Часть 2
Звон всегда был разным. Оттенки настроения звонаря я улавливала; понимала, что хотел людям праведным сказать и донести голос колокола. Возможно, с этих уроков музыки, с этого звона у меня и появилась тяга к музыке серьёзной, классической на всю жизнь. Где-где, а на Урале всегда умели отливать колокола отличные, где сама земля богатая - и на людей, и на самоцветы изумрудные.
Лучи, отражаясь от куполов, крестов позолоченных, заливали наш второй этаж, наши окна, комнату светом божественным, лучистым, ярким и уж очень светлым.
Наши окна восемь лет смотрели на Божью благодать, на церковь. Вокруг неё была аура добрая, созидательная, лучистая и тёплая. И мы, детишки, не могли не быть возле неё.
На лужайке чистой и зелёной, с травкой мягкой, шелковистой, перед церковью мы учились кататься на единственном на троих велосипеде.
Ограда храма Божьего сложила нам местом для накачивания мышц и уроками скалолазания. Мы вдоль и поперёк её облазили, не одну пару чулок порвали, висели, и чего там только не было. Служители снимали нас с железной узорчатой, с острыми копьями наверху решётки, после чего забеливали грязные места спокойно и тихо. Церковь окружала каменная с башенками ограда, деревья, посаженные там с любовью: акация, липы и, конечно, могучие дубы, являющиеся особенно пристальным объектом внимания.
Мы лазили, живота своего не жалея, под тень сказочных деревьев, где у белоснежных стен храма, в тишине и благостном спокойствии проходили наши первые уроки ботаники.
Нас очаровали узорчатые упругие листья, родившиеся и живущие в суровом уральском краю дубов. И каждый раз непременно их, красоту нарядную, природную, и несли домой, пробовали на зуб, любовались желудями и играли потом в магазин, подражая взрослым. Неистово свистели в свистульки, которые делали из стручков акаций.
Хулиганства в нас хватало: мы и нитки протягивали вечером в темноте осенней через дорогу, а люди с электрички шли и запутывались. Ставили колотушки на рамы окон: дёргали ниточку, а картошка била по стеклу. Мальчишества в нас было через край. И довольно часто с внуками своими я просто «хулиганю». Им не хватает церкви нашей, улицы вечерней со звёздами, на которую родители наши не боялись нас отпускать.
Но не всё было так лучезарно, как хотелось бы нам, чего-то не хватало в жизни нашей. А как понять через пятьдесят лет – чего? И почему мы, девочки, накормленные и одетые, подкладывали под колени на пригретую после долгой зимы землю свои пальтишки около беленькой оградки нашей церкви. Вставали на колени и старались походить на обездоленных, протягивая детские ручонки за помощью, за подаянием, за хлебушком, которого было вдоволь дома на столе. И нам, маленьким девочкам, как ни странно, подавали, нас жалели наравне с другими горемычными... С калеками в старых потёртых телогрейках, на которые было жутко смотреть из-за непригодности её ношения, из-за того, что зачастую один рукав был пустой, заправлен за поношенный армейский пояс.
И немало было людей, с трудом передвигающихся на одной ноге с подвёрнутой штаниной на култышке, на костылях или вообще на одном деревянном протезе. Были и без ног, на досках с колёсиками, отталкивающиеся специальными дощечками, по грязи, по земле, которая не дала когда-то сгинуть, и за которую стоял насмерть, а теперь вот - на паперти, и на этой же русской земле. Душа просит помощи и защиты. Только маленькие хрупкие зелёные листочки всё понимали да ветвями качали. «Нелегко вам, победители, жить», - говорили они.
На улице, по всей вероятности, стояли тогда девятая победная весна. Горе человеческого ещё было много, люди чем могли, тем и помогали, и я носила пирожки горячие, мы жалели всех.
Очень много было немощных старушек, особенно по большим праздникам, видимо, приезжали из соседних районов или выходили с последними силами на солнышко из своих горемычных холодных каморок. Они стояли с протянутой рукой в церкви, у ворот и вдоль всей оградки. В один и в два ряда, образуя коридор всеобщего горя. Люди ждали для себя хотя какого-то праздника, чуточку внимания, какого-то сострадания. Они знали, что в такие дни люди добрые вспоминают родных, безвременно ушедших из жизни, и обязательно подадут страждущим, которые остались без кормильцев, одни-одинёхоньки, и пришли сюда, к церкви, за Божьей благодатью, за прикосновение к новой жизни, за своей верой и правдой. Нищих и убогих было много, и церковь как могла, так и согревала несчастных. «От тюрьмы и сумы не зарекайся... на Руси», - жестоко, но верно.
Мы были солидарны в их горя, вот и вставали на паперть вслед за ними, чего-то такое неосознанно наши детские души понимали: и несправедливость жизни, всю её сложность - вот и протестовали, как могли.
Подписывайтесь на канал и читайте книгу с начало.
Можно заказать печатный вариант. Всем приятного прочтения. Возможно кто-то сделает для себя какие-то выводы. Буду рада если она вам поможет).