Могучий и необъятный Красноярский край воспет в народном творчестве и до сих пор поражает исследователей
"...Сибирский тракт — самая большая и, кажется, самая безобразная дорога на свете... Грязь пошла невылазная, ямщики стали неохотно возить по ночам. Но что ужаснее всего и чего я не забуду за всю мою жизнь, это перевозы через реки. Подъедешь ночью к реке... Начинаешь с ямщиком кричать. Дождь, ветер, по реке ползут льдины".
Текст и фото: Михаил Тарковский
"Везде предлагают одной только "утячьей похлебки" и больше ничего. А эту похлебку есть нельзя: мутная жидкость, в которой плавают кусочки дикой утки и потроха, не совсем очищенные от содержимого. Невкусно, и смотреть тошно. В каждой избе — дичина. В Сибири никаких охотничьих законов не знают и стреляют птиц в продолжение всего года. Но едва ли здесь скоро истребят дичь. На расстоянии 1500 верст от Тюмени до Томска дичи много, но не найдется ни одного порядочного ружья, и из ста охотников только один умеет стрелять влёт. Обыкновенно охотник ползет к уткам на животе, по кочкам и мокрой траве, и стреляет только из-за куста, в 20–30 шагах в сидячую, причем его поганое ружье раз пять дает осечку, а выстрелив, сильно отдает в плечо и в щеку; если удается попасть в цель, то тоже не малое горе: снимай сапоги и шаровары и полезай в холодную воду. Охотничьих собак здесь нет".
Уж никак не ожидаешь такого от Чехова, который с детства представляется как "страстный охотник и уездный доктор", а значит, человек неприхотливый. Многие считают, что такое восприятие дорожных неурядиц связано с плохим самочувствием писателя. Наверное, так и было — в такой дороге и здоровый-то простынет!
Когда Чехов ехал на Сахалин, то частенько отзывался о Сибири и Дальнем Востоке в таком духе: то дороги плохи, то, дескать, грязь да скотство. Но почему-то появились вдруг эти строки: "Не в обиду будь сказано ревнивым почитателям Волги, в своей жизни я не видел реки великолепнее Енисея. Пускай Волга нарядная, скромная, грустная красавица, зато Енисей — могучий неистовый богатырь, который не знает, куда девать свои силы и молодость. На Волге человек начал удалью, а кончил стоном, который зовется песнью; яркие золотые надежды сменились у него немочью, которую принято называть русским пессимизмом; на Енисее же жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась... На этом берегу Красноярск, самый лучший и красивый из всех сибирских городов, а на том горы, напомнившие мне о Кавказе, такие же дымчатые, мечтательные. Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!"...
ВЕСЬ КРАЙ — СВОЙ
После таких слов даже неловко переходить к информативной сводке... Красноярский край — один из главнейших регионов России. Об этом говорят и его размеры, и положение на карте нашей страны. Край был образован 7 декабря 1934 года постановлением Президиума Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) РСФСР. В состав региона вошло несколько десятков районов, Хакасская автономная область, Таймырский и Эвенкийский национальные округа. Центром стал город Красноярск. Край был образован почти в границах бывшей Енисейской губернии. Площадь его свыше 2 миллионов квадратных километров, и он до сих пор является вторым по площади регионом после Якутии. В 1991 году Хакасская автономная область вышла из состава края и была преобразована в республику, в 1993 году самостоятельный статус получили Таймыр и Эвенкия. С 1 января 2007 года Красноярский край, Таймырский (Долгано-Ненецкий) автономный округ и Эвенкийский автономный округ вновь объединены в Красноярский край, войдя в него как Таймырский, Долгано-Ненецкий и Эвенкийский районы.
О Туве: в апреле 1914 года правительство России установило протекторат над Тувой, которая под именем Урянхайского края вошла в состав Енисейской губернии. Такое административно-территориальное деление сохранялось до начала 20-х годов. В 1944 году Тува вошла в Советский Союз на правах автономной области. В 1961-м была преобразована в Тувинскую АССР. В 1991-м переименована в Республику Тува. Был принят вариант Конституции 1993 года с новым названием: Республика Тыва. В новой Конституции России, 1993 года, принятой спустя два месяца, было закреплено название "Республика Тыва". В действующей Конституции республики названия "Тыва" и "Тува" стали равнозначны.
Несмотря на административную отдельность Тувы от Красноярья, все мы, конечно же, относим эту удивительную страну к нашему кровному миру, объединенному логикой природы и географии, осененному Батюшкой-Енисеем, этой огромной жилищей длиной в 4 тысячи километров, которая гораздо больше, чем просто водная артерия, — это и общая любовь, и река жизни. Понятно, что и транспортно, и экономически, и — что самое главное — человечески эти смежные территории неразделимы.
Так сложилось, что очень многие жители региона, и в первую очередь красноярцы, по контрасту с протяженностями и безлюдьем и даже им вопреки считают весь край своим, будто Хатанга, Тура, Танзыбей или Хандагайты — не запредельно далекие поселки, отстоящие друг от друга на сотни и тысячи верст, а хорошо знакомые горницы одной огромной избы. Помним, как в советское время к друзьям и родным летали, будто на автобусе, и ненаселёнка, казалось, сокращала, глотала расстояния. И товарищ, живущий в тысяче верст, казался ближайшим соседом. Оно и сейчас живо, это соседство по жизненным условиям, по природе и по судьбе. Оно порождало какую-то особую гордость северян, жителей дальних мест, да и вообще сибиряков: мол, и трудно, и далеко, и ледяной ветер в лицо, но это наше. Сгусток: и героика труда, и привязанность к месту, комом подступающая к горлу, когда взлетаешь и смотришь из вертолетного оконца на горстку домов, и какое-то витающее в воздухе бескорыстие всей этой жизни на фоне чахлых лиственниц, и красота немыслимая, и то, что за кусок драгоценной рыбы ты платишь мозолями, а не пачкой денег в ресторане.
И дорога, особенно близкая именно сибирякам из-за все тех же расстояний, и так роднящая нас и с прошлым, и с теплой зауральской Рассеюшкой. И все то, что воспето в русских песнях и романсах, и тракты, и санные пути, и звон бубенцов, и заиндевелые конские морды, и ломовые морозы, и пурги, и все дорожное, путевое, обостренное уже именно условиями Сибири и прокаленное ею до новой ценности и силы.
Говоря о юбилейной дате, мы не считаем ее рубежом, разделом и ни в коем случае не прерываем историческую преемственность, течение русского времени. Без сомнения, Енисейская земля, став из губернии краем, приняла весь груз традиций и завоеваний, а далее продолжила свой морозный кат уже в новых условиях и исходя из тех задач, которые диктовала и обстановка Великой Отечественной войны, и курс на экономическое строительство, и масштабное освоение природных ресурсов.
Поскольку нас прежде всего интересуют богатства духовные и человеческие, не хотелось бы повторять всем известные истины о богатствах природы, которыми она столь щедро одарила своих не совсем рачительных детей, и тому подобные вроде бы знакомые вещи... Но как порой страдает и дело, и истина... даже не от усталости слов, а от притупления нашего слуха и зрения, от утери человеком способности видеть Божий мир в его первозданной, электрической, молнийной, что ли, яркости.
Красноярский край воистину огромен и непомерен, и, если взглянуть на карту, поразишься ненаглядности нашей природы, невозможности одним взором охватить ее и осознать, уложить в душе в постижимом виде. Если обратить взор к истокам Енисея, к монгольской границе, и повести его на север через Саянскую горную систему, то Божественная мощь природы явится в небывалой, какой-то концентрированной и абсолютной красоте. Чего стоит облик крутых Саянских хребтов с густой темнохвойной тайгой, с резными гребнями гор в частоколе остроконечных елей, пихт и кедров. "Свечеобразность" бережет дерево от обвальных снегопадов и выливается в абсолютно готическую какую-то устремленность кроны ввысь. Дерева до символичности вытянуты к небу, словно в очередной раз напоминают о незыблемости духовных основ в жизни этноса — именно с той же стебельчатой четкостью церкви в древнерусских городах тянули к небу побеги своих колоколен.
Поражает эта будто бы избыточная краса, почти необъяснимая с точки зрения ее земного применения, практической корысти. Если стройность таежных деревьев нам обоснует задавленная снегом кедрушка или в арку согбенная елочка, то к бирюзовому цвету горных рек и озер привыкнуть невозможно, каким химическим и оптическим анализам ни подвергай это сжиженное небо.
Но продолжим наше подоблачное движение — вот тянем над степями Хакассии и таежными белогорьями (Манским, Кутурчинским, Канским), вот, ведомые магнитно точной лентой Енисея, уходим все дальше на север. И долго видим беспредельные пространства болотняков, сопок и гор в штриховке тайги, просторы Туруханского района и Эвенкии, до той поры, пока зачарованный лёт наш не пронесет нас по-над Путоранским горным чудом в таймырское арктическое Заполярье.
Если вы взглянете на карту Красноярского края, то поразитесь, какой колоссальный кусок земли лежит к востоку и северо-востоку от Нижней Тунгуски. Царят здесь, конечно, Путораны, базальтовое плато, на западе которого всем известное медно-никелевое рудное месторождение, одно из богатейших в мире. Сама же местность настолько великолепна, что ни слова "столовые горы", "каньоны", "озера", "водопады", ни самые лучшие фотографии ничего не передадут — это надо видеть!
А вид осенней тундры с воздуха, кружевного полотна в красных, желтых, рыжих и зеленых разводах-оторочках? А восток Эвенкии — осененные полярным покоем горы в прощальном осеннем лиственничнике... Лиственница... Самое выносливое дерево — никакое другое не выдержит ни морозов, ни мерзлоты, ни гольного проколевшего камня под ногами... Совсем иная красота по сравнению с темнохвойной тайгой, но так же струнен набор ровных листвяжных стволов, так же подчинен замыслу их аскетичный строй. Сдержанно и торжественно горит желточное пламя хвои в лучах осеннего солнца. Когда лиственница облетит и олягут снега посеревшую округу, строгой гравюрой прорежут ее ветви серебряное северное небо.
Вижу наш край огромной дышащей картой — медленно проплывающей сквозь крап сухого снежка, сквозь опаловую дымку... Вот гора с белой проплешиной, вот тундрочка с чахлыми листвяшками и табунком оленей, вот огромная почти недвижная река с седыми ледяными полями, вот прижатый к тайге даже не поселок — схемка построек с примерзшими к крышам дымками, и снова наплывает сизое перо, будто оберегая сердце — отдохни маленько, всего должно быть по силам. И вот, клоня крыло в развороте, уходим к востоку и, задумавшись, в мутном оконце меж облаков вдруг увидим безлюдные и фантастические ландшафты Анабарского плато... Дак это ж северо-запад Якутии! Воистину только для карты есть границы регионов, тайга их не читает, и так же плавно переходит к соседней Якутии и Иркутской области, и так же тянутся к востоку непостижимые пространства земной плоти.
ПРОСТРАНСТВА И ЛЮДИ
Но что нам эта плоть без людей... И как мал человек по сравнению с пространством... Как длинна дорога по тайге или реке, каким чудом встает вдруг поселение, городок, город, окружая огнями, вечерним уютом, так обманно скрывающим далекую сопку с тайгой, белый ли кусок тундры или пласт озера. Когда много дней проводишь в дороге в ожидании этих огней, обшарпанной заправки, столовки с немыслимым ужином, то великим счастьем станет расступившийся лес и горстка домишек.
Или засыпанная снегом избушка, к которой подходишь на лыжах еле живой и ведомый лишь одним знанием, что в ней дрова, береста, еда, спасительные отдых и тепло. Что через час здесь будет жарко от железной печки, красно светящейся сквозь ржавчину, и весело от янтарного света керосиновой лампы... И синим квадратом будет густеть тайга в окошке, переваливаясь безлюдными верстами за горы, реки и озера.
И настолько несопоставимы площади пространств и площади населенных пунктов, что даже в большом городе не отпускает чувство условности этих огней, магистралей и торговых теремов. Шаткость их по сравнению с силой земли, с ее скрытым взором, зрячей плотью, будто наблюдающей, оценивающей, насколько мы ее достойны, насколько бережем.
Трудовая краса и запредельная рациональность выживания, бытовая тяжесть природы воспитали человека себе под стать. И действительно, какая внутренняя стать, какая сила традиции и культура бытия народились на этих просторах! Какое этническое многообразие! Хакасы и тувинцы — тюркские народы Южной Сибири с какой-то жильной привязью к древности, к великой степной тайне, к земной тверди. Кажется, раздвинешь ковыль, приложишь ухо — и оживет она гудким бубном шаманки, конским топотом, космически таинственным голосом хомуса... А жители северной тайги — эвенки, кеты, селькупы, и якуты на самом востоке, таймырские ненцы, энцы, нганасаны и долганы... Ну а уж русское население... Да еще с целой поднародностью — сельдюками, с великими традициями промысловой культуры, с ангарскими и енисейскими особенностями уклада. С целым миром, вобравшим и сохранившим дух, прежде повсеместный на Руси, а теперь оставшийся островами и являющийся нам перво-наперво в истинно русском языке.
А украинцы, а немцы, многие из которых стали настоящими патриотами Енисея. И подходим к сокровенному... Старообрядцы, добавляющие строгий свой строй в сибирский заповедник русского духа... Сколько про них сказано-написано, кто-то их любит до обожествления, кто-то копит к ним претензии, но забывает о главном: староверы — это единственное на Руси сословие, пронесшее незыблемость уклада сквозь века.
Конечно, трудно выстоять. Революционно меняется жизнь в самых даже таежных углах, куда все напористей дотягивается прогресс, глобальные процессы, рушащие все традиционное, патриархальное.
Удивителен национальный и человечий замес нашего края. Век за веком крепчал здесь русский человек, брал лучшее у коренных народов, привносил свое, вживался в местности, гибко и вдохновенно отражал многогранные лики природы. Учась отвечать на каждый порыв пурги, отблеск неба и оттенок снега, не щадил рук, и вот оброс и ощетинился от ветров и морозов целым арсеналом удивительных предметов, для изготовления которых требовались предельная чуткость к природе, знание ее законов и распорядка. Вспомним камусные лыжи, долбленую лодку, берестяные кибасья (груза для неводы или сети), традиционные ловушки-кулёмки, все те изобретения, что по инженерной красоте, совершенству, замыслу и выразительности образа являют собой бесценные образцы культуры. Рука об руку с этими братьями человек, войдя в мастеровую, рыбацкую, охотницкую силу, накрепко соединился с тайгой и рекой и обрел неразменный дар смысла и правоты, лада и автономности.
СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ
Какую страницу жизни Красноярского края ни отвори — все заслуживает монументального повествования: и история енисейского флота — с северными завозами по шугующим рекам, с подъемом весенних караванов через пороги Подкаменной и Нижней Тунгуски... И жизнь зимников, связывающих зимой отдаленнейшие поселки, морозные вахты бессонных водителей, то впивающихся красными глазами в сахарное полотно дороги, освещенной фарами, то зимогорящих у горящих скатов возле заглохшего "Урала". Когда неполадка в 50-градусный мороз и помощи ждать неоткуда — жгут скаты или саму машину...
А шоферская история Усинского тракта с гололедами на серпантинах и лавинами... А будни золотодобытчиков Северо-Енисейского района... Сказы промывальщиков, исползавших с деревянными лотками реки и речушки... Встретил я одного такого деда в 1977 году в аэропорту: сухое бледное лицо, большие бледные синеватые кисти, пальцы скрюченные, будто в руке что-то до сих пор держат, суставы как сучки. Сидя на узле, он что-то рассказывал о камнях и каких-то знаках, не интересуясь слушателем, а вещая, сказуя, проповедуя громко и будто вдаль и изливая одному ему ведомую и полностью владеющую им правду, уплетая ее чуʹдными сучковатыми словами...
И еще дальше, глубже в морозную мглу — железная дорога Абакан — Тайшет, великие стройки на реках, и 503-я стройка, и Норильск... И Ангара... И вечный разрыв между индустриальным и патриархальным, между святой тягой сохранить неприкосновенной природу и годами отлаженный уклад и нуждой в индустриальной мощи страны, в военном щите, в энергетической независимости... И тянется одно за другим — и обстановка в мире, и лакомость Сибири для врагов... И активизация темных сил в мире, и усиление их агрессии по отношению к России, и противостояние чужому и чуждому нашего, русского, глубинного. Поэтому особо хочется выделить связанное с культурой, духовной сферой, обозначить точки подвижничества, без которых немыслима жизнь любого региона. Это музеи и библиотеки, работа в которых лежит всегда почему-то на плечах женщин. Неброская, кропотливая и изнурительная.
Это, конечно же, монастыри и храмы, число которых с Божьей помощью прибывает. Работают Свято-Троицкий мужской монастырь в Туруханске, Спасский мужской и Иверский женский в Енисейске, Успенский мужской, Благовещенский женский в Красноярске, Красноярский Знаменский скит, скит Новомучеников Российских на Монастырском озере в Енисейском районе. Строятся церкви. Возведены крупнейшие Крестовоздвиженский собор в Лесосибирске, храм Рождества Христова в Красноярске...
Никогда не забуду картины: огромный трехпалубный теплоход с православной миссией идет по Енисею в сторону Красноярска, возвращается из паломнического рейса. На борту духовенство, деятели и работники культуры, артисты, иностранные гости. Все очень серьезно, ответственно и торжественно. Мы останавливаемся в одном поселке и с радостью узнаем, что как раз здесь наш знакомый и знаменитый по Енисею батюшка. На катеришке он идет вниз — тоже паломнический миссионерский поход.
Мы отправляемся к нему. На Енисее север взрывает крутой вал. Катеришка стоит в закутке, в проточке. Поднимаемся по трапу. Заходим — в темноте видим двух людей, согнувшихся над машиной. Окликаем — один из них капитан, другой — батюшка. Батюшка разгибается, ступает к нам, приветствует. Просим благословения... Рукава его облачения засучены по локоть, руки в масле — он снимает головку у дизеля, который погнал ли масло, застучал ли... уж не помню. Помню только, что не спали они сутки или двое, что только что поднимались по Сыму, где сели на косу (вода падает), еле слезли, потом забарахлил дизель, и они пошли назад. Ну, что добавить? Никогда не забуду батюшкины руки в автоле и ссадинах, усталые, с почти горячечным блеском глаза... Мутный, цвета холодца весенний вал на Енисее, снег, ветер...
Как это все уместить в одной голове, душе? И крепкую дату, и вопрос: чего это юбилей-то? Административного образования или все-таки чего-то большего? Может быть, это напоминание о любви и терпении, потому что только любовью и терпеньем и можно сгусток нынешних проблем одолеть, эту бухту надрызглую неподъемную... Терпеньем и памятью о тех, кто перетаскивал парусные кочи с Таза на Турухан... кто жизнь клал... шел, строил, стелил... Дороги бил, створы по берегам ставил, лечил смертельно больных, как архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) во время туруханской ссылки...
Льется кровь на Украине, идет раскол Славянского мира, продолжается планомерное замещение наших фундаментальных ценностей западными. Какой беззащитной выглядит и Сибирь, и наши юбилеи, и горстки староверов, и даже стройки, ГЭСы и ТЭЦы... Да и юбилей остается эффектным сочетанием цифр, если не увидеть в нем вопроса: а что же каждый из нас может сделать сегодня для своего родного края как части России (а в ином контексте, думаю, и не имеем права мыслить сегодня)?
Бабушка моя говорила: "Держи ноги в тепле, а голову в холоде". Универсальная поговорка. Ноги — это наше жизнеобеспечение, теплотрассы, тепло в избах, дрова, толстые портянки, пимы и бродни. А голова — это... голова. Именно ее нам и нужно прежде всего привести в порядок. И прекратить удивляться, всплескивать руками: да что ж такое творится? И тогда события современной жизни, кажущиеся вроде бы случайными и абсурдными, обретут логику: такие явления, как насаждение идеологии потребительства и индивидуализма, примитивной массовой культуры и виртуальной реальности, разрушение института семьи, культ животных удовольствий, пропаганда содомии, блуда и абортов, клонирование и все то, что можно считать звеньями последовательной политики духовного и физического человекоубийства. А за последние двадцать лет работа по разрушению духовных ценностей нашего народа проведена колоссальная, и поражаешься, насколько слабой, какой-то совсем уж подкожной оказалась наша советская прививка. Жаль. Думалось, она глубже.
Поэтому наша с вами главная задача как писателей и читателей — защитить и отстоять наше духовное пространство, наработанное веками, осознанно и навсегда утвердиться в своих взглядах, поставить заслон разрушительным течениям в общественном сознании. Быть защитником дорогого.
Мировоззрение материально. Совокупность мировоззрений — сила. Есть правило общей молитвы: созидающая сила духовного единения в том, что совместная молитва во много раз сильнее и действенней молитвы, прочитанной каждым по отдельности.