Эта старая афганская песня уже битый час звучит у меня в ушах. Я сижу на деревянной парковой лавочке, при полном параде по случаю Дня Победы. Нудно ноет левое колено – с чего бы, погода хорошая… Мимо ходят люди, у некоторых большие фотографии – возвращаются с прохождения Бессмертного полка. Я сижу и жду.
Тот дедок не сказал мне, что я начинаю жизнь с обмана, хотя и тогда я был при всем параде. Я встретил его ровно год назад, на этой самой лавочке. Дед был древний, как башни Кремля, но такой же крепкий – ни намека на дряхлость и маразм. Он был при мундире, а фуражка висела на спинке лавочки. Китель покрывал такой иконостас – живи дед в средние века, мог бы его в качестве доспеха использовать. Не, юбилейные там тоже были, и «Знак Почета», но в основном – боевые. Так что, когда он приглашающе махнул мне рукой, я отреагировал немедленно – с такими не спорят.
– У тебя чего такое с ногой, сынок? Я же вижу, что ты налево косишься.
Я нелицеприятно охарактеризовал снарядный осколок, бывший первопричиной моих проблем с коленом. Ну, и с праздником поздравил. Дед понимающе кивнул.
– Если то, что я вижу, тебе за дело дали, тебе повезло, что только одним осколком отделался.
Я заверил деда, что не отделался. Его клочковатые белые брови одобряюще поднялись.
– Что ж, это по-нашему. И кто же это тебя так уважил?
Я сказал. Дед покривился без удовольствия.
– Не повезло вам, ребята. Неправильное время, и войны какие-то неправильные. Хотя ничего не скажешь – и на них бывают правильные люди. Кем же служить довелось?
Я сказал. Дед вдохновился.
– Надо же, свои почти! Я, сынок, еще во время обороны Москвы во фронтовую разведку попал. Как Шарапов, смотрел кино? Вот у него 40 ходок за линию было, а у меня 47! Вот как. И на Кавказе был тоже, но это после того, как меня первый раз подстрелили. А подстрелили меня, когда наши зимой от Москвы наступали. У нас тогда почти вся разведрота легла. А у вас как с потерями было? А то телевизор врет ведь все.
Что ему сказать? Тут неделю рассказывать – мало будет. Конечно, мы не новобранцы и не молоденькие менты, спецназ с кондачка не возьмешь. Но те, кто полагает чеченских бородачей и обучающих их спецов (не пойми откуда, но точно не из Чечни) отсталыми дикарями – те только на диване рассуждать и умеют. Они, эти бородачи – часть своих гор и перевалов, они родились среди этих камней и сроднились с ними. Мы же там были пришлыми, умеющими передвигаться едва ли не ощупью. И они умели и убивать, и умирать за свои (пусть дикие, да!) идеи.
В каком виде нам Славку вернули – вспоминать, и то жутко. И то, что мы нашли на разгромленном пехотном посту, гитлеровцам бы понравилось. И я лично видел, как один горный абрек встал в полный рост, рванул чеку и пошел прямо на автоматы. Его положили, но выпавшая из руки граната рванула у ребят под ногами.
– Ну какая война без потерь, дед? Были регулярно, разумеется. Но точно меньше, чем у вас под Москвой.
– Э, сынок, под Москвой еще ничего! Под Кенигсбергом – вот где действительно жуть была! Таких минных полей я ни до, ни после не видел! Саперы проделали узенькую тропку. Вслепую, представляешь? И нас их проводник по ней провел – мы должны были вроде диверсионного отряда быть. Нанаец. Охотник. Он сказал – ползти точно за мной, полметра в сторону – всем конец. Вот как он эту тропку находил, до сих пор не понимаю! Темно же было, как у негра в закрытом рту!
Я припомнил американские «подарки», которые нам приходилось находить в поселках. Яркие штучки такие, похожи то на авторучки, то на коробочки от чего-то вроде конфет. Они обычно не убивали, а «всего лишь» отрывали кисти или стопы.
После этой темы я показал деду из кармана горлышко поллитровки – у меня с собой было. Он с готовностью запустил руку за отворот кителя и выудил откуда-то две металлические стопочки, обтянутые кожей. На коже был вытиснен – что бы вы думали – герб СССР.
– Правнуки три года назад подарили! Китайцы сделали, но ведь уважают же! – похвастался он.
Деда звали Александром Васильевичем (прям Суворов!), а по званию он был капитаном, как и я. Только Васильевич на войну попал рядовым, а капитаном стал уже под Кенигсбергом – профессиональным военным с образованием он не был. По фронтовой хозяйственности у него и бутерброды в кармане оказались – невестка собрала.
– Когда на парад иду – беру с собой чего-нибудь, с товарищами за помин погибших выпить да закусить. А сегодня не с кем оказалось – один я остался.
– Так давай со мной, Васильевич! За Победу!
Мы понимали, что распивать водку на лавочке в парке не вполне законно, но ведь это был наш день! И два мента (или сейчас «копы» говорить надо?), проходившие мимо, при виде нас как-то резко повернулись в другую сторону и затеяли ну очень оживленную и очень деловую беседу.
Мы выпили за Победу, за детей, внуков и правнуков (у Васильевича они все имелись, у меня только дети), за Сталина, Путина, Жукова и Шойгу (двумя тостами, сперва за мертвых, потом за живущих) и за смерть фашизму. И конечно, за погибших товарищей.
У Васильевича они ассоциировались с неким Крупенниковым. Он вызвал на себя огонь немецкого пулемета, поднявшись на позиции в рост. Это дало возможность самому Васильевичу забросить в дот связку гранат и обеспечить возможность прорыва немецкой обороны на этом участке. А я рассказал ему про Валерку – как он, с перебитыми ногами, сумел-таки вывернуть горящий БТР поперек тропы и орал из железного брюха, пока к нему подбирался огонь: «Отходите, я вас ненадолго прикрыл!».
В жизни у Васильевича все сложилось, в общем-то, неплохо – жена была (умерла недавно), детей трое, внуки, правнуки. После войны работал на заводе, потом выучился, перешел в КБ, премии имел, награды, квартиру получил. Ныне тоже не голодал, жил с сыном и невесткой, они хорошо к старику относились. Вот только «моторчик» барахлил – возраст! Операцию делать Васильевич не хотел – дорого, а он свой век прожил. Пусть лучше правнукам достанется.
Мне по поводу ноги он сказал:
– Что поделать, Игорек! Время настало такое, что никто нам более ничего не должен! Ходить ты можешь, работать тоже – проживешь и без операции в крайнем случае! Ну что поделать – забыли мы спросить, что нам от Родины будет за то, что мы за нее головы свои заложим!
Водку мы оба чувствовали, но пьяны не были. И о встрече на этой самой лавочке ровно через год договорились совершенно сознательно. Такси нам обоим я позвал – я и с коленом все же половчей Васильевича бегаю. Дед пять раз повторил водиле свой адрес, чтобы тот по молодости и несознательности не перепутал чего.
– Два капитана…– хмыкнул таксист и повез нас по домам.
После часа сидения на лавочке у меня заныло не только колено, но и все остальное. Я потянулся, заботливо придержав в одном кармане поллитровку, а в другом – пакет с нарезанной домашней колбасой от тещи. Потом кое-как встал, очередной раз помянул хулительно осколок и захромал к выходу из парка. Такси там предсказуемо нашлось.
– Поехали, братан, – я назвал водиле адрес. Не запомнить его с пяти повторов было невозможно.
– Куда пожелаешь, капитан. И с праздником тебя! – отозвался водила и включил зажигание.
В динамике у него пел ансамбль Александрова.