С началом нового года новый импульс получила многолетняя «Санта-Барбара» с расширением границ Ростовской агломерации. Страсти по «супер-Ростову» выплеснулись на улицы сопредельных городов (Аксай, Батайск), жители которых почему-то никак не желают становиться ростовчанами. А местные элиты и подавно не в восторге от перспективы лишиться теплых кабинетов в обмен на сомнительный районный статус. Драйвером приростовских «желтых жилетов», сиречь, красно-синих зипунов, стало местное казачество, сумевшее вывести на митинги тысячи горожан Аксая. Протестантов поддерживают оппозиционные политические силы, создавая удивительный симбиоз разнополюсных движений, пытающихся своевременно «оседлать тренд».
Между тем ползучая экспансия Ростова на своих соседей – отнюдь не примета сегодняшнего дня и не дань современной глобализации. Она имеет вековые индукционные корни слияния и поглощения, причем не большим поселением малых, а как раз наоборот. Если, по меткому выражению Жоржа Дантона, «революция, как Сатурн, пожирала своих детей», то голодный ребенок Ростов, подобно капризному Зевсу, постепенно «пожирал» своих «родителей». Сначала крепость, затем Нахичевань, Берберовку, Олимпиадовку, Левенцовку, Гниловскую, Александровскую и так далее, постепенно превращаясь в самый маленький по площади мегаполис России.
Город-грабитель
Город грабил,
греб,
грабастал,
глыбил
пуза касс,
а у станков
худой и горбастый
встал
рабочий класс.
Так описывал пролетарский поэт Владимир Маяковский в поэме «Владимир Ильич Ленин» собственное видение развития капитализма в России. Оно весьма подходит для понимания генезиса самого маленького отечественного миллионника (348,5 кв.км; сравните с недавно назначенным мегаполисом Краснодаром – 841 кв.км) – Ростова-на-Дону. Город, с малолетства захлестнутый с юга и запада голубым арканом Дона и Темерника, с востока стиснутый грозными бастионами крепости св. Димитрия, мог расти только на север. Карабкаясь на задонские холмы, ныряя в грязь Генеральной и Новопоселенской балок, извиваясь между Братским и Никольским курганами.
Более того, с момента основания Темерницкой таможни в 1749 году и до введения здесь екатерининского Городового положения 1785 года прошло более полувека – лишь в 1802 году Ростов официально стал называться «городом», пусть даже уездным. С населением около трех тысяч душ, проживающих в нескольких форштадтах (Доломановский, Солдатский и Купеческая слобода).
В то же время только гарнизон крепости св. Димитрия насчитывал 3,5 тысячи штыков (не считая некомбатантов). Восточнее крепости вовсю кипела жизнь в армянском ремесленном городке Нор-Нахичеван (основан в 1779 году, 4,5 тысячи жителей), западнее – в казачьей станице Гниловской (основана чуть раньше таможни, население к 1800 году – свыше 3,4 тысяч человек).
Объединенные Городовым положением форштадты смотрелись среди них если не карликами, то уж точно «младшими братьями», тем более что статус уездного города в составе Екатеринославской губернии не позволял Ростову содержать присутственные места и таможню, которые были переведены в Таганрог. Казалось бы, его судьба – хиреть в гоголевской тине на фоне своих более солидных соседей.
Историк Григорий Чалхушьян считает, что «Нахичевань и Таганрог стояли тогда неизмеримо выше Ростова, но первый город – чисто армянский, с армянскими судами, с автономным управлением, второй – чисто греческий город с греческим магистратом».
Однако Ростов с лихвой использовал свой главный козырь – купеческий капитал и торговую жилку населения. А также выгодное географическое положение города-порта.
Для облегчения заморской торговли в 1836 году купечество добилось возврата таможни в Ростов, и за следующее десятилетие оборот порта подскочил сразу в тридцать раз.
К 1850 году в городе открылись консульства Австро-Венгрии, Аргентины, Бразилии, Германии, Греции, Испании, Персии, Португалии, Турции, Франции, Швеции, что явилось свидетельством заинтересованности иностранного бизнеса в торговле с новым портовым монстром России.
А в 70-80-х годах после отмены крепостного права, промышленного бума в регионе, прокладки железных дорог и развития целых новых отраслей экономики (металлургия, машиностроение, судостроение, угольная промышленность) в город-на-Дону потянулись десятки тысяч селян наниматься в рабочие.
В 90-х годах на 100 тысяч населения Ростова приходилось ежегодно до 25 тысяч пришлых сезонных рабочих из Орловской, Костромской, Владимирской губерний, которые в навигацию нанимались грузчиками в порту, где работы всегда хватало. Платили им поденно – в сезон до 75 копеек, а после окончания навигации – не более 20. Были среди них плотники, штукатуры, землекопы, кровельщики, все имущество которых составлял мешок за плечами.
Если численность населения Ростова с 1863 по 1885 годы учетверилась (с 24 до 80 тысяч душ), то к началу ХХ века оно выросло еще наполовину.
К 1916 году количество занятых в промышленном производстве рабочих приблизилось к 160 тысячам (4,9% от всех работающих на Дону). Его среднегодовой темп прироста составлял около 10%, опережая общероссийский примерно на 1-1,5%.
В донской столице были представительства десятков ведущих отечественных и мировых банков, при этом большая часть местной промышленности находилась в руках иностранного бизнеса (французский, английский, бельгийский, германский капиталы).
Мариэтта Шагинян писала: «По главной улице – бесконечный ряд небоскребов, домов с новейшей техникой, взлетевших под самое, лысое от солнца и засухи, небо, – и в огромных сквозных витринах – веялки, молотилки, моторы, паровики, колеса, трубы, а над витринами золотом по черному – имена американских, английских, французских акционерных обществ. Склады, конторы, склады отделения фабрик, банки и опять склады и опять конторы».
Иными словами, уже к концу XIX века Ростов из заштатного уездного городишки с домами под камышовыми крышами превратился в процветающий не только купеческий, но и промышленный полис, где крепки были позиции как торгового, так и финансового капитала.
В эти полвека город рос на север, на запад (через Темерник) и лишь немного на восток (до Нахичеванской межи), сумев при расширении незаметно «проглотить» и переварить Байковский (он же Собачий) хутор, Олимпиадовку, Татарскую слободку, Новое Поселение (она же родимая Нахаловка), территорию бывшей крепости св. Димитрия.
Яблоки раздоров
Заметим, хутора-слободки – это мелочи. Зато с превратившимися в конкурентов соседями из Нахичевани и Гниловской проблемы возникали нешуточные.
В начале XIX века яблоком раздора между Ростовом и Нахичеванью стал наплавной плашкоутный мост через Дон – от Таганрогского (Буденновского) проспекта до Задонского рынка на левом берегу.
Дело в том, то Левбердон еще с екатерининских времен, согласно императорским льготам, принадлежал Нахичевани. Однако, наблюдая неспешное продвижение ростовцев к Дону, дальновидные соседи попробовали прибрать к рукам и правобережье, заодно наложив купеческую длань на доходы с моста.
До 1800 года ростовцы владели обеими сторонами реки от устья Темерника до Нахичеванской межи, но потом Новороссийская межевая контора отвела им в собственность только правый берег. Долгие споры и подношения «кому следует» привели к тому, что в 1805 году межевой канцелярией это решение было отменено, но и богатые нахичеванцы в долгу не остались.
Длительные препирательства, «подмазывания» и прошения в Екатеринослав, Одессу и Санкт-Петербург закончились тем, что в 1825 году Министерство внутренних дел помирило обоих спорщиков, утвердив твердый сбор с моста, доходы с которого шли пополам Ростову и Нахичевани (около двух тысяч рублей в год).
«Борьба за берег», а по большому счету за контроль над Задонским рынком, который рос как на дрожжах, обзаведясь деревянными пакгаузами, крытыми торговыми рядами, прилавками, переместилась в более высокие коридоры. В 1828 году уже Сенат постановил оставить Ростову только правый берег и половину реки от нахичеванской межи до устья Темерника. Нахичевань получила весь левый берег и правый – от межи на восток.
До начала XX века вопрос о возвращении этой части Левбердона Ростову так и не был решен. Из-за этого обширная «заливная» территория за наплавным мостом оставалась необустроенной. Ростовская дума неоднократно предлагала нахичеванским коллегам заняться «утилизацией» берега, для того чтобы вынести сюда не времянки Задонского рынка, а капитальные торговые сооружения, поскольку правый берег был полностью забит амбарами, пакгаузами, конторами, складами и пристанями. Но в итоге до самой революции общего языка по этому вопросу с нахичеванцами ростовские думцы не нашли – твердый доход с наплавного моста для соседей был важнее.
Доставалось буйному карапузу Ростову и от казачьей Гниловской. Драки «стенка-на стенку» в Камышевахской балке, разделяющей станицу от Затемерницкого поселения, были еще мелочью и молодецкой забавой (с нахичеванцами ростовцы дрались на «меже»). Хотя однажды и вылились в знаменитую стачку 1902 года.
В 1905 году станичное правление уже затеяло вполне серьезную судебную тяжбу с Ростовом.
Дело в том, что в конце XIX века в городе были проложены первые линии ливневой канализации одновременно с постройкой Генерального коллектора. Сначала это были открытые лотки для пропуска атмосферных вод, построенные вдоль Скобелевской (Красноармейская), Пушкинской улиц, Большого проспекта и др. Вода по ним спускалась в Темерник и Дон.
Темерницкий коллектор длиной до 1100 м вбирал в себя сточные воды северной части Ростова. В зарешеченные ямки жители беззастенчиво сливали и бытовые отходы: запах радовал ростовцев свыше версты по коллектору и далее по Темернику. Для пересечения лотка были перекинуты мостики, самый широкий из них – на Таганрогском проспекте.
Только в 20-е годы XX века здесь были проложены подземная канализационная сеть и отдельная ветка ливневки.
Береговой коллектор принимал стоки южной части Ростова, а в дальнейшем и Нахичевани. Проходил он вдоль набережной (2500 м) от Богатяновского переулка до Темерника и сбрасывал стоки будущего мегаполиса в многострадальную речку.
Доказанного вреда в то время не находили. Специальные исследования комиссии Русского технического общества в 1906-1907 годах показали, что Дон при наименьшем секундном расходе в 184 кубометра обладает способностью к самоочищению и уже через 1,5 км от места выпуска исчезают все следы загрязнения стоков.
С выводами комиссии были отнюдь не согласны жители станицы Гниловской, мимо которых эти «исчезнувшие» следы ежедневно проплывали. Станичное правление даже потребовало закрытия Генерального коллектора. Для наглядности пригласили чопорных ростовцев к себе. Те, зажав носы, изо всех сил старались смотреть поверх фекальных барханов, однако вынуждены были подтвердить, что «весь берег Дона от устья Темерника на протяжении нескольких верст покрыт бурого цвета зловонной жидкостью, слой которой местами достигает двух аршин».
Чтобы добыть себе чистую воду для питья, жителям станицы приходится делать мостки и идти по ним на расстоянии 10-15 саженей от берега. И в этом случае воду приходилось отстаивать в кадках или очищать содой. Жалобы казаков пошли в атаманский Новочеркасск. Самим же ростовцам гниловчане советовали вывозить собственное дерьмо шаландами в море, а не травить им соседей.
Город-купец отбивался как мог и даже запроектировал соорудить на коллекторе биологическую станцию по обеззараживанию нечистот, но Областное правление не согласилось, так как это потребовало бы много времени. Другой проект (осветление сточных вод ) признан правлением паллиативом, проблемы не решающим. Думе во избежание появления очередной холерной эпидемии предложено было озаботиться за свой счет доставкой питьевой воды для Гниловской.
Понятное дело, что подобные тяжбы и склоки теплоты между руководством соседских муниципий не добавляли. И в Нахичевани, и в Гниловской местные элиты с опаской взирали на крепнущего «карапуза», стремительно вырастающего из пеленок и мечтающего прибрать к рукам спорные территории, рыбные ловли, выгонные земли, пастбища.
Естественный процесс
Впрочем, к началу ХХ века некогда казачья Гниловская и некогда армянская Нахичевань ушли в прошлое. Приток на Юг рабоче-крестьянского переселенческого элемента из Центральной России размыл национальное своеобразие этих муниципий.
Нахичевань уже перестала быть чисто армянским городом. Титульный этнос пока еще занимал ведущие позиции в местной управе и думе, селился в центральных кварталах города, но большая часть населения имела славянское происхождение. Появление крупных предприятий привлекло в Нахичевань большое количество крестьян, расселившихся по его окраинам и растворивших армянскую самобытность города.
Та же история произошла и с Гниловской, разлегшейся вдоль Дона на целых шесть верст. К началу века здесь функционировали Александровское и Николаевское училища, церковно-приходские школы при Половенском и Троицком храмах. В станице работали пять кирпичных, цементный и цинковальный заводы, шерстомойня, три дока, шестнадцать рыбоперерабатывающих заводов, шесть каменоломен, двадцать ветряных мельниц. Плюс ветка Юго-Восточной железной дороги с крупной станцией. А это сотни рабочих с семьями – отнюдь не казачьего сословия.
Даже в обиходе станицу поделили на «Верхне-Гниловскую» и «Нижне-Гниловскую» части, со своими церквями и кладбищами. Станичное правление еще сохраняло исконно казачьи черты, но большинство населения уже не относило себя к служилому сословию.
Революция и Гражданская война, сильно сократившие имущие слои и численность казачества Области войска Донского, окончательно перетянули чашу весов на сторону «пролетарского» Ростова и ликвидировали статус его конкурентов-«спутников».
14 января 1929 года появилось постановление ВЦИК «О слиянии городов Ростова и Нахичевани-на-Дону Северо-Кавказского края в один город с присвоением ему наименования Ростов-на-Дону, о выделении города Ростова-на-Дону из состава Донского округа и перенесении центра Донского округа».
Этим постановлением объединенный город вошел в состав Северо-Кавказского края, а центр Донского округа переехал в Новочеркасск. Нахичевань утратила городской статус, став Пролетарским районом Ростова. Так закончилось почти полуторавековое конкурентное противостояние двух амбициозных городов.
Еще через год в августе 1930 года потерявший статус станицы «поселок Гниловской» также был включен в городскую черту Ростова.
Расширение города на восток с появлением огромных промышленных районов (Сельмаш, Красный Аксай) привели к присоединению в 1961 году к Ростову и бывшей казачьей станицы Александровской. Уже рутинно, без всяких оглядок на «элиты».
В нулевых в состав мегаполиса была включена территория старого хутора казака Андрея Ливенцова, превратившись в громадный городской «спальник».
Ныне расползающийся во все стороны, словно дрожжевое тесто, Ростов уже практически слился с аксайскими кварталами. Граница между городами умозрительна и слаборазличима. При отсутствии вменяемой градостроительной политики и непрозрачности разрешительных процедур на строительство инфильтрация одного полиса в другой неизбежны.
С Батайском сложнее – все же здесь города пока разделяет болотистый «сиваш» и сложная система транспортных развязок. Но когда география препятствовала волюнтаризму?
О ресурсе:
Наш портал nahalovka.ru еще недоступен для обитателей этого сектора галактики. Пока космосвязь налаживается, смелые скауты Нахаловки тайком пробрались на Землю и по заданию Капитана ведут эти ваши социальные сети.
Да пребудет с вами НАХАЛОВКА, земляне!
Это стилизованное изображение сверхмассивной черной дыры будучи отсканированным при помощи телефона приведет пытливого исследователя прямо к истокам Нахаловки!
