Читатели, коллеги и друзья, позвольте представить вам роман «Учительская сага». Он об учителях, то есть о многих из нас самих – учителях, преподавателях и педагогах, кому в России, в это смутное для "образовательного пространства" время, угораздило жить и учить своих подопечных. Обещаю ничего не скрывать и показать «все как есть» в нашем «образовательном тупике», но в то же время надеюсь представить вам и «свет в конце тоннеля».
Мне кажется, что настало время, когда нам, учителям, нужно учиться выживать, а выжить можно только объединившись на основе общих взглядов, идей и мировоззрения, каковые и будут представлены в этом романе.
Буду рад Вашим отзывам, надеясь доставить Вам не только художественное удовлетворение, но и практическую пользу.
А. Дедушка.
I полугодие
Глава 1
...Через час Василий уже подходил к зданию мэрии, где в одном из его крыл располагалось городское управление образования.
Василий Иванович Поделам был учителем Мировой Художественной Культуры (МХК) и одновременно одним из организаторов внеклассной воспитательной работы. Он начал работать еще на двух последних курсах пединститута, а после его окончания отработал уже 6 лет в средней школе № 20 г. Ставрополя, как его послали с целью повышения квалификации на курсы. Дело было в мае этого года: Василий уже закончил эти курсы, как с ним произошло нечто, из-за чего он на три месяца оказался в больнице, сначала в реанимации, затем в травматологии и, наконец, в нейрохирургическом отделении.
Что произошло – никто доподлинно и сам Василий сказать не могли. Его, окровавленного, с разбитой головой, нашли на одной из аллей недалеко от института повышения квалификации. Сам Василий ничего вспомнить не мог. У него была обширнейшая травма затылочной части черепа с повреждением коры головного мозга. Следствием этого стала амнезия, когда Василий не узнавал даже самых близких родственников – мать и брата. Постепенно память стала возвращаться, но упорно обходила стороной само происшествие. Открытое, было, сначала уголовное дело закрыли, тем более, что по одной из версий Василий сам, неудачно поскользнувшись (после дождя), упал и ударился головой о ребро бетонной лавочки, возле которой его и нашли.
Если оставить в стороне следы, которые наложило на Василия трехмесячное пребывание в больнице, выглядел он своеобразно и не без особого рода привлекательности. Первое, что бросалось в глаза, – это контраст русых волос и рыжеватых усов, которые Василий носил, несмотря на то, что это давало обильную пищу для ассоциаций с уже малоизвестным современных ученикам героем гражданской войны – Василием Ивановичем Чапаевым. Наиболее остроумные из них пытались переложить некоторые анекдоты под Василия, и когда такие переделки доходили в той или иной форме до их главного героя, Василий, несмотря на внешнюю досаду, чувствовал себя польщенным. Особенно, если это действительно было остроумно.
На лице Василия еще выделялись темно-карие, почти черные глаза – наследие, видимо, прадедушкиной кавказской крови. Они обладали ярким живым блеском, способны были принимать массу разных выражений, а когда останавливались на чьем-либо лице, то порой вызывали неприятное ощущение, которое лучше всего передается фразой: «проткнул глазами».
Василию было 28 лет, он еще не был женат и жил с матерью в двухкомнатной малогабаритной квартире, приобретенной трудами его матери, тоже бывшей учительницы, в эпоху «первоначального накопления» - 90-е годы, как личными сбережениями, так и успешным вложением ваучеров и покупкой ценных бумаг. Впрочем, самого Василия эти экономические подробности интересовали мало, как и далекая от идеала учительская зарплата. Он почти полностью жил за счет матери, но, казалось, нисколько не тяготился этим.
Когда в приемной управления Василий сказал секретарше, кто он, и хотел отдать бумаги, то невольно обратил внимание на ее, как он сам для себя определил, «взволнованное удивление». Она попросила немного подождать, заглянула к своему начальнику и тут же вышла, пригласив Василия в кабинет. Василий зашел в него, сопровождаемый теми же широко открытыми глазами и тем же «взволнованным удивлением».
За дверью с начищенной латунной табличкой: «Перцов Константин Георгиевич, руководитель управления образования администрации г. Ставрополя», оказалась еще одна, и Василий, на миг ослепнув в темноте короткого коридора, споткнулся, едва не уткнувшись головой во вторую дверь.
«Вот где снова разбил себе снова башку, - подумал он. - Вышка! Супер выглядело бы. Хотя прикольно!..»
Его губы сами собой растянулись в улыбку; он так и вошел в кабинет к его хозяину с улыбкой на губах.
В просторном кабинете по контрасту с приемной и тем более с улицей было прохладно – работал кондиционер. Навстречу Василию поднялся невысокий полноватый мужчина, лет пятидесяти, с большими залысинами, поднимающимися двумя розовыми языками к макушке черепа и маленькими, близко посаженными, как часто называют в подобных случаях, «мышиными» глазками, с каким-то странным и трудноопределимым выражением, застывшим в них. Как словно их обладатель все время решал трудную задачу и никак не мог ее решить.
Это и был Константин Георгиевич Перцов – руководитель городского управления образования.
- А, Поделам!.. Тэ-эк!.. Заходи, заходи – потолкуем…
Перцов сначала вышел из-за стола, за которым сидел, что-то отслеживая по монитору компьютера, но тут же, пожав Василию руку и предложив место за столом справа от него, вернулся обратно и перевел компьютер в ждущий режим.
- Ну-с, как здоровье?
Перцов слегка наклонился навстречу Василию на своем мягком вращающемся кресле, обитом кожей с какими-то чудными восьмиугольными шляпками заклепок.
«Как дерьмо коровье…» - почему-то четко и с неуместной яркостью ответилось в голове Василия, на время вытеснив другие мысли. Он слышал много нехорошего про руководителя городского образования, что это большой взяточник и коррупционер, но никогда не видел его близко, тем более – не сидел один на один в кабинете. Потому чувствовал себя не в своей тарелке…. Остатки улыбки уже не растягивали, а кривили его губы под усами.
- Да, так…. В принципе уже все нормально, - наконец пробормотал он, как бы выдавливая из себя слова.
- Тэ-эк!.. А что результаты следствия?..
- Да я точно не знаю. Приходил пару раз в больницу следователь, поспрашивал…
- Я слышал, что дело уже закрыли.
- Ну, значит, вы знаете это лучше меня…
На какое-то время повисла пауза, во время которой Василий разглядел слева от Перцова большую пепельницу в виде собачьей головы без макушки с небольшим ворохом сизого пепла и несколькими окурками. «Как дерьмо коровье…» - почему-то опять промелькнуло в голове, хотя трудно было найти что-то общее между этими «артефактами». Неожиданно ему очень захотелось курить. До попадания в больницу Василий не то чтобы был заядлым курильщиком, но позволял себе «баловаться», особенно, когда сильно переживал или волновался. Но, валяясь долгими часами на больничных койках, он дал себе слово бросить – и выдержал все время лечения.
- Тэ-эк!.. Может курить?.. – Перцов то ли заметил взгляд Василия, то ли просто угадал его желание.
- Нет, бросил, – смутился Василий, оторвав взгляд от пепельницы и блуждая им по кабинету, словно ища нового пристанища. Он бессознательно избегал встречи с глазами Перцова. Тот продолжал неотступно смотреть на Василия с тем же неопределенным «головоломным» выражением пристального изучения.
- Здоровье – это хорошо…. Тэ-эк!.. – сказал Перцов после новой паузы без видимой связи с предшествующим разговором, словно отвечая каким-то своим мыслям. - А что ваша новая директорша Кружелица?.. Все кружится?..
Каламбур, связанный с новым директором 20-й – Кружелицей Асият Иосифовной, которая появилась в школе чуть более года назад, был сказан без тени улыбки или даже хоть какого-то намека на сарказм или юмор – так что было абсолютно невозможно понять, в какую сторону Перцов хочет обратить разговор – серьезную или несерьезную. Он словно оставлял этот выбор за Василием. Тому, однако, все больше становилось не по себе. Он все больше испытывал так ненавистное ему чувство «неадекватности», в котором ощущал себя полным ничтожеством и по прошествии которого часто винил себя за каждое слово или действие.
- Да, похоже, осваивается…
- Тэ-эк, а есть ли претензии?
В другое время Василий обязательно зацепился бы за двусмысленность фразы и ответил на это чем-нибудь в духе: «У нее к нам или у нас к ней?». Но сейчас он чувствовал только тупящую скованность и самое страшное – чувство того, что он просто идет на поводу в Перцова и то, что они оба прекрасно знают, о чем идет речь, и что никакая игра в двусмысленность сейчас не пройдет…
- Год, там – чуть больше…. Это небольшой срок… Естественно, не все ей дается сразу…. Но видно, что человек старается… - Василий говорил, и сам себя ненавидел за все говоримое – таким глупым и пошлым это звучало и выглядело, но не мог ничего с собой поделать. Не мог и замолчать или отвечать коротко и односложно, словно боясь тишины, в которой его снова будут «поедать» эти «мышиные глаза».
Наконец, ему удалось взять себя в руки и он, озлившись на самого себя, нахмурился и замолчал. «Как дерьмо коровье» - не шла из головы бессмысленная фраза.
- А что Сирина Борисовна так же работает? Как она себя чувствует?
На этот раз Василий не смог увести удивленный взгляд от глаз Перцова. И невольно почувствовал уважение к нему. «Надо же – сколько у него этих завучей в …. Сколько там у нас школ в городе? Штук сорок…. И всех он знает?... Нашу вот Сирену вспомнил…. Хотя, может, знал и раньше?.. Ну, конечно, знал, если спросил…»
- Сирина Борисовна – очень хорошо. Я недавно разговаривал с ней по телефону…
- И что?
- Да, вот интересовалась, когда я выйду… нагрузкой. Она сейчас как раз расписание составляет…
- Тэ-э-эк!.. – на этот раз Перцов протянул свое «тэк» чуть дольше обычного, с еще большей заинтересованностью «поедая» Василия своими маленькими, словно специально сдвинутыми друг к другу глазами. – Не болеет?..
- Да нет, вроде все нормально.
Василий постепенно приходил в себя, обретая потихоньку уверенность и способность контролировать свои мысли и слова. На ладонях только выступила остаточная испарина, и он с влажным шелестом потер руками.
- А что Петрович все еще работает?
- Вы и Макса нашего знаете?.. – не удержался от вопроса еще более удивившийся Василий.
Но Перцов не удостоил его ответом, только, не отводя глаз, чуть склонил на бок голову.
- Максим Петрович работает так же, историком… - вынужденно забормотал Василий, не зная, какая информация интересует Перцова об этом, пожалуй, самом близком для него человеке в 20-й школе. «Вот уж поистине все под колпаком…. Надо Максу сказать, что Перец о нем выспрашивал…»
- А как он - ладит с Сириной?
- Да ладит, вроде… Петрович – он со всеми ладит…
Василий вновь почувствовал неприятное чувство – на этот раз не беспомощность, а глухое опасение. Словно какой-то непонятный тайный смысл и необъяснимая угроза содержались во всех этих на первый взгляд «невинных» вопросах.
- Тэ-эк!.. Ну, ладно, - Перцов откинулся обратно в свое кресло. – Василий Иванович, я могу вас поздравить – по результатам заседания аттестационной комиссии вам присвоена высшая категория…
Перцов, перейдя на суховато-торжественный тон, сделал небольшую паузу, пододвинув к себе на столе какую-то бумажку.
Василий чувствовал, что от него требуется сейчас заявления, типа «спасибо» и «премного благодарен», и какая-то часть души стремилась излиться с этими благодарностями, но он уже овладел собой и спокойно ждал продолжения. Словно чувствовал, что за этим еще что-то должно последовать. И угадал – Перцов сначала покосился, а потом вновь обратился к нему со своими «изучающими глазками»:
- Правда, если уж следовать букве инструкций, то, конечно, давать вам высшую категорию было рано. Слишком маленький стаж у вас. Да и нельзя перепрыгивать через ступеньки – первая категория это как раз то, что положено, если следовать букве инструкций….
Перцов вновь сделал паузу, словно все еще ожидая чего-то.
- Это Сирина Борисовна настояла, чтобы я подавал сразу на высшую категорию. А мне было в принципе все равно, - ответил Василий в тоне той же официальной сухости.
Его ответ, похоже, разочаровал Перцова, что выразилось, впрочем, только в углублении вопросительного выражения в его глазах. Задачка, как бы оказалась труднее, чем он ожидал.
- Нет, впрочем, ты не подумай, что кто-то ставит под сомнение твои профессиональные качества и твою категорию. (Перцов легко манипулировал переходами с «ты» на «вы» и обратно.) Заслужил, что называется, кровью…
И Перцов впервые улыбнулся.
Улыбка эта впечатлила Василия. Она затронула только нижнюю часть лица, обнажив в провале рта желтоватые зубы с темно-малиновыми прожилками десен. Вопросительно-сканирующее выражение глаз при этом не только не смягчилось, а словно еще более усилилось.
- Тэ-эк…. Ну, ладно, будут проблемы – заходи, потолкуем…
- Спасибо. До свидания… - все-таки вынужден был помимо своего желания выдавить из себя Василий, вставая и прощаясь с Перцовым. Где-то в глубине мозга все так же неясным фоном маячило: «как дерьмо коровье…»
Оставшись один, Перцов ткнулся, было, к компьютеру, но вскоре, откинувшись на кожаный подголовник кресла, закурил и задумался. Глаза его потускнели и словно бы разошлись друг от друга, вследствие чего на лице появилось новое, как бы слегка обиженное выражение. Может быть, встреча с Василием напомнила ему собственную «нелегкую» педагогическую молодость.
А начинал он еще в советское время учителем истории в небольшой сельской школе, куда попал после распределения по окончании пединститута. Местные ученики, разумеется, ничтоже сумняшеся присвоили ему кличку «перец» и потешались над его не очень «казистой» внешностью – небольшим ростом и подскакивающей петушиной походкой. Но больше всего их забавляла его неистребимая привычка говорить «тэ-эк» в качестве соединительной связки между предложениями или даже отдельными словами речи. Откуда это в нем – Константин Георгиевич и сам не мог объяснить, в мысленным монологах он свое «слово-паразит» не употреблял, но стоило ему заговорить публично, и предательское «тэ-эк» неизбежно прорывалось с различными смыслами и интонационными окрасками. Он мог в середине урока забывшись или отдавшись полету мысли, после продолжительной паузы неожиданно для него самого выдать свое «тэ-эк!» - и класс уже невозможно было успокоить. Девочки и те мальчики, кто поскромнее, смеялись в парты или, прикрыв лицо руками; самые наглые взрывались прямо в лицо обидным нестерпимым хохотом.
Особенно усердствовал рыжий Комаровский, которого и сейчас, спустя 30 лет, Перцов не мог вспомнить без внутреннего содрогания и приступа гнева. Тот еще и вдобавок ко всему умело копировал его, и не раз, подходя к кабинету или за своей спиной, он слышал свое «тэ-эк» с потрясающей его самого достоверностью и комической утрированностью.
Что только не изобретал Комаровский, потешаясь над незадачливым молодым историком. То он заключал пари со всем классом на количество произнесенных «тэ-эк» в течение урока, и весь класс увлеченно подсчитывал их число, ставя палочки на полях тетрадей по истории и страницах учебников. То сочинял речи от имени исторических персонажей, умело имитируя их (артистизма ему было не занимать) и пересыпая их речи бесчисленными «тэ-эк». Наконец, по его предложению в классе была введена местная «валюта» – «тэки», которая как ползучая зараза стала распространяться по школе, и вот уже даже малыши играли в фантики и крышечки на потертые клочки мелованной бумаги с непристойным изображением Перцова, которые сам же Комаровский нарисовал (а он еще и был неплохим художником) и пустил «в оборот». Сто «тэков» составляли один «перец», но это уже были «кредитные билеты» самого Комаровского (перестройка с ее рыночным духом была на подходе) и обладание подобной «валютой», где Перцов был изображен в виде болгарского перца с добавлением некоторых сексуальных деталей, считалось вожделенной целью и непременным атрибутом внутришкольной статусности и богатства. На один «перец», к примеру, можно было «отоварить» три бутылки водки или ящик дешевого портвейна.
Три года надо было отработать, чтобы не пойти в армию. За это время уже и сам Перцов убедился, что учительство – это не его стезя, но терпения все-таки не хватило, и в конце третьего года «учительства на селе» он сорвался. После очередной выходки Комаровского взбешенный Перцов выволок его из класса, а когда тот не остался в долгу, совсем потерял контроль над собой, набросился на в общем-то хлипкого паренька с кулаками, гнался за ним через всю школу…. В общем, всю эту безобразную сцену начальству не удалось замять, и Перцов был вынужден уйти. Единственно, чем помог директор – слегка подправить документы, после чего Перцов мог спокойно вернуться в город и уже не беспокоиться об армии, а с помощью знакомых ему удалось устроиться «специалистом» в гороно (городской отдел народного образования, ставший впоследствии управлением образования администрации г. Ставрополя).
С этого момента начинается постепенный «взлет» Перцова – от неприметного, поначалу даже «потерянного» специалиста городского отдела народного образования– к всемогущему руководителю управления, опутавшего своими «сетями» всю «подконтрольную» ему территорию. Нет, это скорее был не взлет, а трудное «альпинистское восхождение», где Перцов шаг за шагом, постепенно овладевал одной высотой за другой, проходя все ступеньки мелкого карьерного роста, дававшиеся ему с неимоверным трудом. И на каждом этапе он рисковал сорваться «в бездну», которая представлялась ему безвластным безденежьем, то есть состоянием, когда никто не зависит от тебя и потому не «делится» своими деньгами.
За эти тридцать лет он хорошо изучил человеческую природу, знал все слабые места в системе образования, оброс связями, наладил контроль над денежными потоками и, наконец, что называется – «обрел себя». Ему и в голову не приходила мысль о некотором сходстве его сегодняшнего положения и деятельности с тем, чем в свое время занимался его ученик-оппонент Комаровский. Только учитель, безусловно, далеко превзошел своего ученика.
Все директора школ были опутаны негласными «финансовыми обязательствами», по которым с родительских взносов за каждого ученика Перцову приходился пятипроцентный «выход». Он так и называл это «подушевой налог». Разумеется, Перцов прекрасно знал, сколько человек обучается в каждой школе и сколько денег родители ежегодно вносят за него на счет «попечительских советов» в виде родительской «помощи» и «пожертвований». Все эти счета были оформлены в одном и том же банке, и предметом внутренней гордости Перцова и его многолетних усилий была схема, по которой с этих счетов ежемесячно начислялась проценты, переводились на другие счета и уже затем обналичивались.
Другой статьей дохода была торговля директорскими местами. Перцов не стремился посадить туда своих родственников и знакомых – напротив, ничего личного – только коммерческие интересы. В зависимости от статуса школы и количества обучающихся там учеников суммы доходили до четырех-пяти нулей после контрольной цифры. В последнее время Константин Георгиевич добрался и до мест завучей. Если раньше назначение их была прерогативой самих директоров, то теперь кандидаты приглашались к нему на аудиенцию, а дальше все решалось в соответствии с «рыночными отношениями» - кто больше предложит.
Много приносила и тщательно продуманная система инспектирования школ с разного рода проверками. Не хуже бизнес-плана топ-менеджера какой-нибудь могущественной кампании у него был тщательно продуман и составлен график проведения этих инспекций. Причем, как напрямую по линии управления, так и опосредовано от различных служб (пожарных, медиков, Роспотребнадзора и т.п.). В последних случаях приходилось «делиться», но это не смущало Перцова – «партнеры» как-никак. Он следил за тщательным соблюдением «прейскуранта выходов» - то бишь «откупа» школьных директоров от этих инспекций. Интересно, что наиболее вымуштрованным директорам после двух-трех проверок уже и не нужно было никого присылать. Им просто напоминалась сумма (которая, разумеется, постоянно индексировалась в связи с ростом инфляции) и счет, куда нужно было перечислить деньги. Откуда директора возьмут эти деньги, Перцов, делая вид, что его это не интересует, разумеется, знал. С учителей, или объявлялся экстренный сбор в виду какой-либо нужды с родителей – каждый выкручивался, как кому было удобнее.
Ежегодный доход доставлял и городской этап конкурса «Учитель года». Первые и вторые места во всех номинациях («лучший учитель», «лучший воспитатель», «лучший директор», «лучший заведующий детским садом» и т.д…) определялись на чисто «рыночных» принципах – кто больше заплатит, причем не ниже «минимума, определенного заранее самим Перцовым. И лишь третье место милостиво отдавалось Константином Георгиевичем на собственно конкурс, где он и его приближенные присматривались к новым «кадрам» с целью включения их в «необходимую иерархию».
Новая область рыночных отношений открылась с введением ЕГЭ (Единого Государственного Экзамена), но в этой сфере Перцов еще только разворачивался. Он только удивлялся глупости тех начальников, которые попались на том, что тупо загоняли учителей писать ЕГЭ за проплаченных заранее учеников – слишком топорными и грубыми казались ему эти методы. Нет, он найдет гораздо более совершенные методы «коммерциализации» системы ЕГЭ и гораздо более разнообразные. В голове у него зрели и постепенно реализовывались планы, связанные с досрочной сдачей ЕГЭ при помощи липовых справок о состоянии здоровья, прорабатывались способы «точечного использования» смартфонов, «проверенных учителей» и «мотивированных родителей», ресурсов социальных сетей и Интернета.
При все при этом Константин Георгиевич отнюдь не считал себя каким-либо «коррупционером», «расхитителем народного добра» или «оборотнем» без пагон. Отнюдь. Он – «менеджер от образования», человек, который сумел связать в один узел безличные государственные деньги, деньги учителей и деньги родителей. Связал и заставил работать в единой системе, разумеется, не забывая о себе. Ну, как это – доить корову и не пить молока от нее – абсурд!?..
Однако нельзя сказать, что в его системе, которую он так тщательно строил и налаживал, все происходило без погрешностей и сбоев. 20-я школа, кстати, и была для него таким «системным сбоем». Дело в том, что предыдущую директрису сняли помимо него через краевое управление. Она была верным человеком, добросовестно уплачивала все «выходы», но погорела на капитальном ремонте. Не сумела провернуть ту схему, которую он же ей и навязал – с подставными строительными бригадами, не сумела уложиться в указанные ей размеры отката, стала обирать родителей и те не преминули возмутиться. Ей пришлось уйти, но это – полбеды, хуже, что и новую директрису прислали «мимо» него, через ее родственные связи в краевом правительстве. Этого уже Перцов просто так оставить не мог – такое грубое вмешательство в его «вотчину» - тем более что все что положено «краевикам», он точно и в срок отстегивал, зная, что и он всего лишь «передаточное звено» и «колесико» во все той же «финансовой машине».
В общем, уже год как Перцов плел сети вокруг новой директрисы 20-й – Кружелицы А.И., и не без успеха, в общем-то. Достаточно сказать, что пара проверок ушла с «выходом», правда, не с положенным по «прейскуранту», а с меньшим - «пробным» так сказать, но начало было положено. Для более прочного давления на нее Перцову нужны были и свои люди в ее окружении – раньше такой необходимости не было – вот почему Василий не зря чувствовал «тайный смысл» во всех расспросах Перцова…
Перцов потушил окурок о нос бронзовой собаки, побарабанил пальцами по столу и слегка потянувшись, поднялся. Как будто без всякой цели он прошелся по кабинету и замер в углу между окном и высокими шкафами со стеклянными дверцами. (Как ни странно, но внутренняя обстановка кабинета Константина Георгиевича выглядела достаточно пуритански, без явных признаков какой-либо роскоши.) Косые лучи послеобеденного солнца пробивались сквозь разведенные створки жалюзей и отражались серебряным маревом на поверхности шкафов. Однако на самом крайнем, куда лучи солнца не проникали, четко отобразилось отражение силуэта Перцова с пропадающим за ним вытянутым приемным столом, несколькими стульями, столом самого Перцова и высокой спинкой кресла над ним. При этом портрет президента, висящий над креслом Перцова, оказался - как бы несмело выглядывающим из-за его спины.
Перцов улыбнулся (во второй раз!) и, повернувшись к портрету, пощелкал пальцами по направлению к нему, как бы приглашая на воображаемый танец (видимо, испанский – в стиле фламенко). Потом вновь стал серьезным и, быстро подойдя к столу, рухнул в кресло и склонился над монитором компьютера.
(продолжение следует... здесь)