рассказ
Илья КАЗАКОВ
Илья Казаков (1975 г.р.) начал свой литературный путь еще в школьные годы юнкором в молодежном приложении общегородской газеты ВЫБОР (г. Салават). Проходил обучение в БГПИ и БГУ на кафедре иностранных языков (спец. «Французский язык») в г. Уфе. Долгое время работал менеджером в крупных компаниях по продаже оргтехники, музьжальных инструментов. Как автор оригинальных рассказов печатался в альманахе ГРАФИТ (г. Тольятти), стихотворная подборка и ряд статей были опубликованы на страницах газеты «Истоки». Участник литобъединений УФЛИ, ТЫСЯЧЕЛИСТНИК, семинара молодых писателей в г. Каменске-Уральском (2015 г). Ныне трудится в качестве художественного редактора еженедельника «Истоки».
Тогда, детьми, мы изумлялись каждый день. Сейчас лишь доходит смысл того изумления. Мы верили в чудо и даже в «чудо-пельмень», Верили в силу правосудия и искупления.
Но что-то случилось...и заперты двери. Обратно уже не войти. Теперь мы отцы,
Но в жизни нет веры.
Лишь сводим с концами концы.
Два раза в год директор средней школы «намбер сикс» (№ 6) подписывал договор с организатором вывоза ненужной бумажной продукции. Город маленький, не сказать, что захолустный, точнее — «молодой городок с градообразующим промышленным комплексом».
В середине 80-х годов XX века дни сбора макулатуры официально считались долгожданными. Печатные издания очень ценились в то время, а обладать полной подшивкой за год какого-нибудь журнала-толстяка считалось необходимостью, так как в них было что почитать, почерпнуть, попросту развлечься или восхититься. Газеты и журналы передавали друг другу, меняли, а редкие часто дарили. Помимо того, что многие из учеников поднимали свой вес в глазах классного руководителя за счет объемов и положения планки указателя безмена, так вдобавок, если школьники добирались до склада под лестницей, могли поживиться редкой добычей — подшивками или одиночными номерами: «Техника молодежи», «Наука и жизнь», «Юный техник», «Вокруг света». Эти журналы частенько баловали читателей публикациями фантастических рассказов на полосах своих изданий. А если удавалось взять журнал «Крокодил», то радости было больше, чем от «пятерки» за четверть. Более того, случались и удивительные находки. Мой старший брат как-то выудил из пачки газет «Правда» ноты Штрауса-отца 1826 года издания.
Собранную и упакованную в стопки бумпродукцию растаскивали нещадно. Учителя забили тревогу: «Это ж надо, мы взвешиваем, подсчитываем, складываем, а конечный результат разнится с исходным в десятки килограммов!» Потому у лестницы, на входе в «печатный рай», установили пост. Педагоги дежурили на переменах, некоторые — особо сердобольные — в свободные часы. Просили и уговаривали не растаскивать хотя бы уже собранное и упакованное. Но тяга к чтению и авантюрные наклонности перевешивали все увещевания и просьбы.
Военрук Коробков, невысокий атлет, рукастый, с крепкими пальцами волейболиста-каратиста, отличался крутым нравом и внешним видом голубоглазого агнца. Длинные ресницы вокруг его темных глаз, смыкаясь и размыкаясь, дополняли эту иллюзию. Неизвестно каким образом он вычислял и предотвращал вылазки. Чутье бывшего оперативника или отсутствие у нас азов конспирации помогали ему в этом. Как бы то ни было, ловчий сцапывал желторотых юнцов в свои сильные лапы, потрошил и наказывал. Экзекуция проходила следующим образом: добычу — обратно, в общий котел, а на выходе —
получай болезненный щелчок жестким набитым пальцем в живот, чуть выше пупка, но ниже солнечного сплетения. Болезненные ощущения обеспечены на несколько часов, плюс унижение — быть пойманным на глазах у сверстников. Педагогика!
Одноклассники-шестиклассники Вадик, Сережка, Рустик, Илья — четверка еще тех любителей почитать. Илья — это, собственно, я, не буду прятаться за буквы. Да, читали много, читали все взахлеб. Прочитанное обсуждали днями. Менялись книгами, делились впечатлениями. Вспоминали яркие места, сюжеты, героев. Диалоги воспроизводили по памяти и разыгрывали сценки по ролям. А как любили фантастику! — с ней мог сравниться только редкий поход в кинотеатр или на представление приезжего цирка.
За два урока до большой перемены, в фойе первого этажа, у большого окна на длинной гимнастической скамейке собралась стайка сорванцов.
— Видали? — Сережка с явным превосходством в голосе, задрав синий школьный форменный пиджак, демонстрировал армейский ремень. На толстой коже, вокруг пояса почти в два оборота красовалась огроменная литая пряжка с пятиконечной звездой. — Солдатский. Папка сохранил. С армейки еще. Мать если узнает, что взял его, линчует — это точно.
— Серег, вот ведь мощный ремень, не то что мой, — с улыбкой и легкой завистью показал Рустик на тряпичный хлястик, болтающийся на боку, производства местной ткацкой фирмы СОДИС.
— Да, чтоб такой носить, пузо должно быть, ого, какое! Да он тяжелый к тому же, — Вадик частенько прибегал к использованию подобных ремарок. Критическая манера входила в его компетенцию среднего брата, так как остальные были «младшенькими» в своих семьях. — Ты его специально надел, наверно, чтоб пупок не развязался, когда макулатуру тащил. Кстати, ты сколько сдал?
— Пять кэгэ, — хмыкнул Серега и добавил, — во время «истории» пойдем, Софья Ивановна опять раздобреет, если тихо сидеть. По очереди отпрашиваться будем — отпустит.
— Я первым пойду, — Рустик, когда волновался, кривил ступни ног, становясь то на внешнее ребро ботинок, то на внутреннее, — а этого Зуйка брать с собой не будем, он в прошлый раз комиксы «Мухины» зажал. Я все собрал, а того самого номера нет.
Мимо проходил одноклассник Романов, а попросту — Ромашка. Худенький, весь в очках с толстыми линзами в роговой оправе. Разговор наш услышал и сразу вклинился:
— Ребят, меня возьмите, я скажу в которой пачке «Крокодил» за прошлый год. Вадик, ты же хотел.
— Сами найдем, Ромашка. Чего толпой такой попремся? Нас сразу сцапают, потом не оберешься, — бросил Вадик через плечо.
— Вы только «Науку и религию» не берите. Если найдете свежие номера, под ступеньку засуньте, я в конце урока их перехвачу.
Ромашка каждый раз пытался примкнуть к нашей группе — он цитировал Эриха Церена, увлекался археологией и слыл заучкой.
На уроке истории место Зуйка за второй партой пустовало. Этого никто и не заметил, так как он не отпрашивался, а привычной переклички не было. Софья Ивановна, учитель истории, — женщина дородная и исключительно добродушная — с ходу объявила о теме занятия и начала вещать голосом птицы-баюн, но так интересно и завораживающе, что записывать не хотелось, а хотелось слушать, слушать, слушать, слушать...
— Можно выйти? — фраза, брошенная с последней парты, не прервала лекцию ни на секунду. Рустик всегда занимал «Камчатку», так как был высоким, его не раз называли «длинный Руст», он сначала обижался, да со временем привык. Учитель только кивнул в его сторону, не отвлекаясь от темы.
— Можно тоже выйти? — Вадик поднял руку и потряс ею, явно показывая, что невмоготу. Равнозначный кивок и в его сторону.
Друг за другом мы покинули класс. Юркнули под лестницу и спустились вниз на пролет. Голая лампочка под потолком смотрела на нас одним глазом с длинного шнура и выхватывала только часть полуподвально устроенного помещения. Тихо, шепотом, распределились кто куда.
Я бросился к кипе журналов. «Ага, — думаю, — что у нас сегодня на вечер? «Ровесник» или «Советский экран»? Ладно, потом разберемся». В рукава пойдут по парочке «Студенческого меридиана», под брючины в носки — один-другой номера «Вокруг света», за пазуху набью самое сокровенное — «Уральский следопыт», щитком за спиной уже торчат два журнала — «Наука и жизнь».
— Смотрите — «Крокодил», старые номера, — Вадик екнул. Остановился. Огляделся и резко сунул руку в тень угла. Послышалось картавое бормотание. — Тихо, ребята, здесь есть кто-то... Ага, Зуек! — и как закричит. — Лазутчика поймал, вот он, — держите его, ловите! Это он у нас из-под носа журналы уводит!
Оплошность. Мы поняли — несдобровать — сейчас начнется.
И началось.
Коробков появился в ту самую секунду, когда отряд макулатурного десанта добрался до спасительной двери, которая открывала путь через коридор в туалет, а затем обратно в класс.
Когда поднялись на два пролета, Вадик уже отдувался за нас, вздыхал, опустил голову и взглядом подметал пол.
— Вадим, я же на линейке всех предупреждал. Давай выкладывай. Бросай под лестницу. Подойди ко мне. Руки покажи. Выкладывай. Теперь ноги. Выкладывай. Что за пазухой?
— Уже ничего.
— Ну, что с тобой делать? Подойди еще.
Наша шеренга продвинулась на два шага вперед. Все ждали скорейшего разрешения.
Коробков, играя желваками, хмыкнул и уже проверенным способом провел отработанный воспитательный акт. Щелбан в пупок выдался резким и точным. Вадик еле выдохнул и поплелся в коридор жалеть об утраченном литературном хабаре.
— Так, Рыжик. Ты тоже здесь, кто бы сомневался. Не ухмыляйся, а подойди.
Сережка на два шага приблизился к экзекутору. Ситуация дурацкая. Ухмылочка медноволосого могла вывести из равновесия даже Будду-Бодтхисатву Но педагог, да еще на посту — это уже «дело о неподкупных апостолах Макаренко».
Не проводя никакого досмотра, расслабленным движением и без лишней суеты Коробков щелкнул в пузо школяра Сергея. Сдавленный стон услышали все. Переглянулись. Серега в этот момент должен был сгибаться и корчиться, но продолжал невозмутимо лыбиться. Военрук резко схватился другой рукой за карающий перст. Глаза его медленно, но самоотверженно вылезали из места постоянной дислокации. Даже сквозь ладонь, жалеющую свой пальчик, улавливалась дичайшая пульсация, повлекшая прилив острой неожиданной боли. Сквозь сжатые зубы он смог процедить лишь: «Пош-ли-все-быстро-от-сюда-к-такой-то-матери». Момент не упустили и быстренько, еле сдерживаясь, чтоб не прыснуть, бросились в коридор.
По нашему виду Вадик понял, что пропустил что-то важное.
— Серега, как ты это сделал? — не унимался Рустик. — Я на Зуйка в этот момент наехал, чтоб он комиксы вернул. Поэтому ничего не видел.
— Это не я. Это вот он. — Почти заикаясь, проговорил и раздвинул полы школьного пиджака.
Пряжка сияла с удвоенной силой. Пряжка воина-ос-вободителя. Пряжка отцовского ремня. (Отца Сережка потерял во втором классе. Тот задохнулся в гараже выхлопными газами, когда возился со своей «Волгой»). Ребята с изумлением застыли и уставились на ремень.
Прозвенел звонок. Побежала мелкая школота, врезаясь во все углы и двери, гикая и улюлюкая. Степенно проплывали по коридору школьные павы. Старшеклассники позабыли про свой статус и с азартом доказывали друг другу, кто сейчас рулит на рок-Олимпе. Учители суетливо покидали классы и торопились в другой. Переменная жизнь бурлила от звонка до звонка, а между ними опять замирала, чтобы через отпущенный отрезок залить стены школы радостью, негодованием и веселым детским безумием.