Наверное, только художники знают, что такое заказной портрет, когда портретируемый или даже его родственники диктуют свои условия. Дамам хочется быть моложе и тоньше, мужчинам — выше ростом. Люди и тогда предъявляли свои требования даже великому Серову. Но, кстати, наверное, только Серов из всех придворных живописцев сам раз и навсегда отказался от этой миссии. Хотя успел написать и Александра III — по фотографиям. Один из его портретов нынче в Третьяковку доставили из Дании. Изобразил Серов и Николая II — это хрестоматийный портрет в серой тужурке. Недописанным он остался именно потому, что во время сеанса художнику сделала замечание Александра Федоровна, полагавшая, что разбирается в искусстве.
Заказчиков у великого Серова было предостаточно. Он писал Россию, которую мы потеряли. Градоначальников, преуспевающих адвокатов, купцов-толстосумов и купцов-меценатов, великих актеров и писателей, богемных друзей и балерин, недалеких аристократок, великих князей.
Писал он и представителей семьи князей Юсуповых, с которыми художник дружил. И прежде всего красавица и умница Зинаида Николаевна Юсупова. Знаменитый портрет из Русского музея. На портрете Зинаиде Николаевне 40 лет, но у нее осиная талия и мягкий взгляд серых глаз. Ее наряд напоминает об эпохе Марии-Антуанетты, столь любимой тогда в этих кругах. На шее — бархатная ленточка, седеющие волосы похожи на напудренный парик. И белый шпиц, и золото рам, и роскошно — свободно, как будто одним мазком, — написанное платье. А вот лицо княгини не так живо написано, видно, что у Зинаиды Николаевны тоже были свои замечания и капризы. Рядом — портрет ее мужа, князя Феликса Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона. Он просил больше внимания уделить его арабскому скакуну — Серов так и сделал. Конь — роскошный: ноздри в розовой пене, косит черный глаз, белая шея горделиво изогнута. А вот прекрасный психологический портрет младшего Юсупова. Дориан Грей Северной столицы, чопорный красавец и сноб, это он в 1916 году организует покушение на Распутина в своем петербургском дворце. Серова уже не будет в живых. А на портрете видно — этот молодой человек очень замкнут и закрыт, об этом свидетельствуют его поджатые губы и холодный взгляд.
Княгиню Ольгу Орлову Серов писал несколько раз. Огромный парадный портрет висит в центре экспозиции. Видно, что художник иронизировал над своей моделью, над ее гигантской черной шляпой, ножкой, обутой по последнему крику моды и выставленной напоказ. Какая великолепная пластика — острые плечи и коленки, манто, которое вот-вот упадет с плеч, и сама Орлова, готовая внезапно встать с кресла и уйти, хлопнув дверью.
Еще одна семья, на сей раз купеческая. Один из богатейших московских предпринимателей, Иван Абрамович Морозов, на фоне натюрморта Матисса: а как же, это ведь ему мы обязаны российской коллекцией импрессионистов. А вот портрет его жены — Евдокия Морозова до свадьбы была певицей в "Яре". У нее "мильонные" драгоценности, изумруд на правой руке размером почти с фалангу мизинца. Наверное, свадебный подарок, и, скорее всего, заказчик настаивал, чтобы перстень фигурировал на портрете... А сам Михаил Абрамович Морозов на портрете стоит, расставив ноги и слегка выпятив живот, — уверенный человек, знающий себе цену. А какая игра черного и серого! В этом Серов был мастер.
Валентин Серов был блестящий колорист. И если ранние портреты исполнены в более сдержанной гамме, то поздние — уже с привнесенными модерном яркими зелеными, бордовыми, лиловыми тонами. Белый у Серова всегда горит на солнце. Например, в портрете Константина Коровина. Они очень дружили, эти два живописца. Их так и звали: "Коров и Серовин". Наверное, мрачноватому Серову импонировал характер Коровина — бонвивана, открытого и притягательного весельчака. Всмотритесь, с какой любовью написано лицо друга. Это именно яркий человек, человек-праздник, который любит жизнь — застолье, охоту, природу.
Считается, что Серов огромное внимание уделял жестам своих героев на портретах. Например, выразителен молодой Горький, который как будто о чем-то просит, или московский вице-губернатор Голицын, который теребит рукой ус.
На выставке можно увидеть и рисунок самой интеллектуальной балерины Мариинки Тамары Карсавиной. Полюбоваться Анной Павловой в образе Сильфиды на знаменитом плакате Дягилевских сезонов. И, конечно, оценить портрет Иды Рубинштейн. Это тот самый портрет, который вызвал гнев стареющего Репина и восхищение Бенуа. Ида Рубинштейн, дочь богатого купца и непрофессиональная танцовщица, изображена нагой. Скандал! Как она смела раздеться? С такими острыми коленками и плечами? Интересно, что в тот момент Ида была вовсе не такой худой, но так ее изобразил Серов — сделал ее еще более выразительной. Картина эта почти плакат, почти графика. На выставке перед ней собирается больше всего зрителей. Многие с жаром обсуждают внешность Иды Рубинштейн, как будто это фотография в модном журнале какой-то современной светской львицы. Это — одна из последних работ художника наряду с "Похищением Европы".
Можно сказать, что Серову повезло. Он не был запрещен в Советском Союзе, не разделил участь друзей-мирискусников. Отчасти потому, что не принял первую русскую революцию и написал картину "Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?". На ней — разгон демонстрации в 1905 году. Но так или иначе, а репродукция его "Девочки с персиками" была на вклейке во всех советских школьных учебниках. И все знали — вместе с "Троицей" Рублева, вместе с левитановской "Золотой осенью" это — наше национальное достояние. И вот этот эффект "узнавания" — тоже важная составляющая успеха нынешней выставки в Третьяковке.