Алена Котова — социальная предпринимательница, благотворительница и просто очень красивая девушка. Деятельная в обычной жизни и социально активная в общественной, она еще с детства мечтала помогать тем, кто не может позаботиться о себе самостоятельно — детям в детских домах, одиноким старикам, инвалидам, женщинам в декрете и другим. Алена выросла и не забыла свою мечту.
Муниципальный депутат, общественная деятельница, куратор проекта Global Shapers в Новосибирске (сеть городских площадок по всему миру, созданных и управляемых успешными молодыми людьми, желающими внести вклад в развитие общества), основательница благотворительного Фонда социальной помощи детям «Сердце Мира», социальный предприниматель, учредительница проекта LifeMama (полезные мероприятия для мам в декрете и отпуске по уходу за ребёнком). Вся эта и еще разная другая деятельность практически не оставляет Алене времени на себя, но несмотря на большую загруженность, не мешает ей оставаться чуткой к чужой беде и помогать людям в трудных жизненных ситуациях.
Корреспондент ЧС-ИНФО поговорил с Аленой Котовой о тонкостях ведения современных социальных бизнес-проектов, эмоциональном выгорании, о минусах пожертвований, а также о подопечных фонда.
В чем главная особенность (и сложность) социального предпринимательства в России, Новосибирске?
В социалке невозможно изобрести велосипед, то есть проблемы здесь у всех одинаковые. В благотворительные организации приходят одни и те же люди — например, есть те, кому другие организации не до конца помогли по каким-то причинам. Есть дети в детских домах; есть многодетные или малоимущие; семьи, находящиеся в трудной жизненной ситуации; пожилые люди и инвалиды. Все НКО направлены на эти четыре категории.
Сложности в социалке одни и те же — это нехватка ресурсов и условий для того, чтобы развивать и делать что-то масштабное. Ресурсы обычно человеческие – все всегда ищут волонтеров, людей с какими-то идеями, все ищут средства для того, чтобы что-то делать.
А ваш путь в этом какой?
Лично мне не хочется бесконечно искать волонтёров и ресурсы финансовые. Поэтому под каждый проект мы открываем какое-то социально-предпринимательское предприятие, которое зарабатывает нам деньги, чтобы мы могли что-то реализовать. Это небольшие, но наши деньги, мы их сами заработали. Никто к нам не приходит и не говорит, что, мол, отчитайтесь за два рубля, которые мы вам перевели.
А в чем сложность?
Это всегда такое трудное взаимодействие, если ты берешь пожертвование с физических лиц. Кроме того, что люди реально хотят как-то помочь, поучаствовать и «причинить добро», они всегда это делают с большим недоверием, если у тебя нет большой пиар-кампании, чего мы тоже не делаем. Я совершенно нигде не пиарю свою организацию.
Поэтому про ваш фонд мало что известно широкой публике…
У нас в 2013-2014 годах была такая задумка: мы создали свою группу в контакте, наполнили её фотографиями, что-то там писали, развивали, брали волонтёров и ездили по областным детским домам. Потом столкнулась с тем, что мне самой это делать некогда, а взять на работу волонтёром постоянного человека, который будет заниматься только наполнением контента и выгружать фотографии, на зарплату мы тогда не смогли. А так как у нас не было задачи развивать фонд как фонд, мы завели юридическое лицо, чтобы можно было официально работать с учреждениями, которые нам интересны.
Как это работает в вашем случае?
Мы заключаем тройственный договор, например, с министерством, детским домом или реабилитационным центром и нашей организацией. Такая схема удобна тем, что ты пришел не с улицы, а с визой министерства, что ты не шарлатан, а пришел делать дело. Приходишь в министерство не просить денег, а предлагаешь готовый проект и просишь дать «добро» на работу. Всем удобно. Фонд нам нужен только для этого.
И все-таки в чем ваша так называемая «изюминка»? Чем ваш фонд, ваше социальное предприятие, схема взаимодействия отличаются от остальных в городе?
Всё, что у нас идёт по финансовой линии – это через индивидуальное предприятие. Эту прибыль я пускаю на социальные проекты, то есть я плачу с нее налоги, у меня есть трудоустроенные люди, за которых я плачу страховые взносы. Это нормальный бизнес процесс, просто мы свою прибыль распределяем таким образом. Здесь мы закрываем свою потребность в нехватке финансовых ресурсов. А поскольку мы под каждый проект или мероприятие делаем что-то коммерческое, то, соответственно, там у нас есть люди на зарплате — так мы закрываем свою нехватку человеческих ресурсов. Поэтому у нас такая понятная нам, и непонятная обществу, модель благотворительности. (Смеется) Это специальные бизнес-проекты, которые для этого и были созданы – для благотворительности (для обеспечения социалки).
Есть что-то, что в сфере социального предпринимательства вас удивляет?
Да, есть определенные странные вещи, как, например, конкуренция в социалке. У нас в Новосибирске очень много некоммерческих организаций (НКО), которые занимаются классными вещами, делают потрясающие проекты, но они почему-то не всегда дружелюбны к людям, которые относятся к той же самой аудитории, то есть делают такие же или похожие проекты.
Чем вы никогда не станете заниматься в благотворительности — какая-то личная запретная тема?
Есть люди, которые больны или умирают. Я в эту тему не лезу, потому что это для меня намного сложнее, чем заниматься помощью пожилым или инвалидам, где ты можешь внести личный вклад в изменение ситуации. В сфере лечения людей или помощи неизлечимо больным мне трудно — чисто психологически.
Говорят, ваш фонд на патриотической тематике «сдвинут»…
Нас очень часто критикуют за нашу патриотическую военную специфику. Да, у нас есть серия мероприятий, направленных на патриотически-нравственное воспитание. Я действительно искренне считаю, что наши дети, которые находятся в социальных учреждениях, живут в системе, в которой все понятно. Если отбросить какие-то эмоциональные вещи (например, недолюбленность), то у них есть четко размеренная жизнь. В том числе и при участии разных волонтерских организаций, которые в большом количестве работают с этими детьми. У ребят есть определенное понимание, как устроен мир, но когда они выходят из этих социальных учреждений (в свое жилье, получают наследство), они выпадают из знакомой системы в свободное плавание. Отсюда и все эти грустные истории. Они не понимают, как дальше строить свою жизнь. Они потерянные. Им никто не говорит, что делать. Уйдя из одной системы, они стремятся в другую.
В какую?
Единственная система в РФ, которая с удовольствием примет наших детей – это система уголовного наказания. Она понятная. Трудные дети туда и стремятся. Наша задача – показать детям альтернативную систему – воинской службы. Мы их не заставляем.
Но ведь «войнушка» — это для мальчиков, а как же девчонки?
Для девочек из социальных учреждений, попадание в армию – верная дорога построить нормальную счастливую семью. Многие женщины идут в кинологи. Когда мы возим детей в питомники – происходит какая-то магия, у них глаза горят. В контакте животных с детьми получается волшебная связь. Когда ты занимаешься воспитанием питомца, то получаешь ту самую безусловную любовь, которой не хватает детям без семей. Потребность в любви так или иначе заполняется. А девчонки в армии – это всегда интересные профессии, потенциал для карьерного роста. Возможность находиться в здоровом социуме, есть всякие меры поддержки со стороны минобороны (жилье, зарплата). Наша задача и про это им рассказывать.
Что происходит во время сборов? Что они дают детям?
На наши десятидневные сборы летом мы собираем ребятишек из областных детских домов. Десять дней они живут по армейскому уставу. У них очень много спорта, истории – мощная образовательная часть. Викторина в конце смены. Еще мы привозим интересных людей, которые приезжают при параде – медалях, орденах, рассказывают, чем они занимаются, за что награды, какую они выполняют социальную задачу, почему они полезны. Рассказывают какие-то истории из службы. Есть, например, мужчина, который обезвредил самолет террористов с 360 человеками на борту. Дети смотрят и понимают, что «детский дом – улица – тюрьма» – это не тот путь. Можно делать что-то другое.
Если говорить о грустном: есть такая неприятная штука в любой деятельности, как эмоциональное выгорание. Как у вас этим обстоят дела?
Выгорание и усталость присутствуют очень часто, просто потому что ты каждый день находишься в состоянии некоего фиаско. Ты смотришь вдаль, сколько проектов еще нужно реализовать, каким людям еще нужна помощь (оцениваешь обстановку). Ты делаешь это каждый день, но все равно находишься в состоянии, что кому-то постоянно нужна помощь. Постоянно что-то нужно делать, и ты не представляешь, когда это закончится. Было бы проще, если бы у нас было абсолютно четкое понимание того, что мы, например, следующие полгода работаем над конкретной задачей, и потом она никогда больше не возникнет. Но когда ты работаешь на протяжение 1-2 лет над задачей, и она все равно есть, то получается «день сурка» с минорными нотками.
Есть ли какой-то личный рецепт спасения?
Ровно в тот момент, когда на меня нападает усталость, я останавливаюсь и смотрю на то, что мы на данный момент сделали, где у нас точка входа, и вижу тот путь, который мы прошли — сколько всего было сделано и что получилось. Когда смотришь, сколько человек получили помощь, и так далее, то становится прямо хорошо. Но это, конечно, совершенно не отменяет «день сурка».
Как вообще выживать в такой печальной теме, как социалка? Ведь там всегда такие грустные истории…
Почему принято думать, что социалка – это такая печальная история? Она грустная только по содержанию, но то, как мы это реализуем, можно делать весело. У нас там никто не рыдает. Тех, кто рыдает, я их с собой больше не беру. (Смеется). Мы стараемся все, что мы делаем, с пожилыми людьми, детьми, делать так, чтобы это было весело.
Хватает ли знаний — как именно каждой категории помогать, что можно сделать в той или иной ситуации?
Учитывая, что это не основной род деятельности – мой и моих коллег – конечно, иногда хочется добрать какие-то знания, посетить какие-то форумы. С другой стороны, если специализированное знание именно в этой области – погружаться глубоко в постинтернатное сопровождение или что-то еще – тогда это уже надо будет реализовывать на более глубоком уровне, запускать более глубокие процессы, тогда придется развивать фонд как фонд. А у меня такой задачи не стоит. Мы просто делаем социальные проекты – почему нет? Кто хочет, тот присоединяется.