Фантастический рассказ. Часть 1.
Мы все любили эксперименты в детстве. Делали батарейки из картофеля и цитрусов, и прочие изобретения. Но что если пойти дальше в своих поисках?
Сколько людей называли меня фантазёром,
как насмехался над моими идеями
наш заблуждающийся близорукий мир.
Нас рассудит время.
Никола Тесла
Звонок противно резанул по ушам. Кир вздрогнул и посмотрел на стальной корпус допотопного устройства над дверью учительской. Он не любил звонки, любые звонки: телефонные, дверные, школьные, они никогда не несли ничего хорошего. И каждый раз, когда он слышал эти мерзкие механические трели, все его тело содрогалось. Где-то в животе начинал копошиться холодный червь смутной тревоги, уходящий хвостом в туманные воспоминания, но сколько он не силился вспомнить, чем они его так пугают, не находил в своей голове ничего, кроме ноющей боли.
- Опоздаешь на урок! - Пожилая учительница, с массивным журналом вышла из преподавательской и остановилась в дверях, обжигая осуждающим взглядом.
Кир посмотрел на пустой школьный коридор с протертой коричневой краской на старых досках, пересекся глазами с учительницей и нехотя побрел к классу. Прямо перед входом на секунду замер и задержал дыхание. По шее противными сороконожками побежали уколы страха. Дверь, покрытая старческими морщинами от многих покрасок, предательски скрипнула и двадцать пар глаз повернулись к опоздавшему. Он глубоко вдохнул и задержал дыхание. Несколько шагов отделяли его от своей парты. Несколько шагов перед всем классом. Учитель стоит к нему спиной и пишет на доске тему урока. Белый кусок мела в шершавых пальцах, скользит по покрашенной мерзкой коричневой краской доске, издавая противный скрип и белой пылью осыпаясь вниз. Кто-то громко чихнул на последней парте, распространив по всему классу миллионы болезнетворных бактерий. Несколько шагов. Может, не увидят или просто решат не обращать внимания. Ноги нехотя делают первый шаг.
- Лесной! А спросить разрешения у учителя? – Алексей Иванович повернулся к опоздавшему. Коричневый затертый пиджак на мешковатом теле, испачканные мелом рукава, синяки под глазами и мелкая сетка красных капилляров на носу. – В следующий раз стучись. Садись на свое место и не крадись, как мышь.
Щелчок и зажигаются софиты, кулисы, шурша по полу, распахиваются и оставляют его одного посреди огромной сцены. Двадцать зрителей застывшие в ожидании представления устремили свои взгляды на одинокого актера. Кир не видит детей, он видит только их глаза, огромные глазные яблоки с тонкими прожилками кровеносных сосудов пристально следят за каждым его шагом. Сердце разгоняет ритм по экспоненте, становиться одновременно холодно и жарко. Пальцы противно липнут друг к другу от выступившего пота. Шаг. Скрип ссохшейся половой доски разрывает пространство класса на две части. Существо Кира сжимается до размеров кошки. Парты, учитель, стены класса вытягиваются и схлопываются над его головой в сферический купол. Чуть зажмурив глаза, он собирает остатки воли и делает еще несколько шагов. С каждым сантиметром идти становиться легче, словно он выходит из илистого берега реки. Все постепенно возвращается к реальному размеру, сердце успокаивается, пот переходит в следующее агрегатное состояние вещества.
Добравшись до своей парты, Кир освободился от тянущих лямок рюкзака и укрылся от всех в номосе своего привычного места. Облупившая фанерная поверхность парты, покрытая вязью замысловатого узора, который он день за днем дорисовывал, как амулет, ограждала его от внешнего мира. Робко окинув взглядом одноклассников, он увидел, что никто на него не смотрит, лишь Алексей Иванович изредка бросает раздраженный взгляд, в нетерпении – когда же опоздавший усядется.
Опять страх. Вторая эмоция которая была знакома Киру, кроме любопытства. Любовь, ненависть, презрение, зависть, любое другое чувство он знал только по описанию из книг, но никогда не испытывал, и не мог точно понять, что чувствуют другие люди. Каждый раз он силился угадать эмоции по мимике, жестикуляции и тону голоса, но почти всегда ошибался и поэтому не мог выстроить цепь взаимосвязи поступок – эмоция. Он не знал чего ждать от людей, что они хотят от него, и каковы мотивации их поступков. Что-то в его мозгу было сломано, какая-то тонкая связь нарушена. Именно из-за этой поломки он боялся почти всех, а моменты, когда он становился объектом всеобщего внимания, вызвали у него приступы панического ужаса.
- Лесной! Ты готов выйти к доске? – Голос Алексея Ивановича вернул Кира обратно на урок.
«Культура раннего Возрождения в Италии» крупными буквами на всю доску. В голове поплыли образы: картины с обилием складок на драпировках и одежде, пестрые цвета, статуя Давида, палаццо и виллы с всевозможными арками и колоннами, знаковые фамилии Ботичелли, Мазачо, Донателло. Память, как послушная слуга, доставала с полок нужную информацию и прокручивала ее на проекторе внутреннего взора. Каждая дата, имя, событие, все, что, он когда либо читал, слышал, всплывало в голове моментально.
-Кир, я тебя спрашиваю? – Учитель подошел к парте и навис над ним с угрюмым укором. Внимание всего класса опять сосредоточилось на Лесном.
Тонким сверлом в уши врезался противный писк набирающий громкость. Кир знал, что слышит его только он, и дальше будет только хуже. Изображение стен, учеников, парт начало дрожать, как песок на низкочастотном динамике.
- Нет, я не успел выучить. – Быстрее избавиться от этих взглядов, сделать так, что бы все о тебе забыли любой ценой.
- Опять? Может, хоть раз выйдешь к доске и расскажешь? Письменные задания ты делаешь отлично, почему же не можешь ответить у доски. – Алексей Иванович вздохнул и перевел взгляд на других учеников, ритмично похлопывая указкой по руке. – Кто готов отвечать?
Взметнулся лес рук и учитель вернулся за свой стол, пригласив одного из желающих блеснуть знаниями. Кир шумно выдохнул, и зажмурил глаза. Страх нехотя угасал алым угольком в потухшем костре. Спокойствие. Такое обволакивающее и размеренное. Одноклассники и Алексей Иванович забыли о нем, погрузившись в научные открытия и изобретения средневековья. Умиротворение обвило худощавое тело ребенка мягкими лапами и обняло сзади, словно соскучившийся родитель. Кир вытащил из рюкзака прозрачную шариковую ручку, с почти пустым стержнем, и продолжил дорисовывать витиеватые узоры на парте, выводя очередные изгибы и линии. Миллиметр за миллиметром. Маленький шарик, покрытый чернилами, на кончике ручки чуть продавливал лакированную поверхность и оставлял за собой насыщенный синий след. Кир не знал, что значат эти узоры и не придавал этому никакого значения, он просто отключал сознание и пускал руку в свободный полет. Вязь на парте рождалась сама по себе, постепенно закрывая всю чистую поверхность. За эти занятием уроки пролетел незаметно. После очередного раздражающего звонка на перемену Кир всегда оставался в классе, в отличие от других детей, которые старались покинуть школьные казематы и вырваться на улицу. Он неспешно доставал учебники, раскладывал их на парте в определённом, понятном только ему порядке или читал очередную книгу. Зачастую это были очень серьезные и взрослые произведения или научные книги, которые вряд ли бы когда-то заинтересовали одиннадцатилетнего ребенка, но Кир читал их с упоением, а, что бы не вызвать удивление и так неприятное ему внимание, он оборачивал их в аккуратно вырезанный кусок старых обоев.
Учебный день проходил без особых эксцессов, урок истории сменился русским языком и биологией. Перемены он все так же отсиживался в классе за чтением. Между вторым и третьим уроком школа опустела на полчаса, гомонящая и шумная толпа разновозрастных учеников переместилась в стоящую через дорогу от школы столовую. Кафельный пол, обшарпанные белые столы и извечный запах чего то варено-прокисшего. Обычный обед для сельской школы: отварные макароны с сосиской, компот и булочка. Поварихи на раздаче, давно привыкшие к «татаро-монгольскому игу» каждый день, лишь безразлично взирали на происходящий хаос из-за алюминиевых кастрюль. Кир, оставшись один в классе, доставал завернутые в газету ломтики хлеба с маслом и сахаром. Ел он только лишь для утоления чувства голода, удовольствие от вкуса еды было ему так же не знакомо, как и другие чувства. Но он находил что-то интересное в похрустывании сахарного песка на зубах.
После уроков ему предстояла сорокаминутная поездка на старом ПАЗике. Сельский центр, где находилась одна на всю плеяду небольших поселков, школа и его маленькое, не больше тысячи жителей, село, разделяла узкая горная дорога, в одном месте проходящая по горному перевалу. Покатые старые горы, изрезанные зубьями каменистых утесов и обрывов, топорщились в небо грабовым и буковым лесом с бурой подложкой из полусгнивших листьев. Кир мог бесконечно рассматривать частокол облысевших по осени деревьев, они его успокаивали так же, как узоры на парте.
Начало зимы давало о себе знать: пронизывающий ветер, температура близкая к нулю, легкий моросящий дождь. Большая влажность воздуха дополняла картину, температура в плюс пять ощущалась, как минус пять. Такие метеорологические изыски заставляли съеживаться и дрогнуть. Люди на остановке, как озябшие воробьи, сбились в кучу под небольшим навесом, с надеждой высматривая из-за поворота желтый автобус. Кир держался чуть поодаль, предпочитая мокнуть под дождем, чем толпиться с людьми. Зеленый анорак немного спасал от сырости и ветра, но он все равно порядком замерз. Капли дождя гулко барабанили по капюшону и рюкзаку, заглушая почти все остальные звуки. Автобус приехал с опозданием на полчаса, когда люди уже изрядно понервничали и завелись. Задержки транспорта были нормой, но народ все еще ни как не мог привыкнуть к этому, после развала социалистического строя.
Скрипнули тормоза, и компрессор с шипением открыл дверь гармошку. Ребенка обдало облаком выхлопных газов и запахом бензина. Люди у входа толкались и галдели, стараясь как можно быстрее проникнуть в чрево автобуса, каждый хотел побыстрее усесться на сидение и хоть немного согреться. Дождавшись, пока последний человек скрылся в проеме двери, он поднялся по металлическим ступеням и осмотрел салон. Пассажиры расселись ближе к выходу, а дальняя часть салона пустовала, лишь на одном сидении, молча уставившись в окно, сидела старуха. Дерматин кресел неприятно укусил холодом ладони. Кир сел на самом заднем сидении возле окна и уткнулся головой в стекло. Зеркальные ручьи воды сбегали по окну, преломляя картинку мира как им вздумается. Стекло быстро запотело от дыхания ребенка и спрятало все за дымчатой поволокой. Кир вытянул указательный палец и ткнул им в центр запотевшего пятна, несколько раз покрутив им на месте, он начал выводить вензеля и изгибы узора, который один в один повторял узор с его школьной парты.
- Опять рисуешь? – Трухлявый голос старухи отвлек Кира.
Он медленно посмотрел на сидящую рядом пожилую женщину и вернулся к росписи окна.
- Смотри, скоро ремонт в школе, все парты заново покрасят, и твои каракули исчезнут. - Старуха громко закашлялась и прижала к губам сжатый кулак.
Ребенок опять повернулся к бабушке, осмотрел ее внимательно с головы до ног. Любого другого человека вид старухи, как минимум, бы оттолкнул: видавшая виды телогрейка с засаленными пятнами на рукавах, черно-алый платок с зелеными цветами, из-под которого выбивались грязные седые волосы с зеленоватым отливом, мясистый нос лилового цвета, нависающий над одряхлевшими, беспрерывно двигающимися губами. Один глаз чуть сощурен и покрыт белесой катарактой, второй больше первого в два раза. Зрачок увеличенного глаза постоянно двигался во все стороны, как оса, пойманная в банку. Кир, как не странно, реагировал на нее абсолютно спокойно, словно знал ее уже давно. Он вздохнул и отвернулся обратно к окну.
- А я опять нарисую. - Ребенок несколько раз шумно выдохнул на стекло, расширив площадь для рисования.
- Это ладно, вот что ты с «Лимоном» делать то будешь? – Старуха достала из кармана желтый цитрус и принялась грызть его оставшимися зубами, как простое яблоко, ни разу ни скривившись.
- «Лимон» заработает, мне не так много осталось. – Кир на секунду замер, нарисовал в воздухе пальцем несколько символов, примеряясь, и тут же нарисовал их на стекле. – Совсем немного.
- Ну да, заработает. Ты это сколько уже твердишь? - Подняв с пола клетчатую сумку, старуха поставила ее на сидение рядом с собой и раскрыла. – Герда, я тебе лимончик оставила, вылазий.
Кир повернулся посмотреть, с кем разговаривала бабушка. Из-за края сумки показался маленький бежевый нос, несколько раз дернулся, втягивая воздух, и скрылся обратно. Через мгновение пушистая молния метнулась из недр сумки, промелькнула по руке и шее бабки и оказалась у нее в ладонях. Странный зверек был очень похож на хорька, только без характерной «маски» на мордочке, с бежевой спиной и белым брюшком. Он схватил передними лапками остаток цитруса и принялся его грызть. Ребенок протянул руку и притронулся к кончику пушистого уха. Зверек отдернулся и начал противно верещать на весь автобус.
- Не бойся, он всегда так кричит, когда ему что-то не нравиться. – Старуха погладила зверька, по пушистой спинке. – Ну, все Герда, успокойся.
- Он мальчик? А почему же Герда. – Кир еще раз попытался прикоснуться к зверьку, но и эта попытка оказалась тщетной.
- Просто он ведет себя как девочка, поэтому Герда. Я его вчера нашла на центральном рынке в коробке из-под фиников. – Старуха еще раз погладила зверька и опустила его обратно в сумку.
- Как ты могла его найти на рынке, если ты просто плод моего воображения? – Потеряв интерес к бабке, Кир вернулся к росписи окна.
- Хватит быть таким букой! Плод воображения! Я, кстати, единственная, с кем ты можешь поговорить, ценил бы это, - Старуха раздраженно заерзала на кресле. Убрав мешающую сумку, она, кряхтя и охая, сложила ноги в позу лотоса и откинулась на спинку. – Я тут, собственно, не просто так, мне тебе кое-что показать надо.
Кир повернулся к старухе и вопросительно посмотрел на нее. Бабка растянула лицо в жутковатой улыбке, обнажив последние пожелтевшие зубы, и ткнула узловатым пальцем прямо в центр лба мальчика.
Мир перед глазами свернулся в одну точку и погас, как изображение на телевизоре с кинескопом после его выключения. Секунд на десять перед глазами начался «белый шум». Кир не раз пытался себе объяснить это явление, и пришел к тому, что мозг, за невозможностью отобразить реальность в такие моменты, заменяет его самым привычным и логичным на данный момент изображением. Кожу лица ужалили мириады мелких холодных укусов. Перед глазами закружили тысячи снежинок, сплетающихся в тугие струи пурги. На мгновение показалось, что он где-нибудь на севере, но, с трудом различимые и знакомые здания, дали понять, что он в родном селе. Снега было много, даже очень много. Кир, родившийся и выросший на юге, где зимой редко температура опускается ниже минус пяти, а снег выпадает максимум на несколько часов, ошарашенно осматривался по сторонам и ни как не мог сориентироваться. Щупальца холода пробрались за воротник и рукава и погнали стаи мурашек по всему телу. Клубы пара изо рта перекрыли весь обзор и он начал махать руками что бы они расселись. Сделав пару шагов, мальчик чуть не упал. Толстый покров снега, выше колена, не давал вытянуть ногу, не хуже песка. Высоко поднимая колени почти до пояса и помогая себе руками как при плавании, Кир все же добрался до ближайшего здания. Серая одноэтажная коробка закусочной, где чаще всего задерживались уставшие работяги, пропустить одну другую рюмку после трудового дня, выглядела заброшенной. От сильного мороза витринное окно, заменяющее переднюю стену кафе, было полностью покрыто узорчатым слоем льда. Дверь поддалась с трудом, металлические петли смерзлись от холода.
Внутри было темно и ничуть не теплее чем снаружи. Тусклый свет с улицы освещал лишь небольшую часть зала, дальше царила кромешная чернота. Постояв несколько секунд, что бы глаза привыкли к темноте, Кир добрался до выключателя и попытался включить свет. Щелчок. Ничего. Еще пара переключений для уверенности. Все равно ничего. И только сейчас он обратил внимание, что большой холодильник, стоящий у кассы кафе тоже молчит. Решив проверить, есть ли кто-то в здании, он двинулся к двери возле высокой стойки, но на полпути обо что-то споткнулся и больно упал на кафельный пол. Скрываясь в тени столика, дорогу перегораживала бесформенная куча тряпья. Не вставая, что бы еще раз не споткнуться, Кир подобрался поближе и тут же отпрянул назад. Среди различных курток и телогреек, шапок и косынок, одетых друг на друга, проглядывалось синее окоченевшее лицо. Судя по позе и почерневшему носу, человек явно умер от холода. Кир как можно быстрее подскочил на ноги и выбрался из закусочной. Только теперь он заметил, что улицы села обезлюдели и напоминали заброшенную полярную станцию из фильма «Нечто».
В окне амбулатории через дорогу промелькнул тусклый огонек, словно от свечи. Мальчик не понял, увидел он его на самом деле или ему показалось, но все же решил проверить. Спустившись по ступеням, он двинулся через улицу, хоть где то пригодился бег с высоким подъемом колен, которым их мучили на физкультуре. На полпути он зацепился ногой об какой-то предмет, скрытый под белой периной, и со всего хода рухнул в снег. Лицо обожгло холодом, и он с инстинктивно зажмурил глаза. Дыхание перехватило. Но холод резко отступил так же внезапно, как и нахлынул. Открыв глаза, Кир увидел все тот же салон и запотевшее окно с его рисунками. Старухи рядом уже не было, но в воздухе до сих пор висел запах лимона.