Сегодня в США, Германии, Израиле, Италии, Канаде и Франции проживают почти пять миллионов детей, родившихся в России. Большинство из них полностью адаптировались, живут и думают по правилам новых стран, воспринимая родину, как отсталую страну.
Их ровесники, эмигрировавшие на Запад сто лет назад, не приспосабливались под новые западные реалии. Для них создавалось особое государство – «Русское Зарубежье», в котором выходили журналы «Зарубежная русская школа», «Русская школа за рубежом», «Русский учитель в эмиграции», формировалась особая система образования, разрабатывались учебники и программы переподготовки педагогов. Все дело в том, что вынужденные переселенцы – а их число, по данным историка и специалиста в области исторической демографии Владимира Кубзана, только с 1918-го по 1924 годы составляло 5 млн человек – не сомневались, что вернутся на родину. Эмигранты первой волны не ехали на Запад за «лучшей жизнью», свою лучшую жизнь они увозили с собой навсегда. Особому и неповторимому явлению переезда не только самих людей, но и лучших мыслей, опыта, идей и идеалов посвящен популярный сегодня в западных странах проект «100 лет русской школе за рубежом», реализуемый Ассоциацией русскоязычных образовательных центров.
Особенности детей белой эмиграции
Первая волна эмиграции в XX веке – 1918-1940 гг – обозначила начало идейного противостояния «жестокой России» и «цивилизованного Запада». Самый продолжительный и трагический этап переселения россиян заграницу продиктован не столько принципиальными взглядами беженцев, сколько инстинктом самовыживания. Подавляющее большинство спасали семью от «красного террора»: массовых репрессий, разрухи, унизительного положения врагов народа, включающего конфискацию имущества, лишения взрослых какого-либо заработка и травлю детей представителями различных структур новой власти.
Мировоззрение детей, воспитывавшихся в православных семьях, было чуждо и Западу и новой атеистической родине. Конечно, в центрах рассредоточения противников нового режима – Берлине, Париже, Харбине – переселенцы пытались хотя бы отчасти воссоздать черты дореволюционного российского общества: выпускали русские газеты, посещали Русскую Православную Церковь. Но все это никак не умаляло трагичности положения «белых детей», лишившихся не только дома, родственников и детства, но и полноценного образования. Руководитель заграничного отдела Педагогического бюро по делам молодежи Василий Зеньковский так описывал детей переселенцев в начале 1920-х годов: «Детская душа в наши дни напоминает полуразрушенный дом, в котором уцелело только несколько жилых помещений, а все остальное разрушено, измято и сломано…».
Современник описываемых событий, советский психолог Лев Выготский, определил обстоятельства, в которых оказались его юные земляки, как «изживание детства». Главной чертой «психологически отравленных детей», на его взгляд, стала возросшая потребность в любви и усиленное чувство семьи. Социальные катаклизмы разбивали семьи. Часто у родителей, сгинувших в революционных и репрессивных беспорядках, не было возможности даже проститься с детьми. Маленькие свидетели больших перемен становились сиротами, изгонялись из привычного быта и окружения в чужую страну без каких-либо объяснений. Борьба прошлого, в котором кроме «красного террора» осталось и счастливое дореволюционное детство, и настоящего, омраченного чуждым укладом — одна из главных особенностей детей тех лет. «Тяжелое затаилось и заглохло в моей душе, от него отворачивается душа», – написал в своем сочинении шестнадцатилетний ученик, потерявший семью и переехавший с дальними родственниками во Францию. (отрывки сочинений приведены в книге «Дети эмиграции», впервые изданной в 1925 году в Праге – прим. ред.)
Роль учителя в судьбе юных эмигрантов
Школа и преподаватели занимала в жизни детей эмигрантов гораздо большее место, чем в естественных условиях. И главная тому причина вовсе не жажда знаний.
Если обычным детям после семи-девяти лет становится «тесно» в семье, хочется отвоевать свое место вне стен родительского дома, то для юных эмигрантов начала XX века социальное лидерство, успехи в обучении имели даже не второстепенное значение. Куда больше их волновали оставшиеся родственные связи, новый уклад семейной жизни и личные отношения с учителями.
«Белые дети» испытывали болезненную привязанность к педагогам, их воспринимали как членов семьи. Такое отношение проявлялось особенно ярко у сирот, которым русская школа заменяла семью и родину. Учителя осознавали, что их миссия выходит далеко за границы образовательной программы. «И горе тем, кто даст детям камень вместо хлеба», – говорилось в памятке учителя-эмигранта тех лет.
12 декабря 1923 года в самой большой средней школы для переселенцев (гимназия в Моравска-Тршебов, Чехословакия), по инициативе директора, все ученики написали сочинение на тему «Мои воспоминания, начиная с 1917 года». Вот, что писали ребята про свою новую школу:
«Я не знаю, что бы мы делали, если бы мы не были в гимназии, — пришлось бы умирать с голоду».
«Гимназия это все, что осталось у нас вдали от родины. И когда входишь в него, то чувствуешь все то родное, русское, которое вносит оно в наши души».
«Тем более мы оценили свою школу: это... для нас как бы островок родины и, если Россия уходит в даль, — наша школа не дает совсем оторваться от прошлого»
Значение церкви и русских общин
В начале 60-х Национальный институт анкетировал Франции провел опрос среди российских эмигрантов на тему, какие факторы мешали им ассимилироваться за предыдущие годы. Оказалось, что в числе главных причин – русские школы и религиозные общины, из-за которых беженцы мало общались с французами.
Православная Церковь, точнее различные детские и студенческие кружки, организованные при ней, стали главным объединяющим социальным фактором не только для взрослых эмигрантов, но и для юных беженцев. Например, в 1923 году в Париже появилось Русское студенческое христианское движение. Через два года, в 1925-м, в Париже открывается Православный богословский институт им. Преподобного Сергия Радонежского. Бедные, беззащитные, лишенные своего места в жизни, русские «потеряли все, за исключением жизни как таковой и сущности их Церкви» («Кризис изгнания: поиски социальных и духовных решений в эмиграции» - прим. ред.).
Несмотря на это, далеко не все представители «первой волны» являлись глубоко религиозными людьми. Церковь превратилась в клуб, в котором собирались, общались, вступали в дискуссии подростки, юноши и девушки постарше. По словам Василия Зеньковского, яркой отличительной чертой подрастающего поколения того времени был традиционализм. «В кружках очень мало дают себе простора для изложения своих личных взглядов или интуиции, и не оттого, что боятся творческого пути. Причина – в глубоком чувстве Церкви, в смиренном сознании», – описывал он отношение старшеклассников к Православию и ценностям, привитым с детства, а вот в искренности их чувств к Богу сомневался. «Поворачивается ли русская душа ко Христу потому что ищет правды или потому, что ищет во Христе не правды, а спасения, Родины?», – задавался вопросом Василий Васильевич, автор христианско-гуманистической педагогической системы. Впрочем, делал он это без осуждения, неоднократно призывая и учителей осознавать и безоговорочно принимать тот факт, что ученики ищут в них прежде всего не знаний, а любви, «духа семьи и родины».
Педагогические задачи
Педагогика Советской России отличается от педагогики русского зарубежья 1920–1930-х годов прежде всего психологией и мировоззрением.
Эмигранты «первой волны» имели твердое намерение вернуться в Россию. «Emigrare значит «выселяться». Слово это для нас неточно. Мы не выселенцы, а переселенцы из бывшей России в будущую», – писал в 1926 году поэт Дмитрий Мережковский. Поэтому ключевая задача русских педагогов заграницей на тот момент: максимально насытить образовательный процесс национальными ценностями и разработать соответствующий учебно-методический комплекс (программы, учебники, пособия).
Эта цель реализовывалась учителями-эмигрантами в рамках двух отдельных педагогических направлений, сложившихся в те годы.
Сторонник антрополого-гуманистического направления Сергей Гессен формирует свою систему философской педагогики, раскрывающуюся в контексте исторических реалий: нравственное воспитание рассматривается как самодостаточность и возможность противодействовать тоталитарным тенденциям. Главное назначение его «критической дидактики» – развитие свободной критически мыслящей личности.
Представитель христианско-антропологического направления Василий Зеньковский в своей педагогической системе ориентировался не на внешние факторы, а на индивидуальность. Его христианско-гуманистический метод образования пронизан искренним уважением к детской индивидуальности, признанием права ребенка идти неповторимым путем, руководствуясь своими интересами, вкусами и пристрастиями. Ключевая функция учителей, на его взгляд, не навязывать систему, а «наблюдать за ростом и ритмом внутренней жизни в детях, видеть во всем внешнем воспитательном и образовательном материале лишь средства раскрытия и укрепления духовных сил в ребенке». В воспитании дошкольников Василий Васильевич отводил игре, как единственному доступному для ребенка средству «любить мир, жить горячим и страстным к нему интересом».
Именно в эмиграции ученики и ученицы раздельных школ перешли на совместное обучение. В феврале 1923 года в Софии прошло расширенное заседание с участием представителей педагогических советов русских учебных заведений, на которой педагоги единодушно признали, что «опыт совместного обучения не дал отрицательных результатов». Даже наоборот – не будучи изолированными в девичьем обществе, старшеклассницы старались не отставать от мальчишек по математике и другим точным предметам. Девочки в свою очередь тоже благотворно влияли на поведение мальчиков, которые стали менее агрессивны. Впрочем, участники заседания все равно пришли к выводу, что такие сдержанные взаимоотношения между представителями разных полов сложились «под воздействием беженских условий жизни» и учителям все равно стоит с осторожностью относиться к подобному опыту. Причем главная опасность, по мнению некоторых педагогов, исходила именно от девочек. Например, бывший директор Крестовоздвиженской гимназии, эмигрировавший на Запад, в письме к своему коллеге (август 1924 года) говорит: «Работа в смешанных учебных заведениях подтвердила для меня лично уже давно установленный педагогикой факт различия склада мужского и женского умов…. В старших классах становится заметным со стороны женщин и пониженное внимание к научным занятиям, объясняемое мною появлением новых, более доминирующих интересов, обуславливаемых нарастающей половой зрелостью».
Русские школы во Франции
Столицей Русского педагогического зарубежья тех лет считается Прага, в которой действовало «Педагогическое бюро по делам средней и низшей школы за границей». Не менее благоприятные условия для развития русской системы образования складывались во Франции – правительство страны поддерживало, в том числе материально, многочисленные учебные заведения для эмигрантов.
Огромную поддержку русской эмиграции оказывали русские школы-приюты и детские сады, в которых дети жили и получали начальное образование. Старшие дети, как правило, потом обучались в ремесленных училищах и находили себе работу. Первое «детское общежитие», как принято было тогда называть подобные учреждения, открыла в 1921 году София Денисова, которая привезла с собой во Францию 52 бездомных ребенка. Русские детские приюты и начальные школы с проживанием просуществовали во Франции до начала Второй мировой войны.
Другая категория образовательных организаций – русские курсы при французских средних школах Парижа, Версаля и Ниццы. Зарплату местным педагогам, которые преподавали русский язык, литература, историю и Закон Божий, начисляло французское министерство.
Большой популярностью в 1920–1930-е годы во Франции пользовались воскресно-четверговые школы. Воскресенье – выходной день, а в четверг не было занятий во французских школах, поэтому в эти дни учащиеся самостоятельно занимались «русскими» предметами: русским языком, литературой, историей, географией, светским и церковным пением. На Рождество и на Пасху здесь организовывали любительские спектакли. Воскресно-четверговые занятия работают во Франции при некоторых русских храмах до сих пор.
Существовали и полноценные учебные заведения для эмигрантов: русская гимназия в Париже и гимназия «Александрино» в Ницце. За 40 лет своей работы гимназия выдала более 900 аттестатов зрелости, ее бывшие ученики занимают во многих странах высокие посты.
Школа «Александрино» размещалась на вилле Сен Сир. Ключевая задача этого учреждения: дать возможность юным беженцам одновременно проходить русскую и французскую образовательную программы. Учебный план руководители «Александрино» согласовали с парижской русской гимназией и с программой французских лицеев. На вилле существовал и интернат, в котором каждый год обучалось около 30 учеников.
Благодарим Вас за прочтение данной статьи! А если Вам понравилось - ставьте лайк и подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить обновления. До встречи!