Мы открываем цикл «Как я стал писателем», где будем разговаривать с интересными и необычными современными авторами. Наш первый собеседник – писатель, радиоведущий, постоянный колумнист журнала «Русский Пионер», а в прошлом следователь милиции, прокурор одного из управлений Генеральной прокуратуры Сергей Петров. Сергей рассказал нашему главному редактору Bookscriptor Екатерине Писаревой о своем пути в литературу, первой книге и о том, есть ли рецепт написания хорошего нон-фикшна.
Фото: Ева Авеева
– Твоя первая книга «Хроника его развода» вышла в одном из крупнейших издательств – ЭКСМО. Расскажи, как получилось, что ты – бывший следователь милиции, прокурор – и попал в литературу…
– В 2015, кажется, году писательница Лиза Зорина позвала меня на нон-фикшн на свое выступление, там она познакомила меня с Олей Яковлевой, редактором «Эксмо». У меня на тот момент были только рассказы в журнале «Урал», я начал писать колонки в «Русский Пионер», а все остальное (повесть и другие рассказы) – в столе. Оля предложила: «Пришли, почитаю». Я прислал. Ей понравилось, она отдала другому редактору, Елене Курочкиной (в литературном миру – Нестерина), ей тоже понравилось, и она довела дело до ума. Так вышла моя первая книга, состоящая из повести «Хроника его развода» и сборника рассказов «Менты и люди». Две самостоятельные вещи под одной обложкой.
– Хорошо, расскажи мне тогда, с чего для тебя все началось в литературе? Когда ты впервые что-то написал?
– Писал еще в детстве. У меня была куча тетрадок, исписанных романами про индейцев, донских казаков. Сценарии с другом писали к диким, яростным боевикам про качков-культуристов, которые захватили власть в России, а потом поперли на весь мир. С другим другом, уже в институте, написали новеллу «Идущие к солнцу» – это была история про блюз. Если кратко пересказывать сюжет: два друга путешествуют по Америке, играют, еще там был сложный любовный треугольник, а в финале все кончается драматично – их убивают. А после лет десять-двенадцать ничего не писал. И вот если говорить о профессиональном начале, то году в 2013-ом я решил начать писать не в стол. Я ходил по книжным магазинам, всегда интересовался современной литературой. Когда читал современных авторов, я думал: «Круто, но неужели я так не смогу?» Потом поехал в Одессу, очень вдохновился этим городом. И в поезде, лежа на верхней полке, набросал в блокнот маленький рассказ. Затем я проглотил «Харьковскую трилогию» Лимонова и понял, что вот оно – нужное правильное направление: откровенность, доставание ярких историй, не врать и не бояться. И я решил рассказать то, что знаю – написал эти милицейские рассказы быстро, могу написать и еще. Почти у каждого рассказа есть свой прототип. И вообще, они разными получились. Есть суровый такой реализм, трагедия, со смертью, крушением всего и вся. А есть чистой воды стеб. Есть парочка новелл о любви. И даже постмодернизм в одном проскакивает какой-то – одному оперу в Забайкалье является дух барона Унгерна. Я горжусь этими рассказами и хочу дописать, издать отдельной книгой. Хотя поначалу, правда, меня сдерживал факт существования книг Кивинова. Я думал, что моих «Ментов и людей» будут сравнивать с «Улицами разбитых фонарей». Но у меня получились совсем другие менты.
– До издания книги ты рассылал рассказы литературным журналам...
– Да, прошел сначала все наши либеральные журналы типа «Нового мира», «Знамени», «Октября» – получил категорический отказ. Я тогда работал в Генеральной прокуратуре и «Новый мир» был там рядом, поэтому я захаживал, приносил рукописи. Периодически позванивал – никто ничего не публиковал. Так хотелось зайти к этим господам с проверкой! Шучу. Потом послал по электронной почте свои рассказы в «Урал», они взяли первый мой рассказ «Практикант». Потом «Сибирские огни» тоже меня напечатали. Развелся, уехал в Екатеринбург (через полтора года вернулся в Москву), там долгое время находился в подвешенном состоянии. Было время бездельничать, время для себя. Помог Фейсбук. Списался с Лерой Тихоновой, которая писала в Русском Пионере. Спросил контакты «Русского Пионера», она дала мне контакты Николая Фохта, который там редактор. Я долго не мог понять стилистику Русского Пионера, думал, что это ближе к журналистике. Он спросил: «На какую тему вы хотите написать?» Я ответил: «Жизнь москвича в провинции». Он ответил, что это журналистика, а нужны художественные тексты. Попросил прислать ему несколько рассказов, я отправил. А потом он мне сообщает: «У нас тема номера – «Новый год». Пишите». Я написал трагическую колонку, с которой фактически и началась «Хроника его развода» – предельная откровенность. И пошло-поехало. Подспудно у меня продолжает зреть желание жить только на писательские доходы.
– А это реально?
– Я понимаю, что нереально. Но бывают отдельные случаи…
– А не мешает ли тебе колумнистика? Не растрачиваешь ли ты глобальные идеи на маленькие журнальные зарисовки?
– Нет. Я же не пишу в десять изданий одновременно. Иногда возникают замыслы эти колонки-эссе переосмыслить заново, переделать. Раза четыре получалось. Но только четыре раза. Мне кажется, что если я начну перерабатывать глобально, то будет вторичность уже. Каждый писатель носит в голове проекты, замыслы новых книг, еще не сформулированных. Проходит какое-то время, замысел обретает очертание, ты начинаешь писать что-то новое. Причем временной промежуток может быть разным: от недели до пяти лет.
– А сколько по времени ты писал свою дебютную книжку?
– «Хроника его развода» писалась на мощном эмоциональном фоне полгода где-то: четыре месяца писал, потом месяц редактировал, что-то убирал. Она была значительно больше.
– Это исповедь?
– Почти. Там много личного. Но это не автобиография в чистом виде. Есть придуманные образы, придуманные события.
– Как ты считаешь, имеет ли автор право выносить личное в публичное поле? Иными словами, насколько писатель может использовать ресурсы своей памяти? Не было ли у тебя проблем с героинями?
– С прототипами героинь? Не было. Я их там не оскорбляю. Достается герою больше, а не героиням. Степень ответственности за написанное берет на себя писатель, конечно, все морально-этические аспекты на его совести. Нельзя разглашать государственную тайну и глубоко личные тайны, которыми поделился с тобой другой человек. А так – все нормально.
– А что у тебя с самоидентификацией: чувствуешь себя писателем или все же бывшим следователем? Или, может быть, радиоведущим? Колумнистом?
– Писателем, конечно. Сначала чувствовал себя самозванцем. Это ведь чистой воды авантюра, когда есть целый Литературный институт! Но многие ли стали публиковаться? Пелевин, Сенчин, Ганиева, да, остались в литературе, а другие?… Их все же много, далеко не всех публикуют, и тут ты – мент, черт из табакерки. Вообще я к себе критически отношусь, я знаю цену ответственности, я людей к ней привлекал. Просто для меня писать – это потребность. Я, наконец, научился это делать. И не хуже других.
– Насколько, кстати, обложка важна для книжки? И можешь ли ты повлиять на своего издателя?
– Надо находить компромисс. С «Хроникой его развода» мне сказал редактор сразу, что обложка может получиться не «ок», поэтому я сам занялся ею, обратился к Марине Павликовской, которая рисует картинки к моим колонкам в «Русском Пионере». Она прочла книгу и нарисовала. А что касается «Бакунина», то там разные были варианты. Мы с редактором, Григорием Пернавским, многие рассматривали. Там был первый кислотный вариант а-ля Энди Уорхол, другие. Но вот последний – самый крутой. Художник, Владимир Мироненко, постарался на славу. Он книгу прочитал, понял образ героя. Именно этот человек с бородой, изображенный на обложке – срисован с настоящей фотографии Бакунина. Без барабана, конечно, но в шапке. На обложке отображено, что он веселый и неформатный для XIX века человек. Такой настоящий панк. И, слава Богу, не было ничего там с ирокезом. А барабан, с которым он изображен, символизирует этот грохот, которым Бакунин сотрясает мир.
– Что касается второй твоей книжки, раз уж мы заговорили о ней, «Бакунин. Первый панк Европы» – ты сам выбрал название?
– Название должно было быть другим – «Бакунин как агент влияния». Потому что там есть интересная история, которая указывает, что его деятельность была на руку в определенный момент нашим властям. С другой стороны, я шире описываю в книге, что Бакунин на нас влияет до сих пор, Прямухино – его родовое имение, его дух витает над ним. Сейчас оно под патронажем Фонда Екатерины Бакуниной, его племянницы, которая превратилась из гламурной пустышки в сестру милосердия. Там такой плакат еще висит «Помнит Россия Бакуниных имена» с изображением Мишеля… Так что вариант названия тоже мой. Но я на нем не настаивал, а издатели сказали, такое название все-таки лучше. Мы пришли к консенсусу и назвали «Бакунин. Первый панк Европы».
– Книжка про Бакунина – это нон-фикшн. Как у тебя случился переход от художественной литературы к нон-фикшну?
– Когда я писал «Хронику его развода» (я недавно понял, что две эти книги связаны каким-то образом), то в «Хронике» был подзаголовок «анархическая трагикомедия в двух частях». Я вспомнил, что когда происходили события, описанные в произведении, я читал бакунинские труды: «Исповедь», «Государственность и анархия». Его образ был все время где-то рядом со мной. Когда первую книгу издали, я решил про него написать. Еще я у Лимонова эссе прочитал про Бакунина. Фигура его была лихо описана, с юмором, но многое осталось за кадром, на 5-7 страницах не уложишься. Стал смотреть: последняя биография была написана в 2006 году. Прочитал ее, но мне показалась она скучной. И я пошел на эксперимент (я расценивал все это как эксперимент) – и получилась трагикомичная книга. А переход прошел успешно. Это не чистой воды науч-поп, это – науч-панк, ЖЗЛ-панк, художественный нон-фикшн.
– Так как же написать хороший нон-фикшн?
– У меня есть лекция на эту тему. Главное правило при написании – выбрать героя, который тебе близок по-настоящему. А еще желательно, чтобы у вас были какие-то пересечения жизненных ситуаций – у меня вот с Бакуниным было. На этого близкого тебе героя все остальное нанизывается, периодически отсылки к кинематографии. Надо взглянуть на его поступки с точки зрения современности – вот это все накручивается и получается нескучно.
– Нескучно – самое главное?
– Нет, но один из важнейших компонентов.
– А как же книги, которые требуют преодоления?
– Это ты говоришь о книгах, в которых динамики мало, зато глубокое погружение, засасывает? Это другая методика получается. Кто-то утонет, кто-то выберется.
– Много приходится по архивам, библиотекам ездить, разговаривать?
– Много было прочитано. С Бакуниным проще, он яркий человек, о нем писали в XIX и XX веке, есть ученые, историки, исследователи анархизма. Я с некоторыми встречался. Сидел в Ленинской библиотеке, искал что-то в Интернете, ездил в Тверь в имение, беседовал со смотрительницей музея. Интервьюировал, прямых цитат в тексте нет, но в эпилоге моя поездка описана в виде очерка. Много приходится сидеть. Бывают обидные ситуации, когда ты сидел, искал долго, потратил уйму времени – а потом набрал как-то иначе, и тоже самое вылезло в поисковике. Я не историк, конечно, я писатель. Но, благодаря общению с книжным обозревателем и историком Яной Лариной, понял, что на правильном пути. Только архивы, только хардкор, Интернет – так, уточнить кое-что!
– А чем историк отличается тогда от писателя в стиле нон-фикшн?
– В любом нон-фикшне ты транслируешь, конечно, что-то чужое, но и интерпретируешь, высказываешь свое отношение. Я не могу сказать даже, что сложнее: просто художественная проза или хорошо написанный нон-фикшн. Исторический нон-фикшн – это хорошо художественно написанная диссертация.
– Если бы ЭКСМО тебя не напечатали, то у тебя были альтернативы?
– Я тогда рассчитывал, если честно, на толстые журналы. Точнее на один журнал – «Урал», меня там любят, особенно зам. главного редактора Надежда Колтышева. Но, как говорил Ельцин, не вышедший по причине опьянения из самолета – что случилось, то случилось. Кстати, в «Урале» она тоже была опубликована. Как и три первые главы «Бакунина».
– Могут ли толстые журналы помочь начинающему писателю?
– Вообще толстые журналы – помощники издательств, в идеале – должны были быть. Но этого нет. Только у либералов, наверное, есть. А в остальном – они на разных полянах сидят. Я предлагаю тебе произвести анализ, сколько из тех людей, которые в них публиковались, издали книжку. И написать большую науч-поп статью.
– То есть ты считаешь, чтобы попасть в издательство важно иметь протекцию?
– Что уж лукавить, я не верю в то, что можно зайти с улицы, и тебя радостно примут. Поэтому надо следить за современной литературой и понимать, кто с ней и в ней работает.
Переходите в редактор и начните писать книгу прямо сейчас или загружайте готовую рукопись, чтобы опубликовать ее в нашем каталоге!