Какими переливчатыми трелями звучит подпись в конце документа! Если ничего не ограничивает лист бумаги от дубового стола, то звук расписывающей ручки звонким шёпотом гудит по кабинету. Подпись может обернуться гулом мощного мотора перед кожаным салоном. Столь мимолётно движение, рождающее мощную волну последствий. Как не одинаково звучит один и тот же инструмент, зажатый между пальцев человека. Например, страх сковал кисть, и ручка кривою волной медленно подпись ведёт. А когда нервы стягивают мышцы напряжением, то подпись состоит из размашистых всполохов звука, чередующихся затишьем. Моя любимая музыка. Задокументированные гимны моих побед. Ох как хочется впасть в Гильдерлиново безумие! Увлекаться неутомимым выдумыванием законов, полная неспособность совладать с собственными постановлениями, исписание любого клочка бумаги нормативно-правовыми набросками… Замысловатые узоры инициалов в листах вдохновляют на совершенно новые свершения. О, Терпсихора, ты даришь танцы пальцам моих покровителей, они создают своими движениями музыку завтрашнего дня. Идея ничего не стоит без её одобрения вышестоящими мира сего. Как иногда хочется последовать примеру индейцев в попытках обрести силу соперника, только съесть вместо сердца руки того, кто может величайше расписаться – лишь бы суметь так же менять действительность плавностью раскатов ручки над бумагой. Запутанные линии решают судьбы мира, буквально терраформируют общественные отношения и вызывают реакции в виде новостей и кухонных воплей. Красная кнопка в чемоданчике не отличается от синего или чёрного узора внизу документа. Лист бумаги обёрнут в шубу кожи. Его личные покои священности. Скрижаль судьбы и грядущая заповедь божественного лика. Куда же несешь ты его, моя любимая секретарша! Мой Моисей завернутый в юбку выше колена. Ты своим сверкающим колготным бедром вызываешь у меня сексистские мысли. О, объект объективации, ты больше не сотрудница – ты святой покровитель сынов Израилевых. Куда ты приведешь беженцев Исхода? И вот новая заповедь у меня на столе, а новый Моисей закрыл за собою Чермное море, похоронив мои шовинистские мысли. Вершители судеб добавляют новый свод, куда глаз служителей должен обратиться. Наказание почитателей тени закона – хлесткий урок всем врагам, что испугаются ступить на мягкую землю своей правоты. Лелеемый мною канцелярит греет душу ожиданием прекрасных изменений на первой по площади территории в мире. Бумажный запальник готов. Этот рисунок в конце него толкает общество вперед. Символическая подпись жертвы Фердинанда была началом одного из величайших сдвигов человечества, ну после святого сына, конечно. Декларация независимости была разбомблена 56-тью подписями, чьи авторы затем были судьбою опрокинуты. Чернильная линия в определенном контексте привела людей к насильственной смерти. С тех пор нисколько не слабее сила аппарата бюрократии, где уникальная совокупность символов решает мировой порядок. Хочется быть монограммой – элементом эстетики и индивидуальности в огромном министерстве влиятельных бумаг, путешествующих между инстанциями. О, как же до меня никто не догадался – клеймо всевластия на столь хрупком элементе – бумаге! Как вопиюще вредно и ненадёжно. Я подготовлю величайший столп для памяти и силы. Вернемся к истокам времён. Начало было из 10 заповедных плоских и отшлифованных камней, опущенных с Синая бородатым человеком. Пусть из подобных скал будут добыты плиты для моих решительных законов. Размерами пусть высятся над человеком десять раз. Так из далёкого далёко будет виднеться каждый символ, отчеканенный потомственными каллиграфами, чей род хоть незаметен, но велик в своём влиянии. Эрато, помоги мне воплотить в плите памятник любви к власти подписей, что столь прекрасны на документах и указах. Так хочется собрать мне все автографы своих коллег, открыть музей всесильной мощи росчерков и завершающих штрихов. И преклоняться население должно, что переворачивают миры столь кособокие чернильные разводы на листах. О, мощь минималистичного абстракционизма! Полигимния, ты в этих строках воплощенье, ты ручку в тучных пальцах, думаю, не зря ведёшь. Куда же деться человеку, без торжественных мотивов? Пока рабочие возводят и шлифуют величайший документ, с тобою мы слились в святом инструменте над бумагой – ручке. Как сильна она в руках человека с определенными возможностями и как она может вырубить всё то, что написано пером маленькой персоны. Запрет, ограничение, нет ничего прекраснее барьеров, распаляющих смекалку. И самый главный орган, жирующий во власти подписей пора давно взять под контроль и запретить столь властное оружие. А вдруг ненадежный индивид решится стать пятою колонной. Вот против них воздвигнута будет плита, во славу дальнейших побед народа, родины, нации и государства окруженного врагами. Подпись я лично выдолблю молотком и стамеской или чем там на камнях выбивали египтяне, римляне, да греки? Свершится великий указ о запрете бумажных указов. О, документы, что памятники нашим традициям, вы богоугодны. Благородно молиться перед стенами, где моя будет оставлена подпись. О, разве Бог не подписался смертью Иисуса под вопросом о собственной реальности? Вывожу монограмму, тук-тук раздаётся и происходят сколы, да треск. Средняя часть заполнена святыми писаниями. Росчерк, о нём говорили. Дополнительный штрих не связан с основной частью подписи, это изгибы рисунка на камне. Завершающий штрих – безбуквенный элемент, плита рушится с хлопком на меня. Осталась лишь роспись кровавым пятном, что наиболее властная подпись на свете. Багровые подписи моей страны до сих пор происходят в соседних и не столь отдалённых. Только обычно со звуком мельчайших взрывов пороха и крупных огненных полыханий. Росписи величайших амбиций на безучастной земельной коре.
Чтобы не пропустить нового подпишись или на канал дзена или на прочие, а ещё тут написано, чтобы я попросил у вас лайк. Поставьте лайк.