6 лет спустя…
— Аня! Ну, ты собираешься или нет?! – Мама подгоняла дочь, чтобы вместе выйти из дома и чтобы выйти вовремя. – Давай быстрее.
Едва ли не впервые за десяток лет расписание составили так, что первым уроком Ани был русский язык, который и преподавала мама. И можно было поспешить, зная мамину привычку приходить на работу раньше, но девочке в шестнадцать лет надо сделать многое, прежде чем выйти из дома. Обычно приходится долго выбирать, что надеть, а одевшись, еще дольше приходится сдерживать желание переодеться.
И хотя у Анны не было проблем с выбором одежды – мешковатые штаны и кофточки сидели, или правильнее сказать, висели на ней настолько ужасно, что уже было все равно, как эти мешки между собой комбинировать. Большего внимания тогда нуждались детали: выразительный макияж, аккуратная прическа, и никаких хвостиков, косичек, только упругие локоны. А на их укладку утром и времени не жалко, потому что целый день увереннее себя чувствуешь, игриво касаясь маленьких завитушек.
Волосы для нее давно стало средством отвлечения внимания от тела и привлечения его к лицу, где под челкой прятались прекрасные карие глаза, а на кругленьких щечках без устали выигрывал румянец.
На недовольные комментарии мамы, мол, можно и быстрее двигаться, Аня, наконец, вышла из комнаты, направляясь на выход. Это событие – она вместе с мамой идет в школу! Чтобы лишний раз побаловать себя ее реакцией, Аня внимательно следит за маминым поведением. Как и прежде, она до сих пор стесняется того, что местами по размерам дочь значительно превосходит ее саму. Только теперь Ане лишь смешно, когда мимо проходит кто-то знакомый, приветствует их, а мама бросает в ответ "добрый", а на человека даже не смотрит, чтобы не видеть, как он внимательно рассматривает их двоих вместе с дочерью.
Возможно, боится того, что люди обвиняют именно ее в проблемах с весом дочери, и в свой взгляд вкладывают упрек. А за что же её упрекать – какое она имеет отношение к собственной дочери? Уже давно никакого. Ей просто некогда заниматься чужими проблемами – в школе она теперь не только учительница, но и завуч, и забот у нее увеличилось вдвое, втрое, и неважно во сколько – главное, мама занята, ей не до того.
Но разве это так страшно? Аня научилась с юмором относиться к некоторым вещам, а когда все ее прозвища, наконец, оформились в постоянное обращение "Пампушка" – она даже обрадовалась. Пампушка – мило и вовсе безобидно.
Резкая перемена в ее восприятии состоялась именно на уроке мамы. Когда-то давно, где-то в классе шестом, когда на детей ещё можно повлиять собственными размышлениями на морально-этические темы, мама затеяла пламенную речь о значении учителя в воспитании человека в каждом из них. И именно через язык – осознание себя частью народа, нации, язык которой перенимаешь с детства – человек может познать себя самого. Поэтому важно дать почувствовать кто ты, чем ты есть, к кому принадлежишь. Семья дает принадлежность к роду, а школа – учительница – к целому народу.
И только то, что кому-то трудно донести, а кому-то и трудно воспринять осознание себя с самого начала Смирновым, Соколовым, а потом – русским, порождает возникновение различных субкультур, где дети просто не понимают, частью чего они являются, и рады прислониться хотя бы к чему-то маленькому, ограниченному.
И если родители могут дать детям понимание того, что они являются детьми своих родителей, то учителя должны дать гораздо больше. Должны дать понимание того, насколько человека обогащает принадлежность к значительному – народу, нации.
Вот такая нелегкая работа учителя. Слушала Анна маму, а весь ее мир с еще несформировавшимися, нечеткими взглядами, переворачивался с ног на голову. Почему же мама, зная все это – принимая на себя ответственность за воспитание сотен детей – ничего в ней самой не воспитала? Не вложила в нее понимание, что она ее дочь – и это звучит гордо. Не сделала ничего, чтобы она в собственной семье не чувствовал себя чужой, никому ненужной, не говоря уже о какой-то там принадлежности к нации. Не объяснила ей: то, кем она есть – уже достаточно и не надо бояться быть собой, и совсем не обязательно быть кем-то другой.
