Теперь мама и дочка смотрят из окна на тот Париж, который раньше видели только в кино.
«Они мне говорят: «Здесь же кругом проститутки!» — возмущается Рената. — Какие же это проститутки? Это памятники культуры! Некоторые работают лет по тридцать, ответственные, всегда в образе!» Что есть, то есть. Рядом улица Сен-Дени, бывшая не так давно веселым парижским кварталом с шеренгами секс-шопов и парадом уличных девушек в чулках и блестках. Сейчас работу перебивают молодые негритянки и азиатки, но французский контингент совсем другой. Это крупные дамы с таким размером груди, что она перегораживает весь тротуар.
Бабочки превратились в бабушек, лучшие дни позади, индустрия не стоит на месте, секс-шопы со всем своим товаром переместились в интернет, но ведут сарагины себя по-царски, ласково беседуя с прохожими и постоянными клиентами, которых, наверное, растили на этой улице с младых ногтей. Все прошло, все! На Сен-Дени приходят новые обитатели, такие же как Рената, — актеры, режиссеры, дизайнеры. Одним словом, художники, которых все это не пугает, а забавляет.
— Когда мы сегодня с Ульяной бежали кросс перед съемкой (шесть километров быстрым бегом, четыре — быстрым шагом), чтобы быть «похудее после вчерашнего ужина», то видели их уже в полной экипировке. Даже ранним утром они в кружевах, при декольте и гриме. Каждая такая дама — как героиня фильма, который я еще не сняла, но сниму.
Новая квартира Ренаты Литвиновой выходит окнами на бульвар Бон-Нувель. Мы стоим и смотрим, как по бульвару идет бразильский карнавал — под прохладным дождиком, но зато очень веселый. Барабанят барабаны, свистят свистульки, дудят дуделки. Белые, черные, мулаты пляшут, вертят попами, машут руками. Литвинова в красном платье с бокалом шампанского в руках наблюдает за ними одобрительно и по-хозяйски, как командир. В ее районе, как всегда, весело.
— Здесь хорошо выходить на улицу по вечерам, — говорит Рената. — Ты никогда не останешься одна. Даже ночью. Всегда открыты магазины, кафе и аптеки. Раньше я думала, что в выходные все вымирает, но это была ненастоящая Франция. Вот теперь я живу в настоящей.
До этого Рената жила на авеню Монтень, где кругом «дольче» с «гуччи». Та часть города, в которой она сейчас поселилась, не входит в список туристических мест. «Достопримечательностей здесь почти нет», — с гордостью сообщает мне Литвинова.
Они есть, конечно, и здесь, но местного значения. Замечательная булочная со свежим багетом, винная лавка, где в Ренате уважают хрупкую женщину, подругу больших выпивох вроде меня, склонных засесть в ее квартире за долгой жизненной беседой. Ресторанчики и бары, куда она ходит с парижскими друзьями пополнять жизненный опыт. Говорит, что фото, обнаруженные наутро в телефоне, удивляют даже ее. Есть на что посмотреть.
В створе улицы стоит Триумфальная арка, под которой хоть раз да проезжал каждый французский король — в самое свое торжественное путешествие, на покой в базилику Сен-Дени. Благодаря арке, под которой пасутся голуби, город выглядит кусочком Рима. Она добавляет улице ощущение юга.
Как ни странно, Рената купила эту квартиру от отчаяния. Дочка Ульяна учится во Франции, им хотелось бы почаще бывать вместе, а снять в Париже подходящую жилплощадь оказалось прямо-таки невозможной задачей. Капиталистическая Франция — страна победившего социализма. Съемщики квартир защищены здесь законом так надежно, что на месте хозяина десять раз подумаешь, стоит ли пускать к себе русскую красавицу без французского заработка, но с несовершеннолетней дочкой. Чуть что, все свобода, равенство и братство встанут на их защиту.
— Квартировладельцы от нас шарахались. Зачем им такие сложности? Я уже во всем разочаровалась. Как-то брела по улице в Марэ с очередного бессмысленного просмотра и вдруг в витрине агентства увидела фото моей будущей квартиры. Я сказала себе: «Мне нужна именно такая!» Но сначала, конечно, посмотрела на цену! Потом зашла в контору, был вечер, агент уже собирался уходить, но я его задержала! Куда пошел?! Вот так все и закрутилось. На следующий день назначили встречу, и я увидела «ее».
Квартира на Бон-Нувель удивительная. У нее две части. Высоченная гостиная — со стороны улицы, где мы пьем шампанское и командуем парадом. А со стороны двора под пятиметровый потолок встроены два уровня, на каждом по спальне и ванной — как раз для мамы с дочкой. Как будто бы строили для них заранее.
— Я захожу сюда каждый раз с восхищением, — говорит Рената. — На мой взгляд, это дизайнерский шедевр — то, как она сделана, как разыграно пространство, которое в дальних комнатах расходится на два этажа. Она как запрятанная жемчужина внутри здания XVII века. Вы знаете, я с трудом покидаю ее. Меня не выпускают некие силы, словно они давно ждали меня, соскучились и теперь дождались!
Хозяин квартиры, он же архитектор и дизайнер, продавал ее потому, что пускался в новую авантюру. Не выдержал на старости лет — купил бывшую прачечную со стеклянной крышей и витражами во всю стену и сейчас ее перестраивает. Но он вовсе не жаждал уступить свое жилье первой встречной. Деньги деньгами, но отдам только в хорошие руки.
— Он все время сомневался. Назначал мне собеседования как покупателю — стоит продавать или не стоит. Достойна я или все- таки не вполне. У меня была проверочная встреча с ним и его советчиками, и вначале они вообще были не расположены продавать сокровище — такое кодовое название у квартиры — русской даме. Но когда мы познакомились, то сразу выпили, конечно, шампанского и заговорили о кино. Я пообещала в этой квартире снять несколько фильмов. Настолько она разная — события могут разворачиваться и двести, и сто лет назад. Ну и сейчас, конечно.
Дизайнер месье Булотт, конечно, строил ее по своему вкусу. Двери в ванных комнатах отсутствуют как таковые. Ну кто сейчас пойдет бродить по хозяйским спальням и навещать купальщиц на старый французский манер?!
Рената признает, что дверь, быть может, и не помешала бы, но спешить с этим не хочет. Придется, видимо, ставить поперек коридора стул и выбрасывать на него полотенце. Зато ей здесь замечательно спится. «Засыпаю без всяких успокоительных и просыпаюсь рано утром. Вот специально купила кофемашину, которая мелет зерна, шумит, как живая, пахнет — первым делом я подхожу к ней, а потом уже с чашкой сажусь в «высокие комнаты». В них можно зависнуть на века, как будто никогда не покидала».
Хозяин оставил ей все люстры и бесконечно длинные шторы на пятиметровые потолки. Рената с Ульяной купили зеленый диван, светильники на камин, стол пятидесятых годов... Камин пора привести в порядок, позвать трубочиста. Зима на пороге, а он завален теплыми оранжевыми эрмесовскими коробками.
Имеются два невероятных размеров кактуса. Когда я предлагаю их срубить, Рената приходит в ужас и говорит, что колючая братия поглощает вредные энергии. Если так, то на вредных энергиях они невероятно поднялись и раздобрели — еще немного, и упрутся в потолок.
Ульяна живет над мамой, на втором этаже, но только на каникулах и в выходные. Пять дней она учится в городе Лилле и в пятницу едет к маме два часа на поезде. Северный вокзал не так далеко, можно дойти пешком.
Переезд из Москвы она перенесла храбро и радуется, что в Лилле у нее очень много друзей, подобных ей парижан-экспатов. В выходные можно ходить друг к другу в гости – такую девочку каждый рад у себя видеть. Мало того что красавица, так еще и капитан команды по регби. С высоты своего капитанского мостика Ульяна смотрит вниз в гостиную и говорит, что очень и очень занята — надо готовить доклад на испанском, который будет ее четвертым языком после русского, французского и английского.
Франция для нее нечто совсем иное, чем для Ренаты, — приятное, но обыденное. Друзья тоже кто откуда, дети теперь путешествуют с родителями по европейским столицам, как когда-то по дальним гарнизонам. А вот мама до сих пор не верит своему счастью. Возможность спокойно жить на бульваре Бон-Нувель, не получая для этого никаких разрешений на родине, — для нее это в новинку.
— Франция пришла ко мне с русской литературой. Любимые героини Толстого и Пушкина переходили с русского на французский, у них было два родных языка. Если ты читала в детстве книги, то Франция для тебя — естественное продолжение России.
Я понимаю Ренату. Нас давно и вслепую — мы тогда еще не видели страну — научили, на что смотреть, чего ждать. Мы не можем съесть луковый суп, не вспомнив, что его любил комиссар Мегрэ. «Я «воцерковилась» в Париже более француженкой, чем многие нефранцузы, ставшие французами», — говорит Рената. Но когда я спрашиваю ее: «А как же Москва?» — она отвечает, что в сравнении начинаешь любить гораздо острее.
— В Париже я полюбила просто жить, не только работать! У меня существует дефицит времени, я все острее чувствую, что конечна. Мне хочется все успеть — пойти здесь учиться или просто наслаждаться жизнью, что тоже процесс и работа. Ничего не делать, а ходить себе с тележкой на рынки, в лавки, покупать вино, болтать в кафе, ездить в замки по гостям, бегать на вечеринки, зависать в выходные дома, не отвечать на телефон, «который всегда звонит понапрасну», отвлекая от главного — жизни.
Что не нравится? Сложный язык. «Я им все-таки не владею так, как хотелось бы, скорее понимаю интуитивно. Хочу написать прошение туда, наверх, чтобы мне увеличили сутки и вместо двадцати четырех часов выдали хотя бы тридцать. Тогда бы я учила французский лучше и была бы здесь чаще и вообще оставила бы своего двойника в Москве для всякой черной работы, а себя настоящую отправляла бы то и дело в Париж — отдохнуть».
Конечно, Литвинова не может жить в этой прекрасной квартире всегда. В декабре в Москве выходит фильм Анны Меликян «Про любовь» — у нее там главная роль. Она сама снимает кино о Бродском «Спасти Иосифа». Но как же литературна моя собеседница, сидящая в красном платье на зеленом плюшевом диване под развесистым кактусом с бокалом в руках! Как не полюбить Ренату, которая не боится жить в Париже, как в книге, в фильме, во сне. В ней есть то невероятное сочетание практичности и романтики, которым отличаются настоящие женщины.
Все говорят, что нельзя жить цитатами, но из нас с ней не выковырять ни трех мушкетеров, ни мадам Бовари, ни Мопассана с Прустом — у нас с Литвиновой своя собственная Франция, сделанная в России руками наших университетских преподавателей, наших выдающихся переводчиков, наших киномехаников и директоров кинотеатров «Иллюзион» и «Спартак». И пусть иногда наша романтика клонится в комедию, она не становится от этого менее трогательной.
Рената — часть этого русско-французского мифа, она русская красавица, полюбившая французские бульвары. Мы точно так же смеемся над французами, которые приезжают к нам, вооруженные Толстым и Достоевским вместо Прилепина и Пелевина. Мы говорим им: «Такой России нет», а они говорят нам: «Нет такой Франции», но хитрость в том, что обе эти страны существуют.
Она влюбилась в чужую жизнь, сделала ее своей и любит так же трогательно и книжно, как девочка воспринимает первую любовь. Потому что наши первые мужчины и женщины приходят к нам не с бульваров Сен-Дени или Тверского, а из книг. Это потом мы залистываем их до дыр и безобразия. Пусть нам рассказывают про суровый и настоящий мир, а мы все блуждаем в Париже между разными новеллами, еще не зная, какую именно напишут про нас.
Когда я заканчивал эту историю, получил письмо от Ренаты. «Пишу вам эти строки в Москве. Сутки назад прилетела. Сыграла спектакль. Завтра снова спектакль, и утром я вернусь в Париж. Моя помощница по хозяйству говорит, что в квартире еще кто-то есть. Это мистика, но во всех моих квартирах это существует, словно за мной ездят множество духов и домовых. Говорят, они любят путешествовать, быстро прыгая в сумку, чемодан. Они ходят по второму этажу, пока все сидят на первом, потом по первому, если перемещаешься на второй... Их всегда опасаются домработницы, я же — обожаю. Уезжая, налила духам шампанского в вазочку. А еще они любят пиво и сахар».
