Максим протянул руки ладонями кверху.
— А дождик-то, кажется, перестает!
Я поднял голову. Сверху летели запоздалые капли, но небо не прояснилось. Тяжелые нагромождения туч, раскаленные по краям, замерли, остановились. Обремененные водой, они, казалось, тяжело дышали и остановились только затем, чтобы решить, в какую сторону и на кого обрушить удар.
— Будет еще дело,— сказал я.
— Едва ли,— возразил Максим.— Во всяком случае время зря терять не будем.
— Не будем!
Я схватил топор и побежал в ближайший кустарник за дровами.
— Не будем! Не будем!—повторил я, в такт словам вонзая топор в смолистую лиственничную коряжину. Время терять нам никак нельзя. Скоро ночь, а у нас ни костра, ни палатки. Да и желудок от голода, казалось, прирос к хребту.
Но, как выяснилось, Максим вкладывал в свои слова совсем другой смысл. Когда весь измокший (если только я мог измокнуть больше, чем был) я вернулся с охапкой дров, он мирно сидел у самой воды на перевернутом ведерке и преспокойно попыхивал папиросой. В руках его была удочка.
Максим рыбачил. Рыбачил, несмотря на то, что в его одежде не было ни одной сухой нитки. Рыбачил, позабыв про груз в лодке, про костер, про еду. И ловил не крутолобых язей, не полосатых окуней-горбачей — ловил самых обыкновенных, с палец величиной, пескарей Священнодействуя, он не торопясь поднимал удилище, снимал очередного пескарика, поправлял или наживлял нового червяка и так же не спеша закидывал. Закидывал и окаменевал.
Час спустя мы сидели у костра и пили из кружек горячий чай.
Я встал и пошел вдоль берега поискать плавник, а заодно разведать реку.
Сумерки густели. Вспыхнувшие было багровым светом тучи тихо гасли. Берега потемнели и сблизились. Но на песчаной площадке, по которой я шел, гулял ровный полусвет, будто светился песок.
Я люблю бродить по берегам незнакомых речек. На каждом шагу ждешь чего-то нового. Ждешь и мечтаешь. То о крутом перекате, под которым от окуней и щук в разные стороны брызжет серебряная мелочь; то о глубоком улове, сплошь забитом сорожняком; то о каменной яме с отдыхающим в ней тайменем или ленком... Чаще ничего такого и не находишь, зато всегда ждешь...
Крутой излом реки заставил меня ускорить шаги. На крутых поворотах встречаются перекаты с глубокими вымоинами. А именно в таких местах мне всегда везло.
Перекат оказался небольшим, по даже при сумеречном свете я заметил метрах в десяти от берега пену. Чуть вздрагивая, она медленно кружилась на месте. Улово! Я шагнул к воде, чтобы лучше разглядеть его, и в то же мгновение звонкий всплеск ударил по тишине. От самого берега в глубину метнулся клин воды.
Щучка! Значит, не ошибся. Значит, на рассвете — прямо сюда. Только бы не помешал дождь и поскорее наступило утро! Я повернул к костру.
Высокий огонь весело плясал на песчаной площадке. Дождь перестал, хотя тучи не расходились. Ночь обещала быть не холодной. Я шел’ и мечтал о завтрашней ловле.
У костра Максима не оказалось.
— Максим! — негромко крикнул я в темноту.
— Тссс,— раздалось рядом.
Я повернулся и увидел Максима у реки на перевернутом ведерке с удочкой в руке.
— В такую-то темень! — воскликнул я.— И опять пескари’
— Какое там пескари?! Тигры! Я уверен, что их не кормили с самой весны. Хватают так, что я боюсь, как бы они ни слопали и меня.
Он ловко подсек очередного пескарика, снова забросил удочку и обернулся ко мне:
— И, пожалуйста, не мешай! Если хочешь, садись рядом!
Часы показывали одиннадцать. Пора было подумать о ночлеге. Я начал с палатки. Разбросал ее на песке и уже хотел ставить, как появился Максим.
— Не пойдет. Ты не учитываешь, что, кроме всего прочего, я поехал сюда лечиться.
Лечиться! Бедный Максим! Я совсем забыл о его радикулите, а ведь такая сырость кругом!
Максим начал с костра. Перенес его на несколько метров в сторону и тщательно вымел из кострища оставшиеся головешки и угли. Затем принес весло и стал лопатить горячий песок так же, как лопатят зерно. Песок неярко светился и дышал жаром. С весла сыпались искры и тут же гасли. Максим тыкал в темноту и снова сыпал искры. Когда он проделывал это быстро и искры не успевали гаснуть, казалось, что он лопатит не песок, а звезды.
Я сбегал за вторым веслом и тоже стал лопатить. Поддевал и сыпал в темноту, подбрасывал кверху и ловил на весло..
Время от времени Максим прикладывал к кострищу ладони и добавлял холодного песку. Горячая площадь ширилась. Звезды вспыхивали все реже.
Вскоре мы лежали в палатке на одеяле, подогреваемые горячим песком. Припекало сильно. Я ворочался, подставляя теплу то спину, то бок; Максим мужественно лежал на одном боку: лечил радикулит.
Но вот он сел, пошарил вокруг себя руками/что-то отыскивая, и откинул край палатки.
— Не выдержал?
— Спи, спи,— ответил он и вышел, тщательно прикрыв за собой палатку. Неужели рыбачить?
Некоторое время я лежал, прислушиваясь к возне за палаткой, но усталость взяла свое.
Когда открыл глаза, в палатке хозяйничал свет. Где-то невдалеке посылал отрывистые позывные кулик: «ку-у-лик! ку-у-лик!» Потрескивал костер. А дождь? Неужели так и не угомонился? Прислушался. Нет, дождь не желал оставлять меня одного. Карауля, он стоял за палаткой и от нечего делать постукивал тонкими палочками по тугому брезенту.
Максим встретил словами
— Ну и спать ты! А окуни засонь не любят! Взгреют, смотри.
Он сидел у костра с прутом в руке, глубоко натянув капюшон дождевика. «Спал или не спал?» — подумал я, но в разговор вступать не стал. Схватив спиннинг, помчался к своему улову.
Увидел еще издали. Перекат играл неяркими блестками. Ниже, на темной вздрагивающей воде — серые кружева пены. Всякий раз, как я снаряжаю спиннинг, мысли мои путаются, руки не слушаются. Часто привязываю грузило и блесну еще до того, как жилка продернута в кольца. Сколько стоит труда заставить себя сесть на берег и уже спокойно начинать все сначала.
С бьющимся сердцем сделал первый заброс. Течение отбросило блесну за улово. Второй заброс... Третий... Блесна все больше захватывала облюбованное место. Вот она пошла через самую середину. Я видел, как зеленая жилка разрезала серое кружево. Вдруг в руки — двойной рывок. Почти в то же мгновение— звонкий всплеск и беспорядочное бултыхание как раз там, где только что утонула зеленая жилка.
Щука Р Ее несильные рывки — во всем теле. Вывожу без тормоза, надеясь выбросить с ходу. Только бы не сошла!
Щука шла беспокойно. Бросалась то в одну, то в другую сторону. У самого берега, когда я, наконец, увидел ее, она по-бычьи замотала головой, будто хотела сказать: «Врешь! Не возьмешь!», и рванула в глубину. Больно ударила по пальцу катушка, и жилка ослабла.
Я опустился на мокрый песок и долго глядел на потемневшую воду.
Неслышно подошел Максим.
Продолжение следует...
Еще больше интересного о рыбалке и охоте на сайте velesovik.ru и в нашей группе Вконтакте.
Приглашаем Вас отправиться в удивительный мир рыбалки и охоты в любое время и в любую погоду.
