Роман
«Если бы письмо написать я мог
В 78-й самому себе,
Может, от чего-то бы уберег,
Может, все исправил в своей судьбе.
Сотня или даже полсотни строк -
И жизнь бы стала сладкой, как эскимо…
А все-таки не зря так устроил Бог,
Что в прошлое нельзя написать письмо…»
(Максим Леонидов
«Письмо в прошлое»)
Когда Димке исполнилось пять лет, Лада неожиданно для себя поступила в педагогический. Мама с дядей Толей Комаром додавили.
- Лада, иди и получай образование! – настоятельно внушала дочери Изольда Алексеевна. – Это мужику можно не учиться. Не хочет бумажки перебирать с дипломом, может у станка стоять и без диплома! И вагоны разгружать - тоже ученая степень не нужна. А женщине образование просто необходимо. Вспомнишь меня не раз!
Лада совсем не знала, чего ей хочется в жизни. Точно не хотелось ничего медицинского: она боялась боли и крови. Никаких определенных стремлений у нее не было. Из хобби – женские рукоделия, которым обучаться в вузе не надо. Самое большое ее увлечение – Димка и воспитательный процесс. Все, что касается этого, Ладе было интересно. Она с любопытством наблюдала за тем, как сын растет и развивается. Он рано начал говорить. В четыре года знал все буквы и складывал из них слова. Играя, они научились до школы читать и писать. И Лада гордилась тем, что Димка растет таким умным. «Я хочу реализовать себя в ребенке!» - говорила она матери и отчиму, имея в виду то, что даст Димке все, чего не получила сама в детстве. И вкладывала в ребенка все, что можно. Эх, если бы в сутках было побольше часов! Тогда Димка кроме гимнастики, танцев, лепки и рисования занимался бы еще чем-нибудь. Впрочем, все впереди! «Вот, подрастет, отдам его изучать языки и самбо, а еще горные лыжи, хоккей и фигурное катание!» - думала Лада о будущем сына.
О себе она не думала совсем. Работать устроилась в детский сад, куда водила Димку, чтобы быть с ним рядом, и думала о том, что пора присматривать работу в школе, куда Димке скоро идти учиться.
Вот на этой почве и пришла идея получить педагогическое образование.
Сказать, что оно помогало ей воспитывать сына, Лада не могла. Она и так знала, что нужно ее ребенку, как найти к нему подход в сложной ситуации, как увлечь чем-то, заинтересовать надолго каким-то делом. И, готовясь к сессиям, Лада пролистывала горы пособий по педагогике, ловя себя на мысли: она правильно воспитывает своего ребенка.
И Димка радовал ее каждый день. Он рос мужчиной. Надо сумку с картошкой помогать поднести – он тут как тут! Обязанности по дому – убрать за собой постель, помыть посуду, подмести пол – это святое! А еще он никогда не сидел в метро - всегда уступал место какой-нибудь бабушке, а, выходя, из трамвая или автобуса, никогда не забывал сделать это первым и подать Ладе руку на выходе.
Она очень гордилась своим маленьким мужчиной, и знала, что он сам поздоровается с бабушкой и дедом Толей, когда они шли к ним в гости, но при этом всегда напоминала ему об этом:
- Димка! Не забудь сказать «Здравствуйте!» - дергала Лада за руку малыша перед дверью родительской квартиры.
- Ма, ну, что ты всегда говоришь: «Поздоровайся!» Я ведь сам это делаю!
- Ну, я напоминаю тебе, чтоб не забыл! – виновато оправдывалась Лада.
- Я хоть раз-то забыл? – Димка укоризненно смотрел на мать, и на автоматике говорил в открывавшуюся дверь:
- Баб, здравствуй! Дед, здравствуй!
Они все не могли нарадоваться на него, умилялись тому, какой вежливый и умный ребенок растет. И только одна мысль всем отравляла жизнь – армия. До нее хоть и далеко было, но все ломали голову, как будут решать эту проблему.
* * *
Димка был в шестом классе, когда Лада познакомилась с Глебом Стрелецким. Он работал тренером в спортивной школе – учил мальчишек и девчонок играть в волейбол. К нему Лада привела Димку, и Димка фактически выбрал Глеба.
Он ревновал его к ребятам в секции, и чуть не рыдал, когда тренер уделял внимание другим. Мальчишка делал все для того, чтобы быть лучшим. Самым лучшим!
И когда Глеб Аркадьевич выразил желание увидеть родителей лучшего своего волейболиста, чтобы лично рассказать о его успехах, Димка был счастлив.
А Стрелецкий после общения с матерью своего ученика вдруг задумался: а не пригласить ли ему женщину с таким красивым именем на дачу?! Он думал не очень долго. С Ладой было легко общаться, и Глеб легко сделал ей предложение поехать с ним:
- Ягоды, рыбалку и волейбол я Вам гарантирую!
- Глеб Аркадьевич, я ведь живу вдвоем с Димой, - Лада внимательно посмотрела на Стрелецкого. Он ей нравился, конечно, но ради него она не оставила бы Димку на маму и отчима.
- А я вас вместе с Димкой приглашаю!
- Ну, если с Димкой…
Они встретились утром в субботу. Глеб подъехал к их дому на своем «жигуленке», на багажнике которого красовалось имя – «Лада».
- Вот, так судьба повернулась! – немножко смущенно сказал Стрелецкий. – Я про машинку свою всегда говорил – «моя любимая девушка Лада!» И то, что я в жизни встретил девушку с таким именем – это судьба.
- Скажете тоже – «девушку»! – смутилась Лада.
Ей было приятно слышать все это, но она не спешила отвечать ему взаимностью. И лишь увидев, что Димка «выбрал» Глеба, она скинула крючочек с потайной дверцы где-то у себя внутри, и позволила Стрелецкому ухаживать за собой.
Димка был счастлив. Рядом с ним появился мужик, в которого он по-мальчишески был влюблен, которого он боготворил. Если бы он был помладше, он легко назвал бы Глеба «папой». Ему очень хотелось его так называть. Но он был в том возрасте, когда это очень трудно сделать. А Глеб хорошо его понял. На тренировках в спортшколе он по-прежнему был для Димки Глебом Аркадьевичем, а дома – просто Глебом.
- Давай договоримся так: никаких «дядь»! Терпеть не могу это обращение – «дядя»! Да еще «дядя Глеб»! Фу!
* * *
В то холодное питерское лето Лада умерла вместе со своим любимым. Нет, она ходила и говорила, ела, пила, мыла пол, но живой при этом не была.
Они проводили свой большой учительский отпуск на даче Глеба. Лада варила варенье из малины, крыжовника и черной смородины, солила огурцы в трехлитровых банках, мариновала помидоры. В дни, свободные от дачного хозяйства, если погода позволяла, Лада с удовольствием качалась в гамаке и читала книжку. А если за окном лил дождь, то она скрывалась в доме, где просто бездельничала перед телевизором, слушая барабанную дробь по жестяному откосу. А если лишь моросило, но все же было тепло, она выбиралась на открытую веранду, где под навесом пыхтел самовар. Его топили шишками и из кривой трубы, выведенной над навесом, валил дым.
Ах, какое это удовольствие – качаться в старом кресле, закинутом линяющей шкурой какого-то неведомого животного и пить чай из настоящего самовара! И непременно с пенками от малинового варенья! Варенье – это тоже очень вкусно, но пенки – это безумно вкусно. Карамель собственного приготовления, нежная, тающая во рту. Да все это под грибной дождик с солнышком, лучи которого, наконец- то, смогли пробиться сквозь туманные залежи, образовавшиеся за лето.
Вот и в тот день середины августа Лада с утра собрала из-под пленки тугие огурчики с черными колючими шипами и беловатым кончиком, перемыла их под струей воды и замочила в ведерке. Потом поползала по кустам, собирая ягоды, но уже не для варенья, а для еды.
Потом проснулись Глеб и Димка, быстро позавтракали, как всегда – бутербродами, отвернув носы от кастрюльки с рисовой кашей. Собрались на авторынок, за какими-то запчастями для Ладиной «тезки».
- Ну, что, на весь день? – притворилась недовольной Лада.
- Ладусь, ну, надо этот чертов наконечник рулевой тяги поменять, пока он не рассыпался на ходу! – Глеб потрепал ее за щеку. – Ну, ты что, хорошая моя? Не скучай, ладно?!
Он чмокнул ее куда-то в уголок губ, потом отодвинул от себя, и долгим-долгим взглядом посмотрел ей прямо в глаза.
Нет, что ни говори, но люди что-то такое чувствуют, стоя на краю. Глеб чувствовал. Потом, анализируя все, что произошло, Лада припомнила их последний вечер. Она ворчала на Димку, который до полуночи блукал с какими-то друганами, а когда заявился домой, Лада унюхала от него пивной дух. Потрясла, как грушу, он поклялся, что только попробовал, а она расстроилась до слез. «Вот же непутевое детище!» - в сердцах кинула ему.
Глебу не хотела ничего рассказывать, но скрыть от него свое плохое настроение не могла, и он заставил рассказывать все, с деталями и подробностями. Выслушал внимательно, и пошел к Димке на разговор.
Разговаривали долго и обстоятельно. Лада подробностей так и не узнала. Да и уснула.
Проснулась, когда Глеб аккуратно, стараясь ее не разбудить, заползал под одеяло.
- Ну, что там? – напряженно спросила Лада.
- Ты не переживай, Лад, все у Димки нормально будет, просто он сейчас жизнь познает. Мало кто мимо этого проходит, все пробуют – ты уж мне поверь. Я маменькиным сынком был, по большому счету. Да… Тоже всего напробовался. Потом в армию пошел. Армия из мальчика мужика делает. Я знаю, ты на этот счет имеешь свое собственное мнение, и не хочешь даже слышать ничего про армию. А зря. Не настраивай его против армии. Наоборот – пусть идет и служит. Физическая подготовка у него хорошая. В обиду себя не даст!
- Да?! – с вызовом ответила Лада. – А война?! А Чечня?!
- А ты о плохом-то не думай!
- Глебыч, давай не будем об этом, ладно?! Я тебя понимаю. Но когда ты служил, армия другой была, и войны не было!
- Ну, да! «Не было!» А Афган?!
- Ну, ты же в нем не был!
- Не был – твоя правда. Но я рядом был, на границе. Ладно, я тебя не буду переубеждать. Ты мать, и ты на сей счет всегда будешь думать так, как думаешь. Давай спать, вставать рано. Как-то не хочется мне завтра машиной заниматься…
- Так не занимайся! Давай отдохнем, шашлыков на речке пожарим!
- Лад, шашлыки – это хорошо, но скоро отпуск закончится, а у меня машина не сделана. Да и просто ездить на такой опасно становится. Давай, я сделаю все, а потом и отдохнем с шашлыками…
Вот так сказал. И, как потом поняла Лада, для ее успокоения сказал, потому что сам уже знал: ничего этого не будет. Ни шашлыков, ни речки, ни нового лета. Ничего. Потому что наступит вечер, и Глеба больше не будет в жизни Лады Стрелецкой. Живого не будет.
… Они с Димкой весь день носились, как сумасшедшие. Сначала на авторынок, где купили нужную запчасть, потом – к мастеру, который сказал, что купили «немножко не то», потом снова на рынок, где сдали это «не то». Потом помчались на другой конец города, где для них отложили по телефонному звонку то, что нужно.
Под вечер ехали домой, уставшие, но довольные. К мастеру, конечно, в этот день уже не успевали, но все равно настроение было приподнятое – полдела сделано!
Выехали из города уже в сумерках. Начал накрапывать дождик, и серое шоссе блестело в свете фонарей.
- Глеб, дай порулить, а? – канючил Димка.
Он научился водить машину, только права еще не получил, с нетерпением ждал восемнадцатилетия. Иногда Глеб давал ему порулить, но исключительно на задворках, по проселочной дороге. А ему так хотелось с ветерком по шоссе!
- Глеб, ну, дай порулить, а?! Ну, не будет тут уже никаких гаишников!
Стрелецкий тихонько притормозил у обочины. Димка уже приготовился выскочить из машины, но Глеб строго сказал ему:
- Сиди! И ремешок пристегни…
Поморгал левым поворотником, и въехал с обочины в полосу.
Димка отвернул нос к окну, надулся.
- Слышь, Димон, не обижайся! Всему свое время.
- Да, знаешь, сколько я уже ездил?! – с обидой в голосе ответил Димка. – Я даже ездил на твоей, когда вас с мамой дома не было!
- Нашел, чем хвастаться, - в голосе у Глеба послышалась обида. Он всегда серьезно огорчался, если узнавал, что Димка сделал что-то против правил. Взять машину без разрешения – это точно против правил. Во-первых, чужое никогда нельзя брать без спросу. Во-вторых, машина – это ведь не моделька размером 1: 32 или 1: 16. Это средство повышенной опасности. Ну, в общем, об этом даже глупо говорить пацану шестнадцатилетнему. Это элементарно, Ватсон!
Но вот получалось, что не совсем элементарно. Видимо, надо было, вроде бы, понимающему взрослому парню разъяснять простейшее. Глебу было очень досадно понимать, что в Димке, как в бочке меда есть ложка дегтя. И списывать все на возраст подростковый уже не хотелось.
- Да я и не хвастаюсь, - Димка почувствовал настроение Глеба. Ему стало стыдно. Глеб ведь был ему другом, и меньше всего Димка хотел бы потерять такого друга. – Я ведь просто признался…
- Нет, Димыч, ты не признался. У тебя, как бравада прозвучало. А чем тут бравировать-то? И дело не в том, что ты бы грохнул «ладушку», а в том, что дел мог бы наворотить таких, что потом не исправить было бы…
Ох, как стыдно было Димке! Лучше б Глеб обматерил его в сто этажей. Было бы проще. А когда он вот так, то выслушивать очень стыдно. У Димки даже уши заполыхали огнем.
- Больше не буду, - буркнул он, и искоса взглянул на Глеба. – Извини…
Но Глеб не умел ругаться.
- Извинить не трудно. Куда труднее после всего верить…
Он помолчал немного. Димка от этого молчания маялся, и проклинал тот день, когда взял без спроса «жигуленок» Глеба, и еще больше – день сегодняшний, когда так легко вылепил ему свою тайну. А теперь, вот, сиди и переживай, и красней, как идиот. Спасибо Глебу – вздохнул, и сказал просто:
- Ну, ладно, Димыч, мир!
- Мир! – Димка от радости чуть не захлебнулся. Какое счастье, когда есть мир с таким мужиком, как Глеб!
Стрелецкий вдавил в пол педаль газа. Зря ворчал на парня: если честно, он и сам любил погонять, да еще по хорошей дороге, с ветерком. И, было дело, сам у деда как-то угнал его «инвалидку», и гонял, как сумасшедший, по школьному стадиону. Так что, ругать за это пацана было даже как-то совестно.
Димка в сиденье вжался, чуть не захлебнулся от встречного ветра, влетевшего в окно. Хотелось визжать от счастья, или петь.
Шины шуршали по влажному асфальту, наматывая на резину метр за метром. Шоссе петляло то влево, то вправо, выписывая зигзаги. Машина Глеба аккуратно вписывалась в повороты с шуршаньем: шух-шух, ших-ших.
Скорость нарастала. Нарастала со страшной силой. И в какой-то момент Димке стало страшно. Он вопросительно посмотрел на Глеба. Тот был спокоен. Он всегда был удивительно спокоен за рулем. И даже когда машину резко понесло влево, на встречку, он был спокоен, только губу закусил сильно, до крови. И, казалось, руками хотел удержать уносящийся в небытие непослушный автомобиль.
Димка не сразу понял, что машина не слушается хозяина. Секунда – на осознание опасности. В голове мгновенно пронеслось: вот сейчас «лада» стукнется в бордюр, вылетит на обочину за встречку, а дальше – болото. Оно не глубокое, не трясина, просто местность такая, водяная, хлипкая. И деревьев нет больших, только кустарник и тощенькие березки, не представляющие опасности. Они просто увязнут слегка по брюхо – не больше! Придется вытаскивать «жигуля»!
Сколько он думал эту спасительную мысль? Секунду? Две? Не больше. Потому что в следующее мгновение из-за поворота шоссе показались два светящихся «глаза» - по встречке двигался грузовик, и водитель его, видать, тоже наслаждался быстрой ездой. Но у него не было головной боли в виде неисправности наконечника рулевой тяги…
Кажется, Димка закричал в тот момент, когда они встретились – «лада» и грузовик, но он захлебнулся своим криком, и потерял сознание.
Продолжение следует