Ленинградский метроном
Синхронность биенья слабеющих наших сердец
Была обеспечена ритмом того метронома,
Чей звук всем далёким от музыки – странно знакомым
С тех пор остаётся, когда замолчал, наконец.
И если не в лад начинали сердца трепетать,
И если от слабости падали в брадикардию,
Тик-так метронома в момент устранял аритмию,
И биться сердца в унисон начинали опять.
Когда же настолько слабела сердечная нить,
Что вдруг умолкало в груди у кого-то биенье,
И чья-то душа отлетала беззвучною тенью –
Как колокол, тот метроном принимался звонить.
* * *
Блокада. Времена года.
Блокадный город видится зимою,
Когда Нева белёсою корою
Вросла в гранит шершавых берегов,
Когда, минуя плотные сугробы,
Укутав простынёю, вместо гроба,
Рывками, что по нескольку шагов,
Везли свою нетяжкую поклажу…
На первый взгляд, неясно было даже:
Душе иль телу горше и больней,
И в чём душа влачилась вдоль Фонтанки.
На бугорках подрагивали санки,
И тянущий не выглядел живей…
И реже представляется весною,
Когда вскрывалась раной полостною,
«Подснежники» внезапно обнажив,
Изрытая земля. И словно тени,
Без слов, без возражения, без пени,
Забыв о том, что сам-то еле жив,
С лопатами, с ломами ленинградцы
Брели по переулкам – прибираться –
Почти на амбразуру, на таран.
Дыханье слабо, скованы движенья,
А вот не допустили разложенья,
Содрав коросту гноя с рваных ран…
Неистовой войны сурово вето,
И всё-таки в блокаде было лето,
И солнце льнуло к битому стеклу.
Не одурачить матушку-природу,
И что-то там росло на огородах,
На островках земли давнишних клумб!
И наступала осень золотая,
И листья, что шуршали, облетая,
Нашёптывали жуткие слова,
Звучавшие подобием угрозы,
О том, что приближаются морозы,
И что под снегом скроется трава…
И что ещё урежут норму хлеба,
И что осколок вспученного неба
На бабушкину шлёпнется кровать.
И, остывая, след оставит зольный…
Об этом даже просто думать – больно…
А надо было жить и воевать!
* * *
Светомаскировка
Движения скупы и экономны.
Привстала… сердце громче метронома.
Постели край, что телом отогрет –
Сейчас остынет. Близится рассвет.
Немного отогнулась маскировка,
Закрыть бы… Пять шагов – не стометровка…
А может быть, отдёрнуть и взглянуть
В дневную серо-пасмурную муть?
А там – двора корявая коробка,
Наискосок протоптанная тропка,
Сугробы до второго этажа…
Там летом пацаны неслись, визжа,
За ободом на проволоке жёсткой.
Один из них (дразнили переростком)
Сбежал на фронт – совсем недалеко.
Как хорошо, что тёплое трико
Сумела натянуть поверх халата –
Оно когда-то было маловато,
Сегодня – впору, даже велико…
Прошла к окну – уже почти легко…
В тот вечер, в первый раз за много лет,
Не трепетал в слепом окошке свет:
Колени, руки – стиснуты неловко…
Затихла, не нарушив маскировки.
* * *
Опасно…
Люди, худые и в теле,
Под ноги смотрят бесстрастно:
"Граждане, при артобстреле…"
Где же сегодня опасно?
Улица, рынок, кафешка…
Взрывы, и взрывы, и взрывы…
Люди – разменные пешки –
Пьют иностранное пиво.
Вот, дождались: секонд-хэндом
Кто-то фарцует законно.
Ждать ли тебе хэппи-энда,
Город пятимиллионный?
* * *
Память
Пусть нас не икрой, не авокадо,
Но снабжали – досыта – едой
Предки, пережившие блокаду.
Годы пролетали чередой…
Может, даже чуточку с излишком,
Словно впрок насытить торопясь –
Задним, подсознательным умишком
Не порвать устойчивую связь.
Сколько лет живу, но ощущенье,
Что забыт истории урок:
Тех событий смысла и значенья
Многим пониманье – невдомёк.
Как могли, культурны и толковы,
Допустить Германии сыны
Примененье столь средневековых,
Беспардонных методов войны?!
Им бы – до десятого колена –
От стыда глаза не подымать!..
Но опять нацизма злая пена
Начинает явственно всплывать.
И уже шокируют немногих
Кадры кинохроник боевых:
Улица… И трупы вдоль дороги,
В тех, простынных, саванах своих…
* * *
Блокадная буханка
Мой дядька – душа нараспашку –
Однажды спросил, после "ста":
"Вот ты обучилась, племяшка,
Наукам – теперь не проста!
Скажи, рассуди: понапрасну
Я мучаюсь тридцать годков,
Как будто со мной ежечасно –
Те трое простых пареньков?
Пред кем я за это в ответе?" –
Спросил с напряжением жил:
"Убило ребят на рассвете –
А я – только днём доложил…
Взял хлеба сырую буханку:
Их доля в комплекте с моей,
Бушлат запахнул и ушанку –
Ну, хлебушко! Душу согрей!
И хлеб, мою грудь согревая,
Довёл из Кронштадта, по льду,
Туда, где маманя – живая,
Но с голоду, будто, в бреду…
Щепотку к губам подносила,
Глотала, глуша забытьё,
И словно, тех мальчиков сила
Светилась в глазах у неё…
Быть может, с той самой буханки
И бабушка есть у тебя…"
А пальцы, в ожогах и ранках,
Метались, "бычок" теребя…
* * *
Простынка
Папа, помнишь, у тебя лежал
В уголке одной из книжных полок,
Нет, не нож, не кортик, не кинжал –
Маленький ржавеющий осколок.
О происхождении его
Спрашивала я – ещё малявка.
Ты, не отвечая ничего,
Только в шутку цыкал: брысь под лавку!
А потом однажды объяснил,
Что июльским утром в сорок третьем,
На излёте и почти без сил
Он влетел в окошко на рассвете.
Бабушка мгновенно подняла
С простыни осколок, чуть живая,
Кинула на краешек стола,
Там он и дымился, остывая.
А бабуля крикнула, сердясь,
Громко, сгоряча, не «под сурдинку»:
Вот же чёртов фриц – попортил бязь –
Новая совсем была простынка!
* * *