Это было на исходе июля. Проводя несколько свободных дней на Припяти, я познакомился с паромщиком Федором Бражко. Удил лещей и язей на тиховодных плесах, жил у него в сторожке. Сплетенная из прутьев и обмазанная глиной хибарка стояла под навесом тенистых лип. Внизу под крутояром покачивался на зыбучей волне ветхий паромишко- На том берегу, покуда хватало глаз, ширились пойменные луга, на этом зеленела звенящая иволгами дубрава.
Федор Егорович — щупленький, жизнерадостный человек, которому было уже лет за сорок. Не занятым каким-либо делом его редко кто видел. Если Егорыч не тянул паром от одного берега к другому, то непременно сидел на чурбаке у сторожки и плел корзины. Большие и малые, с шапку, плетюхи получались у него аккуратными, упругими, как мячи. Колхозники не раз благодарили Блажко за эту необходимую в хозяйстве тару.
Пожалуй, самым примечательным в душевном облике Федора Егорыча была его неизменная кроткая улыбка. Она лучилась в сине-озерных глазах даже в минуту случавшейся обиды или огорчения. Оскорбить, унизить кого-либо — нет, этого сделать паромщик не мог. Зато уважить, оказать дружескую поддержку человеку он готов был в любое время дня и ночи.
С утра до вечера я проводил время с удочками на плесах. Но, когда бы ни возвращался в сторожку, всегда находил на столе рядом с краюшкой хлеба котелок с ухой или испеченную в горячей золе хрустящую, поджаристую картошку. Как-то я спросил паромщика:
— Федор Егорыч! А почему ты рыбалкой не увлекаешься?
— Я не увлекаюсь?! — с удивлением поднял он белесые брови — Нет, братец мой, ошибаешься... Верно, рыбачу я редко. Но ради хорошей рыбалки готов хоть с чертом на кулачках биться. Не веришь? Посмотри мою снасть.
Паромщик достал из-под кровати объемистую кожаную сумку. Она до отказа была набита жерлицами. На деревянных рогульках намотаны витые пеньковые шнуры. На концах шнуров к сыромятным ремешкам прикреплены крючки-багорики.
— Поставушки на щук? — заметил я, рассматривая жерлицы, оснащенные чуть побольше наперстка блестящими колокольчиками.
— Нет,— отрицательно покрутил головой Бражко.— Щука у меня уважением не пользуется.
— А на кого же такая снасть?
— На сомов...
— На сомов?! — перехватило у меня дыхание.— А когда же ты их ловишь?
— В грозу!..
— Как в грозу?
— Очень просто,— расплылось скуластое лицо паромщика в хитроватой улыбке.— Наближается, к примеру, днем дождик с грозой. Не зевай. Расторопнее снасть забрасывай. Сом наверняка клюнет. А если уж, к счастью, в ночь гром разразится, то лучшей поры для сомятника и желать не надо.
— Неужели,— спрашиваю,— гроза на сомов и в самом деле какое-то влияние оказывает?
— Еще бы,— с неоспоримой осведомленностью ухмыляется Егорыч.— Едва ударит громик, мелкие сомята непременно наверх всплывают. А покрупнее сомики к берегу на жор подваливают.
О том, что в грозовые дожди эта скрытная, осторожная рыба появляется на отмелях, мне приходилось слышать и раньше. Однако, откровенно сказать, я считал это досужим домыслом. И вдруг... Вот он живой человек, который считает ловлю сомов в грозу своей любимой.
После разговора с паромщиком мой азарт к удочкам заметно охладел. В глазах мерещились Федоровы жерлицы и где-то таящиеся в темных глубинах грозолюбы сомы.
Прошло дня четыре. Наступила жара. И вот как-то, возвратившись в полдень с реки, я заснул в сторожке мертвецким сном. Вдруг слышу кто-то толкает под бок. Просыпаюсь. Рядом стоит Бражко:
— Вставай! Тучи наплывают, гром гремит. Пора сомовки ставить.
Меня с кровати словно пружина подбросила. Выходим наружу. Вокруг глухая, напряженная тишина. Солнце скатывается к горизонту. С юга надвигается блещущая молниями сине-свинцовая туча. К моему удивлению, у Егорыча все в полной боевой готовности. Длинные ореховые шестики для жерлиц лежат в лодке, крючки, завернутые в мокрую тряпку, заранее наживлены розоватой мякотью ракушек-перловиц. Захватив с собой плащи, фонарь и ведерко с наживкой, уселись в дощаник. Взмах веслом — и быстрое течение плавно понесло нас через перекат.
Обратив внимание на Бражко, замечаю что-то необычное, его характеру не присущее. Паромщик молчалив, насторожен. Кустистые метелки бровей насуплены, в глазах светится какой-то неугасимо пламенеющий огонек. Да, да! Это огонек неуемной рыбацкой страсти...
— Только бы вовремя снасть забросить,— взволнованно шепчет он, косясь на тучу.
Первые хлестнувшие капли дождя застали нас на огромном омуте. Привязывая к удилищам жерлицы, Федор Егорыч втыкал их наискось в землю. Приманку выбрасывал в десяти-пятнадцати метрах от берега. Насторожив поставушки, мы выволокли лодку на луг и, опрокинув ее днищем вверх, спрятались в укрытие.
В наступивших сумерках дождь пошел гуще. В траве его крупные, отвесно падающие капли, как бы взрываясь, вспыхивали холодящей пылью — на воде вызванивали тысячей ксилофонов. Наконец от края до края небо затмилось сплошной, беспросветной хмарью. Когда же померкшую высь охватывали сполохи молний, казалось, что над миром нависли зловеще-черные громады гор. Вскоре откуда-то сзади послышался глухой нарастающий гул. Минута, другая — и, накатившись бегущей волной, на землю обрушился поток бушующего ливня. Почти тотчас сверху вниз ослепляюще метнулся змееподобный огненный росчерк, и на какую-то долю секунды мы увидели перед собой завесу гудящих зеленовато-прозрачных струй. Где-то за рекой с оглушительным треском ударил грозовой раскат. Земля вздрогнула. Ливень оборвался и перешел в дробный, грибной сеянец.
Продолжение следует...
Еще больше интересного о рыбалке и охоте на сайте velesovik.ru и в нашей группе Вконтакте.
Приглашаем Вас отправиться в удивительный мир рыбалки и охоты в любое время и в любую погоду.
