Все три комнаты в этой квартире были заполнены тишиной и медленно окутывающими окна сумерками. Только цокот секундной стрелки в старых часах, устойчиво и долговечно расположившихся на полке фанерного серванта, равномерно нарушал сгустившееся безмолвие. Человек, переступивший порог дома, хорошо помнил этот звук, который двадцать три года назад слился с решительной поступью шагов отца, закрывшего дверь этой квартиры. Он больше не вернулся, а стрелка по сей день отсчитывала уже ненужные этим стенам капли времени. Становилось всё темнее.
Человек медленно переступал по грудам мусора и обрывкам обоев, и каждый шаг отпечатывал в мозгу воспоминание. Вот снова вокруг полумрак, но на этот раз не безмолвный. В светящемся квадрате телевизора напротив раздаются весёлые мелодии и мультяшные звуки. Он лежит на диване, под уютным махровым одеялом, а из кухни доносится звон посуды и вкусный запах домашних пирожков. И вдруг вскакивает:
— Бабуль, пошли на горку!
Мама, прибежавшая с кухни, — он помнил время, когда она ещё могла самостоятельно ходить, — быстро укутывала его в меховую шубку, надевала на руки крохотные шерстяные варежки на резинке, натягивала на копну светлых и лёгких, как пух, волос спортивную шапку с помпоном, и мальчуган выбегал на лестничную площадку, дожидаясь, когда бабушка накинет своё драповое коричневое пальто, закутается в платок, возьмёт его за руку, и они выйдут в мир, усеянный снежными хлопьями, сугробами и светом вечерних фонарей. Он бегом врывается в толпу такой же закутанной детворы, с санками, лыжами и ледянками, садится на вершину ледяной горы, отталкивается и летит вниз…
…Человек пошатнулся, споткнувшись о груду бумаг, заваленных мелкими камешками и штукатуркой, отвалившейся от стены. Присев на корточки и разгребая строительный мусор, он вытащил один листок и сел напротив входной двери, рассматривая его, чувствуя, как глаза заволакивает влажная пелена.
«Мама, люблю тибя», — нацарапано на обороте тетрадного листка. На рисунке цветными карандашами изображена женщина с жёлтыми волосами, в длинном платье, с не менее длинными руками и ногами, пятью палочками вместо пальцев и он, едва достававший макушкой ей до пояса, с улыбкой-дугой от уха до уха. Он был счастлив тогда. В магазине ему купили целый набор художника — альбом с белоснежными страницами, пачку карандашей, набор фломастеров, гуашь, и он, мальчишка, убежав на любимую лоджию, размером с целую комнату, где специально для него поставили самодельную фанерную кровать, захватив с собой пачку тетрадей в 12 листов, отложил в сторону «Старика Хоттабыча», которого читал уже второй день, и начал с упоением рисовать облака, деревья, лошадей, людей. Но сначала нарисовал её, маму. Первый рисунок в его жизни.
Он поднялся и прошёл в спальню. Вот она, лоджия. Дверь раскачивается на одной петле, треснувшие стёкла. Кровати давно нет, её сломали, когда он вырос. Гнилые доски и такие же груды мусора, как повсюду. За окнами ничего не разглядеть.
Вернувшись, человек снова сел напротив входной двери. Точно так же, вечерами, возле этой двери, он ждал мать с работы, оставшись дома один. Ему шесть лет от роду, но страха нет. Вокруг снова тишина и тиканье часов, а в руках колода истрёпанных игральных карт. Он подкидывает их в воздух и собирает, рассматривая выпавшие картинки, снова подкидывает… и прислушивается к звукам лифта на лестничной клетке. Едва гулкие двери распахиваются на его этаже, он вздрагивает, припадает ухом к замочной скважине и ждёт. Нет, тишина, двери лифта захлопываются — и всё вокруг замирает. Он вновь садится спиной к стене и подкидывает карты. Пока, наконец, не раздаётся долгожданный звон ключа, нащупывающего отверстие в замке…
…Опять вспышка — и он уже под палящим летним солнцем, на огородном участке вместе с бабушкой. Здесь лишь квадрат вспаханной земли с утоптанными дорожками, копна травы, в которой играют ящерицы, и обеденный столик под навесом. Бабушка собирает колорадского жука с листьев картофеля, кидает его в банку, он тоже помогает ей, заглядывая под каждый лист, осторожно снимая жука, который цепляется лапами и не хочет отрываться от еды. Он чувствует под пальцами его твёрдое тельце, испытывая лёгкую брезгливость. Потом они с бабушкой выходят за ограду, высыпают жуков на землю и давят их подошвами. После жуков остаются рыжие пятнышки и острый специфический запах мускуса. Было ли это жестоко? Тогда он об этом не думал, жуки были врагами. Так ему сказали.
Подвижная, с характером, крепкая бабушка, всегда стоявшая на своём в спорах и утвердившая за собой статус хозяйки в доме, не щадившая здоровья. Кто мог знать, какой жуткой будет её судьба и его воспоминания. Он вошёл в этот дом прямо с того порога, где ещё пахло смертью и чем-то чужим. Опустевший, разрушенный, но по-прежнему родной дом.
…В зале, где тикали часы, послышался шорох и скрип кресла. Человек почувствовал холодок внутри, заколотилось сердце. Здесь никого не могло быть. Всё мертво уже много лет, как и многие из тех, кто входил сюда. А живым сюда не добраться.
Он закрыл глаза на секунду, решительно встал и вошёл в зал. Здесь оказалось на удивление чисто, вся мебель стояла на местах, шторы задёрнуты, на столе горела лампа. Единственная вещь из прошлого. Остальное было совершенно другим, незнакомым.
…Она сидела в кресле и смотрела на него. Тёмные волнистые волосы укутывали плечи, зелёные, слегка грустные, но томные глаза смотрели, отражая уютный вечерний свет. Длинное изумрудное платье, сквозь которое прорисовывались стройные ноги, поблёскивало и бросало на стены блики, что делало её похожей на какое-то неземное существо.
— Привет, — тихо сказала Она.
Он сел на диван, расположенный напротив, и некоторое время рассматривал девушку, пытаясь собраться с мыслями. Обстановка была волшебной, как в сказке, он всегда любил уютный свет, разбрасывающий загадочные тени по комнате, романтику, тишину. Но сейчас мысли были заняты не этим.
— Ты же понимаешь, что это невозможно. Тебя не может быть в ЭТИХ воспоминаниях. Кто ты?
Она, забравшись с ногами в кресло, некоторое время рассматривала белоснежный маникюр на своих ухоженных пальцах, потом подняла глаза:
— Может быть, это ты в моих?
«Алиса в стране Чудес, — устало подумал человек, откинувшись на спинку дивана и закрыв глаза. — Пора проснуться».
— Я часто о тебе думаю, — будто за пеленой раздавался её голос. — Ты так часто говорил о любви ко мне, а я ничего не могла ответить. Жила своей жизнью: работа, карьера, семья. Ты же всё понимаешь и всегда понимал. Я постоянно делилась своими мыслями с тобой, рассказывала то, что не доверила бы ни одному человеку…
Он слушал, чувствуя себя как в невесомости или в полусне. Слова, которые он столько лет мечтал услышать, звучали именно сейчас, смешиваясь с далёкими ударами капель о карниз. Кажется, пошёл дождь. Ещё один штрих на волшебной картине.
— …почему ты снова ушёл?
Он открыл глаза и внимательно посмотрел на девушку. На её ресницах мерцали слёзы, а глаза смотрели печально и нетерпеливо. Она ждала ответа.
Человек вздохнул и, встав с дивана, отошёл к окну. Что он мог ответить? Что больше не может жить надеждами? Что лампочка, накалившись до предела, может однажды с оглушительным хлопком рассыпаться вдребезги и погаснуть навсегда, если горит впустую? Или просто выйти за порог и никогда больше не возвращаться в прошлое? Получится ли.
— Я искренне полюбил тебя, — услышал он неожиданно собственный голос. — Я был честен. Я всегда знал, что мы не будем вместе, но меня научили верить в чудеса эти стены. Этот дом, где всё пронизано воспоминаниями, счастьем, где даже ты, вопреки всем вероятностям, сейчас рядом со мной, хотя вне этого дома и этого сна мы так и не встретимся, состаримся, даже не попытавшись обнять друг друга, проживём собственные жизни, которые так и не сплетутся ни единой нитью, мы оба знаем и понимаем это. Так бывает, и таких судеб тысячи, просто мы никогда не слышали о них, об этих драмах не пишут в газетах и не говорят по телевизору, это слишком… — он грустно усмехнулся, — …обыденно. Каждый из нас погибает в своём собственном одиночестве, непохожем на другие. Даже счастливое и прекрасное детство, в которое каждый стремится вернуться, — он оглянулся и брезгливо посмотрел в тёмный коридор, — под грудами мусора и обломков. Разочарований, неудач, поломанных детских судеб, ушедших отцов, умерших близких. Каждый день горит и тлеет одна страница наших воспоминаний.
Он опустился возле кресла и обнял ладонями её руку. Она не пошевелилась, лишь смотрела на него внимательно и слёзы по-прежнему вздрагивали на её длинных ресницах.
— Я в последний раз вернулся в этот дом, потому что понял: нельзя жить прошлым, каким бы чудесным оно не казалось. Иначе оно обесценит будущее. Я столько лет любил тебя, погрузившись в это одиночество, и ты сейчас та, чей образ я рисовал годами, даже не зная, какая ты на самом деле в жизни. Я хочу сохранить тебя в памяти такой, какую вижу сейчас. И какую никогда не увижу в реальности, потому что там ты — другая. Мы слишком разные люди и будем счастливы вместе только во снах.
Он помедлил, но закрыл глаза и коснулся её губ своими губами, ожидая гнева, возмущения, даже отвращения после сказанных слов. Но почувствовал только тёплые ладони на своей шее и горячий поцелуй в ответ. На миг их глаза встретились, и она прошептала:
— Значит, прощай.
Лампа на столе погасла и всё погрузилось во мрак.
***
… — Сынок, принеси водички, пожалуйста!
— Сейчас, мам.
Он прошёл к холодильнику, ступая босыми ногами по старому, местами уже порванному линолеуму. «Пора бы заняться ремонтом», — промелькнула мысль.
Он отнёс стакан, вернулся в комнату, помешал ложечкой приготовленный заранее чай и нажал на кнопку магнитофона. Уже второе десятилетие 2000-х, а он по-прежнему предпочитает время от времени включать свой старый двухкассетник. Наверное, это единственное, что вскоре останется от прошлого.
«Значит, прощай»
Погасив свет и оставив в темноте только красный сияющий огонёк, он лёг и закрыл глаза.
В тишине едва слышно звучала песня Мадонны «Rain».
© 29.01.2018
Подписывайтесь на группу в ВК "Библиотеки Прошлого: https://vk.com/biblioteki_proshlogo