рассказ из цикла "Городские сказки"
Я всегда вижу его. Каждый день, краем глаза вижу его ужимки. Эта тень, словно сумасшедший мим повторяет все мои движения. Когда я смеюсь - у него недовольный вид, но вот стоит только мне загрустить, и он хохочет как безумный и приплясывает. Жаль, что никто кроме меня не может видеть этот танец: глаза вытаращены, оскаленные зубы то удлиняются, становясь клыками, то почти совсем исчезают. Руки и ноги двигаются независимо друг от друга, превращаются в щупальца, клешни, когтистые лапы тигров и крылья птиц с радужным оперением. Но это действо завораживает своей грацией и одновременной угловатостью.
Впервые увидев его, я поначалу испугался, но потом мне стало любопытно, и он это заметил, лучезарно улыбнулся, развернул плечи, и величавость фигуры выдала его с головой. А особо и не таился. Со временем мне стало с ним даже интересно, а позже просто скучно и тоскливо в одиночку. Он очень быстро смекнул, что к чему и, видимо поэтому, до сих пор со мной.
Что будет, когда я ему надоем? Наверное, просто прихлопнет меня как муху. Хотя он очень изобретательный - это произойдет как-нибудь нелепо. И такого точно ни с кем еще никогда не случалось. Знаете, есть такая книга - в нее занесены все самые дурацкие гибели различных людей. Есть там случай: в каком-то американском штате было наводнение, и целая фермерская семья утонула, спасая из воды одного цыпленка. Я все думал: и как это он морочил целую семью, и как они общались между собой? Я вот, например, почти ни с кем не общаюсь! Даже с продавщицей в магазине не помню, когда в последний раз разговаривал. Вот значит, чего я такой худой. Но все это не важно. Важно, что есть я и он. Это, наверное, любовь, но такая любовь не смогла бы связать мужчину и женщину, даже мужчину и мужчину или женщину и женщину. Это та любовь, что связывает человека с Богом или с Ним.
Он и не тешит себя мыслью о том божественном величии, зачем было Тамерлану думать, велик ли он? Тут совсем другие категории. Если он есть, то о каком-то ином величии можно просто забыть. Если же его нет, что же – скука скорее всего убьет вас. И просто умереть будет возможно спасением, по сравнению с тем, что он показывал мне.
Вот идет женщина. Ее лицо измученно, но глаза прекрасны как глаза только что родивших женщин. Ах, что это за глаза! Это синее дно Байкала. Это чистая зелень северных мхов. Это каряя магия цыганской гадалки. Это и мука роженицы, и чистота девственницы. Это настоящие Женские глаза! Строгое лицо выражает все понимание и спокойствие. Все она пережила, все, теперь остается только жить. Она идет к своему мужчине. Он сидит на скамейке в пижаме. Он болен. А кто здоров? Но он совсем не похож на нее. Мужчина просто не знаком с ним и не знает, что страх для него, как сто грамм для алкоголика. Он пьет все боязни как хорошее вино, смакуя и причмокивая. А мужчину лихорадит.
Дрожат пальцы, веки, дрожат голосовые связки. Слезы пробивают протоки в старой пыли молодого лица.
- Ты, - кричу я, мне он еще позволяет кричать, - Это ты сделал его таким!
- Я? - он снизошел до ответа, - Да вы же сами с рождения такие. Вы с первого дня, с первой секунды начинаете плакать. Никчемные существа - вы самое прекрасное, что я видел за тысячи лет. Вы трясетесь за свои шкуры, да благо бы за шкуры, вы цепляетесь за безделушки, которые называете машинами и квартирами. Придумываете себе любовь и тут же ее топчете собственными ногами. И только лишь единицы любят по-настоящему, самозабвенно и с отдачей. Но вы их зовете сумасшедшими. Вы восхищаетесь произведениями искусства, однако прячете в психбольницы их создателей. А ваше тупое преклонение перед силой и властью? Ими вы упиваетесь, забывая, кто их вам дает. Да любой ребенок не испорченный вашими догмами станет в тысячу раз могущественнее всех президентов и крестных отцов мафии стоит мне только дунуть. Ваши женщины прекрасны, а вы думаете и грезите о новых и новых, и каждая должна быть еще лучше прежней. Вы же самые любимые мои игрушки, потому и живы до сих пор. Да я и сам жив благодаря вам... Как же так, я и сам не знаю. Кто все так создал? А вы ему молитесь, повторяя придуманные слова, и лишь единицы из вас знают слова настоящие и знают цену этим словам. Как ты меня назвал? Хм, а до этого был просто чертом - расту! Давай расти меня, придумывай. Какой ты все-таки любопытный экземпляр. У меня такого не было со времен, уже и не помню каких. Вот был один кардинал - тот потрудился на мою славу. Чудный был человек.
- Ты заметил, что проговорился? - терять мне было нечего, и откровенно издеваться, вот и все что оставалось, - Чудо в перьях.
- Хам, ну что же, вот тебе развлечение...
Он и вправду придумал стоящую игру.
Теперь мы бегаем с ним по лабиринту, догоняя друг - друга. Это было бы даже весело, если бы не было так страшно. Однажды он лишил меня ног, и я полз по полу, боясь оглянуться, а этот весельчак шел позади, наступая мне на бесчувственные пятки, и глумливо похохатывал. Я называл его гиеной, и все тянулся вперед.
В другой раз он дал мне сверхчуткий слух, но я абсолютно ничего не видел. А потом я был глух, но видел его сразу с шестнадцати сторон. Вот это было по настоящему страшно.
На днях он дал мне пылающий меч, как у архангелов на гравюрах. Ощущение было такое, что я и в самом деле могу его уничтожить. С каким же удовольствием я принялся за дело. Я бежал за ним по лабиринту, иногда догоняя, и тогда он очень натурально верещал и в панике отскакивал. Два раза мне удалось зацепить его, и тогда земля уходила из-под ног, туман застилал глаза. Бесконечная эйфория, на самом деле длящаяся секунды просто бросала на пол. Я поднимался, понимая, что такого шанса больше не будет. Он не защищался, только уворачивался.
Поворот, следующий. Так и есть - я смог загнать его в тупик. Там кончился наш лабиринт. Лабиринт моих страхов, сомнений и чаяний, глупых обид и обидных глупостей. Лабиринт, не имеющий не входа, не выхода. Лабиринт, где глупо было бы держаться только одной стороны - левой или правой. Лабиринт закончился этим тупиком и, увидев свою монограмму на стене, я понял, что здесь же он и начался.
Мы стояли друг против друга. Я, с пламенеющим мечом в занесенных руках и он смущенно улыбаясь. Мы доигрались! И тогда он заговорил:
- Дурачок, зачем тебе это? Все ведь и так хорошо. Ты уже не боишься меня, а я уже уважаю тебя. Давай играть дальше, а? Неужели интересней существовать, как животное, не понимая для чего, существуешь, да больше этого - подозревая для чего, но не в силах понять, как не старайся. В сущности, чем хуже эта наша игра? - ШАГ! - Не глупи, ты уже сильнее любого человека на земле, а я дам больше. - ШАГ! - Ну, хорошо бей. - ШАГ! - БЕЙ!
Я ударил, зажмурившись, но не мог промазать. Однако словно натолкнулся на какую-то преграду. Словно чья-то ладонь оттолкнула меня. Меча в руке не было, но и у него вид был как у побитой собаки.
Мне было все равно и лишь одна мысль - Я НЕ СМОГ, НЕ СМОГ, НЕ СМОГ!
Я постоянно вижу его...