Камни помнят. Древние камни гэльской земли.
Когда-то в этих местах жили люди, что раскрашивали лица вайдой и синей глиной. Они оставили на камнях свои знаки в честь своих богов. Но знаки смыла вода, и боги ушли, изгнанные Кримтханном, которого прозвали Голубем Церкви - святым Колумбой. Но камни помнят.
Старый Мюррей выкорчевал старые камни, чтобы построить из них свой старый дом. С тех пор прошло лет двести, и дом врос в землю так, что при входе пришлось сделать две трёхдюймовые ступени, спускающиеся вниз.
Каждый раз, когда Киаран Мюррей забирался на крышу, чтобы заново покрыть её соломой, ему казалось, что дом ещё глубже ушел в болотистую почву.
Той осенью, когда люди лорда забрали всё зерно из амбара, Нейла сказала Киарану:
- Давай уедем в Америку, пока не поздно. Давай уедем, а то нам не пережить зиму.
Но Киаран ответил:
- Мои корни так глубоко вросли в эту землю, что их уже не вытащить. Я не поеду в Америку.
Той зимой Нейла и малыш Шон заболели и умерли – потому что есть было нечего, кроме крапивы и помёрзшей картошки.
Когда следующей осенью люди лорда пришли за зерном, Киаран посмотрел на своих детей: на исхудавшее лицо Эадана, на свалявшиеся волосы Иннис - и сказал сборщику податей:
- Пошёл к чёрту.
А потом постучал топором по запертым дверям амбара.
Люди лорда ушли, но через два дня вернулись, и было их в два раза больше, и у двоих были мушкеты.
Тогда Киаран открыл двери амбара и, пока слуги выносили зерно, зашёл сзади тех, что держали оружие. Он дважды взмахнул топором, и теперь у него было два мушкета, а других людей лорда он отпустил.
Когда пришли констебли в чёрных шинелях, Киаран стрелял первым. Он разрядил один мушкет, потом второй, и двое упали. Но трое спрятались в амбаре, а ещё один залёг за каменным забором. Они долго стреляли в старый дом Мюррея, дырявя двери и ставни, а когда начало темнеть, у них закончились порох и пули. Тогда они разожгли костёр в амбаре и стали кидать головни, чтобы поджечь соломенную крышу. Крыша загорелась и сгорела дотла.
Но Киаран с Эаданом и Иннис давно уже выбрались через заднюю дверь на болота.
Когда наступила ночь, Киаран прокрался к амбару и зарезал всех троих. А тот, что прятался за забором, убежал. Киаран не стал его догонять. Зато за ним погнался Эадан. И догнал.
Потом Киаран собрал всё, что нашлось ценного у убитых, и то, что ещё уцелело в усадьбе, отдал это детям и сказал им:
- Плывите в Америку, как хотела мать.
- А ты, отец? – спросил Эадан.
- Слишком много моей крови в этой земле, - ответил Киаран Мюррей. – Если я покину её, она умрёт.
Тогда Эадан и Иннис ушли в город. И больше он их никогда не видел.
Когда пришли красные мундиры, Киаран уже почти околел от холода. Они выстроились длинной шеренгой и дали залп по старому дому.
Разлетелись в щепки деревянные ставни, и от древних камней отлетели осколки. Киаран, разрисовавший лицо синей глиной, смеялся, прячась за щитом из верного камня, в остове дома, который построил его прапрадед лет двести назад.
- Идите сюда, трусы! – крикнул им Киаран и захохотал. – Или вы хотите, чтобы я умер здесь от скуки?
Красные мундиры перезарядили мушкеты и стали медленно приближаться ко входу в дом, прикрывая друг друга.
Тогда Киаран принялся стрелять изо всех мушкетов, что скопились в его доме за ту краткую осень. В кого-то он попал, а кто-то попал в него.
Когда красные мундиры подошли к дверям дома, он гостеприимно открыл им сам – ударом ноги, и дверь, отлетая, разбила лицо ближайшему солдату.
Киаран вышел из дома с топором в одной руке и палашом в другой, улыбаясь во весь рот, и смешанная с синей глиной красная кровь стекала по его рыжей бороде.
Уходя, красный мундиры сожгли всё, что ещё могло гореть в усадьбе Мюррей, а потом долго расшатывали крепкую кладку, чтобы и следа не осталось от дома.
Руины поросли травой, и уже через несколько лет на том месте остался лишь небольшой твёрдый холмик среди жадной болотистой почвы. Но камни помнят, всё ещё помнят. Древние камни гэльской земли.