Большое интервью с участниками группы «Аигел» — Ильей Барамией и Айгель Гайсиной.
Осенью 2016 года Айгель предложила Илье поработать вместе. Их музыкальный проект получил название незадолго до презентации первого альбома. Каких-то грандиозных планов ни Илья, ни Айгель не строили, но неожиданно все завертелось: взрывная популярность, выступление в «Вечернем Урганте», участие в крутых фестивалях, второй альбом.
Участники «Аигел» рассказали «Площади Свободы» о неудачном выборе названия группы, недавней беседе с министром культуры Татарстана и том, почему «знаменитая певица Айгель» как бы гастролирует по Казахстану одна.
«Дмитрий Быков в письме ответил, что тексты без музыки лучше»
ПС: Илья, что ты подумал, когда Айгель тебе написала? Вы же не были знакомы. Айгель, какие у тебя были ожидания от ответа?
Илья: Мне было странно. Тема была необычная: Айгель обратилась ко мне с книгой «Суд» — хотела делать телеспектакль. А я совершенно не хотел писать музыку для спектакля. Это совсем не моё, и я подумал, что мы вряд ли сможем что-то совместное сделать.
И стихи… Я сложно читаю текст с листа, потому что очень много работал с поэтами, которые читают именно голосом. Для меня это важное умение — донести стихотворение. Я стал просить какие-то демо, другие записи. На каком-то треке услышал, что она и петь умеет. Сказал: «Давай попробуем».
Подумал: «Вроде человек она искренний и в сложном положении». Совсем ничего не сделать было бы тоже неправильно. Когда я в какой-то момент услышал, как она прочитала кусок своего текста, у меня уже возникла идея, что если двинуться вот в этом направлении, то можно сделать современную вещь на тему, которую до сих пор никто и никак не раскрыл.
И я совершенно не знал, где на карте находятся Набережные Челны.
Айгель: А я ему написала, потому что знала, что он работал с Андреем Родионовым. Я не знала, существуют еще «Ёлочные игрушки» или нет. Я думала, что они все еще здравствуют. Мне хотелось делать с их музыкой — с холодным минималистичным звучанием. Казалось, что это будет в тему к этой задумке. Нормальные получились демо-записи. Мы, наверное, их как-нибудь выложим.
Короче, вот, Илья такой: «Давай в бит». А там не ложится. Прозаическая строка не ложится в бит, потому что там разное количество слогов. Он: «Ну попробуй вот так вот впихнуть».
Короче, пробовала-пробовала... А я же всегда писала песни. Пачка битов уже была, и я их крутила в плейере. Первый текст был «Невеста». Я ехала на свиданку (в тюрьму на свидание с женихом — прим.ред.), у меня в голове крутился музон, и я уже на него наложила песню. В итоге текст был прочитан в бит. И тогда Илья такой: «Вот так круто! Вот так я и хотел». Это был наш первый рэпчик.
Илья: Вот это бомба, да.
Айгель: Вот так всё закрутилось у нас. А ответа изначально я особо не ждала. Я удивилась, что он ответил. Это просто был сигнал в космос.
ПС: Душевный порыв?
Айгель: Ну да, что-то приперло меня. Бывает иногда. Я вообще редко пишу музыкантам: «Давай замутим». Я же и сама умею тыкать во Fruity Loops (программа для написания музыки — прим.ред.). Я же особо не разбираюсь, насколько мое музло отличается от музыки каких-нибудь крутых ребят. Мне именно такого звучания хотелось, которое и получилось в итоге.
ПС: И как долго вы удаленно работали? Когда впервые встретились? На концерте?
Илья: До первого концерта мы всё время работали удаленно. Несколько месяцев, наверное.
Айгель: Мы перекидывались файлами, собралась куча «минусов», на которые я начитала каких-то текстов. Мне нужно было забирать тираж книжки «Суд» в Москве. Это было в ноябре что ли. А у Ильи как раз в ноябре был концерт с СПБЧ (российская инди-группа «Самое большое простое число» — прим.ред.).
Я такая: «Давай замутим канц!». Он в ответ: «Нет, так дела не делаются». Я: «Делаются». Он: «Ты клуб не найдешь». Я: «Найду».
Какой-то, фиг знает, клуб маленький нашла. Встретились за два часа до концерта: познакомились, отрепетировали и отыграли. Кстати, туда Дмитрий Быков пришел — я его позвала. Он мне потом в письме ответил, что тексты без музыки лучше. Что, типа, музыка мешает. Мы тогда как раз стихотворные тексты писали под бит.
Илья: И ты не повелась на советы Быкова.
Айгель: Почему? Я повелась — мы же с этими текстами больше не работаем. Ты же то же самое говорил. Вы оба — дядьки, и говорили вы одно и то же.
Он, типа, разбирается в текстах. Илья разбирается в музыке. И все мне говорят: «Получается говно». Ну ладно.
И вот мы отыграли концерт — все 15 человек, которые пришли, были счастливы. Я раздарила свои книжки — там были какие-то старые знакомые. Илью кто-то знал по старым проектам, кто-то — меня по старым. Тогда еще группы не было, и после этого концерта… (Илье) Когда мы первый нормальный концерт дали? Сколько времени прошло?
Илья: На презентации альбома.
Айгель: В ноябре мы дали первый концерт без названия, а в апреле — через полгода — уже была презентация альбома. Мы мучительно придумывали название, придумывали до последнего. Уже не знали, куда деваться с этим названием.
ПС: Какие варианты были, кроме нынешнего?
Илья: «Пушкинский лицей», например.
Айгель: Ну нет, это я просто накидывала. У меня был вариант Neverstan. Альбом же был концептуальный про какой-то мирок…
Илья: Не вспомнить уже. Это же длилось два месяца — мы придумывали название, генерировали всякую…
Айгель: Херню, да.
Илья: В итоге нам название придумали профессионалы.
Айгель: Но, блин, не придумали — нарисовали просто. Лиза — моя дочка — написала моё имя, но неправильно с оборотной «И». Я потом говорю: «Вот же классно! Ангел. Прикольно через оборотную N».
Потом или Илья, или уже дизайнеры сказали, что это зашкварно… Сказали, что использовать кириллицу и латиницу в одном названии — это тупо, стрёмно и неуважение ко всем, кто будет это название набирать.
А потом они перевернули букву обратно и получилось «Аигел». Мягкий знак отбросили, «й» отбросили. Мы перед первым концертом даже не знали, куда ударение ставить.
«Вы опозорили татарскую нацию»
ПС: Айгель, ты наверняка знаешь слово «манкурт». Так называют татар, которые потеряли связь с языком и корнями. Тебе никто не предъявлял, что ты безалаберно относишься к татарскому языку?
Айгель: Нет. У меня, наоборот, есть друзья — татарские поэты, которых я переводила. Я же работала в Союзе Писателей — переводила и молодых авторов, и поэтов в годах. Молодым в кайф моё творчество. Есть такие, которые и по музлу не секут, и по языку их не прикалывает — «про березки ничего нет ничего, про родную деревню тоже нет». Какая-то лажа. Мне кажется, что я использую татарский язык вполне в рамках.
Почему-то мне в личку вообще не прилетало никаких проблем. Наоборот, татары респектят. Я не знаю, в каких просторах люди страдают от меня. А так — всё спокойно и позитивненько.
ПС: Какой самый неожиданный и странный дизреспект, который прилетал?
Илья: Ой, их столько было!
Айгель: В сообщениях в группу (в VK — прим.ред.) прилетел огромный пост от какой-то бабуськи, которая начала текст сообщения с того, что «вы опозорили татарскую нацию». И дальше простыня с «я желаю вам счастья, здоровья, успехов». Я такая: «Блин, охренеть, какая шиза». Это было очень прикольно. В духе времени, короче.
ПС: Насколько трудно давать концерт в Казани? Тут народ все равно как-то избалован вашим участием во всяких фестивалях.
Айгель: Нынешний концерт — по пути в Ульяновск. Мы его не планировали — понимаем, что избалован народ, что до фига раз выступали на фестах. Просто едем в Ульяновск сейчас, и Илью позвали на этот воркшоп (лаборатория мультимедийного и научно-технологического искусства TAT CULT LAB — прим.ред.), поэтому заехали в Казань. Рекламы этого концерта не было, никто не знает, что он будет. Никто, может быть, и не придет. Это моя тема — маленький камерный клуб. Будем играть лютую жесть, которую на фестивалях люди и не услышат.
Илья: Ах вот какая была идея? Я не думал, что на такой концерт еду. Я как-то иначе себе это представлял.
Айгель: Ну я просто думаю, что всё будет так. Я очень воодушевлена!
Илья: (смеется) Хорошо.
ПС: Илья, внимание часто сильно перетягивается на Айгель. Не бесит? Как к этому относишься?
Илья: Смотрю в потолок. А что я могу сделать? Если это переходит какие-то рамки, то могу и кулаком по столу ударить. Бывает такое, что приходится напоминать: «Вы в курсе, что мы — группа?». Это очень часто. И многие вообще не знают, что нас двое, что это вообще группа.
Айгель: Короче, мы лоханулись с названием конкретно.
Илья: «Популярная певица Айгель только что гастролировала по Казахстану».
Айгель: Это, конечно, лажа. Люди, думайте перед тем, как выбирать название.
Илья: Не встречал еще никого, кто бы сказал: «О, у вас такое хорошее название!».
Айгель: На самом деле Илья так говорит, а, если даже смотреть по фидбекам, когда выкладываешь альбом или клипец, все равно первые десять комментариев читаешь. Обычно комментарии такие: «Музло — топ. Текст — просто ****** [безобразие]. Гоните эту женщину из группы и всё будет классно». То есть, в принципе, получается, что Илье респектов больше достается, чем мне.
Илья: Нет. Просто есть фронтмен и тот человек, который стоит сзади. Если я возьму микрофон в руки, ситуация изменится.
Айгель: Да! Помнишь, ты брал недавно — классно было. В Киеве был такой экспириенс.
Илья: Ты надолго мне микрофон и не доверяла.
Айгель: Не то, чтобы не доверяла. Просто это спонтанно. Я же вообще не умею спонтанно разговаривать. Но когда концерт, у меня включается тупой гон. Я могу вообще зависнуть, а могу, как сейчас на интервью — всех перебивать и гнать, не понимая, что рассказываю.
ПС: Это же круто.
Айгель: В какой-то мере да. В какой-то мере всё круто, а в какой-то — всё не круто.
«Из тех моих друзей, которые сидели, все за дело сидели»
ПС: Есть такое слово «ждуля» (жаргонное обозначение девушки или женщины, ждущей из тюрьмы мужа или молодого человека — прим.ред.), про которое тебя много раз спрашивали. Твое восприятие этого слова за последнее время как-то поменялось?
Айгель: Все-таки слова имеют свойство иметь свой вкус, цвет, оттенок. Это, конечно, такое смешное слово. Я к нему отношусь с таким же чувством юмора, как и остальные «ждули».
Мне кажется, что особо чувствительные из нас имеют в виду такой момент: мы между собой можем себя называть ждулями, а вы не смейте!
Но так как я всегда была немножко дистанцирована от этой культуры, то считаю, что есть такая тема, есть такой психологический тип — очень забавный и очень трагикомичный. Он называется «ждуля» и несёт под собой большую палитру смыслов.
ПС: А ты, Илья, как к этому слово относишься?
Илья: Я только от Айгель его и узнал. На мой вкус, это какое-то ужасное, грубое, шовинистическое высказывание неуважения мужчины к женщине.
Айгель: Ну да мужской шовинизм в слове «ждуля» есть.
Илья: Очень грубое и пренебрежительное слово. Я в шоке был, когда его услышал впервые. И то, что Айгель спокойно относится нему, для меня было удивительно.
Айгель: Я — ждуля-необижуля.
ПС: А ты упоминала в одном из интервью, что у тебя папа полицейский.
Айгель: Он был милиционером, гаишником. Сейчас на пенсии. Работал в учебном центре ГИБДД в последние годы службы. Он с моих ранних лет приезжал домой на милицейском мотоцикле, с первыми звездочками на погонах ухаживал за мамой. У меня было детство ребенка милиционера. Во-первых, ты себя чувствуешь суперзащищенной со всех сторон. Во-вторых, ты папу не видишь вообще.
ПС: Как папа, будучи пенсионером системы МВД, относится к твоему творчеству?
Айгель: Мы его не обсуждаем. Мы с семьей вообще в разных мирах музыкальных росли и существуем. Я не навязываю им ничего. Маме в детстве навязывала — давала слушать Янку Дягилеву и остальных кумиров тех лет. Когда подросла — поняла, что не нужно их мучать. Они — не моя целевая аудитория. Я знаю, что папа следит, смотрит, радуется, что какие-то успехи есть у группы. Но нашего творчества он не понимает.
ПС: Насколько верно, на ваш взгляд, утверждение, что Россия — это большая тюрьма?
Илья: Не могу ничего по этому поводу сказать — ничего об этом не знаю. Я нахожусь в мире иллюзий и предубеждений, инфантилизма. Из тех моих друзей, которые сидели, все сидели за дело. Я не могу сказать: «И вдруг он несправедливо попал в тюрьму». А еще кто-то слишком долго гулял на свободе. У меня такие друзья. Про все остальное читал в газетах — и не верю в это. Надо знать хотя бы статистику.
Айгель: Я тоже жила в мире чудесного инфантилизма, пока не столкнулась с реальностью. Когда столкнулась, то просто увидела, что очень много людей сидят в тюрьмах и очень много людей их охраняют.
Есть такая фигня: до суда ты еще можешь что-то разрешить в своей ситуации. А если ты уже дошел до суда, то тебе крышка — тебя не выпустят.
Илья: Нет, ну подожди, у меня другой инфантилизм. У меня в детстве перестрелки под окнами были. Я в 90-е рос. Едешь в школу, а на переезде, где электричка ходит, лежит перевернутая «восьмерка» обстрелянная — с твоими друзьями внутри. Для меня мир криминала — не в том, что кто-то с какой-то бумажкой в какое-то здание пришел. У меня другого рода инфантилизм.
Айгель: В 90-е, когда я маленькой была, у нас сигнализация в квартире стояла. Так прикольно. А сейчас мы решетки снимаем — на первом этаже живем. Не знаю по поводу «большой тюрьмы». Когда посмотришь, подумаешь… Пока ты не попал по ту сторону, кажется, что у нас свободнее, чем много где. Потому что у нас какая-то дикая свобода.
Какие-то такие вещи дают нам определенной люфт — веди себя как придурок, но в рамках. И эти рамки — они достаточно широки. В Европе все-таки рамки намного более узкие. Может быть, было бы даже стрессово для россиянина держать себя в таких.
ПС: Что думаете по поводу недавних срывов выступлений российских рэп-артистов?
Айгель: Плохо. Ничего хорошего в этом нет. Это будет провоцировать… Кто мне вчера прислал клип? А, Лиза прислала. Группа Shortparis. Они недавно выпустили клип. О чем он говорит? В том числе и о том, что политизируется музон, конфликт появляется в музыке.
Илья: Они очень аккуратненько по грани прошлись. Молодцы.
Айгель: Это будет продолжаться. Мне кажется, доиграются. Кто нам сегодня говорил, что Путин не одобряет запреты концертов? Министр культуры (Татарстана — прим.ред.) нам это говорила. Типа, наверху понимают, что запрещать концерты — это не вариант. Но заставь дурака богу молиться — и каждый начнет показывать себя в плане того, кто на что горазд. Получается, на местах вся эта ***** [ерунда] творится, а музыка только процветает от этого. Плюс становится более агрессивной и конфликтной, а люди на агрессию реагируют всегда более бурно — начинают ее слушать. Чем это грозит? Музыкальным расцветом, ренессансом.
Илья: Исключительно.
«Мама, ну почему ты у меня знаменитая певица?»
ПС: Если твою дочку спросить про то, чем ты занимаешь, что она ответит?
Айгель: «Моя мама — знаменитая певица». Особенно, когда мы только начали ездить с концертами, Лиза в общественном транспорте постоянно громко говорила: «Мама, но ты же знаменитая певица!». Ей хотелось, чтобы все это услышали. А я ей: «Лиза, молчи».
Просто эта формулировка очень смешная. Лиза говорит: «Мама, ну почему ты у меня знаменитая певица? Когда ты меня родила, ты же знала, что я буду по тебе скучать! Почему ты себе такую профессию выбрала?». Не знаю, откуда она это взяла. Видимо, в детском садике. Многие родители друг друга знают, все в курсе, кто я. Так получилось, что в ее мире знают мое музло, и это подтверждает, что я — знаменитая певица.
Илья: А мне сын заявил: «Когда я вырасту, буду играть на гитаре и вот здесь (показывает на плечо — прим.) у меня будет шкелет».
ПС: Вам много кто и сильно респектовал за клип к песне «Татарин».
Айгель: Да. Незаслуженно. Это не нам, это режиссеру надо респектовать. Меня хвалили за клип, а я говорила: «Это Илья Соловьев молодец. Я-то что?». Может быть, как кто-то сказал, нам клип «Татарин» даже помешал, потому что те, кто могли бы нас узнать — не хотят нас знать, потому что это близко к попсе.
Илья: Тутта Ларсен так сказала.
Айгель: А те, кому понравился «Татарин», они слушают все остальное и такие: «Что за херня?». Получается диссонанс. Получается, наша аудитория находится на стыке тех, кто в это врубился, и тех, кто в это врубается. Это очень сложно. Два круга, которые минимально пересекаются. А так бы у нас была бы более полноценная аудитория, если бы ровнее было всё.
С другой стороны, мы насильственно перетягиваем на свою сторону тех, кто никогда не врубался в такую херню. Потому что они через «Татарина» проникают в мир under’а и потихонечку втягиваются. Мы берем на себя такую воспитательную миссию — новое поколение будет слушать…
ПС: Хочется быть популярнее, популярнее и популярнее? Или есть какие-то пределы, до которых хочется дойти и остановиться?
Илья: Да, мы хотим концертов с большим количеством народа и с хорошим звуком.
Айгель: Просто потому что это круто. Много народу — много энергии. Много звука — много энергии. Не хочется быть очень популярной — хочется играть.
Илья: А для этого надо записать хороший клип, написать хорошую песню… Пару хороших песен мы уже записали. Клипы стоят дорого. А хорошие клипы могли бы привлечь в два раза больше аудитории, чем сейчас.
Айгель: Да. Эта тема, что когда на большом концерте играешь — это как наркота. Только мощнее. С другой стороны, маленькие клубы — своя романтика. Я тоже очень люблю в маленьких клубах выступать. В принципе, моя тема была — 50 человек в зале. Я не рассчитывала на это всё. Поэтому я свою задачу перевыполнила. Мне можно уже вообще ничего не делать.
ПС: Во сколько раз перевыполнила?
Айгель: Учитывая сколько было в Москве на самом большом концерте народу, то раз в семь. Я свой план перевыполнила и могу уходить на пенсию — теперь пусть Илья тащит нашу группу к успеху на своих могучих плечах. Потому что я уже просто за ним прусь. Он реально берет меня за ручку и ведет.
«В Москве они постоянно ощущали на себе прессинг русского мира»
ПС: Странно было с министром культуры Татарстана встречаться? Прежде всего, к тебе вопрос, Илья.
Илья: Это было интересно. Правда, встреча такая сумбурная. Я такие не люблю. То есть когда все о чем-то разговаривают. Я люблю, когда есть внимание и мне не надо никого перебивать, чтобы слово вставить. Заткнуть всех — это не мое. Не хотите слушать, не надо на встречи приглашать. Но вообще она мне понравилась — хорошая, приятная.
Айгель: Она какая-то своя как будто.
Илья: Мы обменялись контактами. Посмотрим, к чему это приведет.
Айгель: Она нам особо ничего не пообещала.
ПС: А зачем вам вообще было встречаться?
Айгель: У нас просто очень много режиссеров, которые хотят снимать, а финансов на это нет. Каждый клип стоит миллион или два. Один красивый клип. У нас нет таких денег.
Илья: А если они — министерство культуры, то, может быть, это их профиль.
Айгель: Тем более, что, как оказалось, мы многое сделали для популяризации татарской культуры. Даже те, кто татарский язык не знал, захотели его выучить. Даже хотя бы припев из нашей песни.
ПС: Есть такие товарищи?
Айгель: Очень много. Я получала даже такие сообщения. Оказывается, татары, которые живут в Москве, очень неуютно всю жизнь себя чувствуют. Мы в Татарстане просто этого не ощущаем — у нас все в дружбе. А там — в Москве — они постоянно ощущали на себе прессинг русского мира. Какая-то девочка мне писала: «Я на вашем концерте плакала, потому что с меня смывалось всё говно, которое налипло с годами. Говно этого непонимания, национализма». Людей, которые живут не в татарской среде, это приучает любить свою татарскую идентичность. Типа, такая херня есть. Быть татарином — это модно. А они в ответ: «Да! А я был татарином все эти годы! Я скрывал! Вот мой маленький каминг-аут».
ПС: А ты, Илья, имел до знакомства с Айгель какие-то близкие связи с татарами?
Илья: Нет. Но это сейчас я выясняю от друзей: «А ты знаешь, что я татарин?». А вообще, для меня вопрос национальности очень трепетный. Я его не люблю, а Питер славится шовинизмом и расизмом. Мне, как смеси украинца, грузина, немца и еще хрен знает чего, плевать на это. Идите в жопу. Ненавижу расизм в любом проявлении, и мне неважно, какой человек национальности.