В моей повседневной работе нередко возникала еще одна очень острая проблема, которую приходилось решать вместе с подчиненными офицерами и прапорщиками всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Ибо столкнулся я с ней только в Афганистане и никакими теоретическими, а тем более практическими знаниями для ее решения не располагал.
У большинства молодых людей, попавших в Афганистан, напрочь отсутствовало чувство страха. Прослужив там всего лишь месяц, я сделал для себя вывод, который и записал в дневнике:
«29 июня 1986 г. Люди гибнут — это не может быть нормой. Притупляется чувство опасности, и люди гибнут. Нужен постоянный психологический допинг. Стиль работы должен быть таким, чтобы любым способом заставить чувствовать опасность. Самое страшное, что к мысли о возможной смерти как-то привыкаешь. И это расхолаживает».
Так вот, проблема, о которой я хочу поговорить, это проблема психологического привыкания человека к мысли о возможности своей смерти. В общем, если смотреть на эту проблему с позиции просто военного специалиста, ведущего войну, то факт психологического привыкания к мысли о возможной смерти вполне логичный. Но с позиции командира, отвечающего за каждого своего подчиненного, это совершенно ненормально.
Министр обороны, обращаясь ко всем офицерам в приказах, специальном письме, по телефону через командующего, требовал, просил, убеждал: воевать без потерь! Да и глупо даже подумать, что кто-то хотел чьей-то смерти или кто-то сам хотел умереть. Личный состав армии был полностью обеспечен всей необходимой техникой, боеприпасами, бронежилетами и другими материальными средствами. Конечно, на войне потери неизбежны.
Но их было бы значительно меньше, если бы каждый воин ежеминутно стремился сохранить свою жизнь.
Запомнился мне один разговор со своим замполитом. Случилось следующее. До меня докатилась информация, что в район расположения моих 2-й и 3-й застав пришла какая-то воинствующая группа, которая не собирается выполнять наше джентльменское соглашение с командиром дислоцирующейся в этом районе группы мятежников о взаимном неведении огня друг по другу. Утром на построении я объявил всему личному составу, что категорически запрещаю проезд на эти заставы на автомобилях без прикрытия БТР. Даже завоз продуктов потребовал осуществлять только на бронированной технике. Не выполнив моего приказа, один начальник поехал на заставу на КамАЗе. Туда добрались благополучно, а, возвращаясь обратно, попали под огонь засады. Водитель КамАЗа был убит сразу, пули попали в голову. На водителе был надет бронежилет, а каска лежала на сиденье. И что самое обидное: парень-то был боевой, во многих переделках побывавший, и ведь знал он прекрасно, для чего предназначена каска. Такова на войне цена беспечности.
Так вот, тяжелый разговор с замполитом состоялся по той причине, что он на всех заставах одновременно с рассказом о данном случае показывал личному составу простреленную и окровавленную пилотку с кусочком кости от черепа убитого, найденную в кабине автомобиля. С соответствующим комментарием. Я был против этого, считая такой показ кощунством по отношению к убитому. Замполит был другого мнения. Вероятно, мы были правы, каждый по-своему.
Правилом стали рассказы всем прибывающим о погибших, с анализом ситуации, при которой они погибли. Зачитывались письма, полученные от родителей. Мама одного моего сержанта в ответ на мое письмо писала: «Делайте с моим сыном все, что считаете нужным. Вы даже можете его побить. Но прошу Вас, умоляю — сделайте так, чтобы он вернулся домой живым!» Такие письма никого не оставляли равнодушными. Кстати, о письмах.
Когда получаешь письмо от родителей своего подчиненного, в ответ на отправленное тобой, потом в разговоре с ребятами делаешь ссылки на какие-то моменты, изложенные в родительских письмах, обращаешься к их напутствиям и задаешь вопрос: а как бы они оценили тот пли иной поступок своего сына, то не только получаешь неплохой результат в укреплении дисциплины, но и препятствуешь этому самому психологическому привыканию к мысли о возможности смерти. По собственному опыту скажу, что чувство страха оставить своих родных и близких без себя заставляет лишний раз подумать о своей безопасности.
Массу различных мероприятий проводили мы с целью сохранения жизней своих подчиненных. Это и строжайшее соблюдение боевой формы одежды. И в этой связи не могу согласиться с авторами некоторых публикаций, повествующих об «удобствах кроссовок», носимых на боевые действия личным составом, и о нерадивых командирах, не способных обеспечить своих подчиненных этой обувью. Я сам испробовал различную обувь в походах по «зеленке» и горам и убедился, что самая удобная — форменные ботинки. И всякое появление личного состава в иной обуви расценивал как отсутствие дисциплины в подразделении.
И многое еще в нашей работе было направлено против этого психологического привыкания. Но все делалось исключительно на основе наших эмпирических знаний и страстного желания сохранить всем жизнь. И если в боевой обстановке у наших ученых-психологов не хватило времени для изучения этой проблемы и выработки конкретных рекомендаций, то, может быть, сейчас, после окончания афганской войны, на всякий случай на будущее стоит ею заняться.
Понравилась статья? Поставь лайк, поделись в соцсетях и подпишись на канал!